Как современники описывали последние недели перед Победой

Фото: Fred Ramage / Keystone / Getty Images

22 апреля

Перед вечером поехал на огневую. <...> Вечер, как перед Страшным судом: низко нависли черные лохматые тучи. Горы, равнины исчезают в сером дожде, в облаках пыли, вздымаемой холодным порывистым ветром. Клубятся пылью и дождем дороги. <...> Горят танки. <...> Вон впереди на высокой сопке виднеется средневековый замок. То родина Гитлера. Завтра она будет у нас.

Нахожусь в Бернгардстале. Из деревни только что ушли немцы. Они рассказали жителям, что большевики с рогами. И когда я вошел в дом, хозяйка спросила: «А бить нас будете?»

23 апреля

С юга и востока мы ворвались в Берлин, а у Дрездена вышли на Эльбу. Пожалуй, к 1 мая кончим войну! Очевидно, гитлеровцы и не будут сдаваться, а просто сначала произойдет полная оккупация Германии. <...> В этой тетрадке уместились события от обороны Сталинграда до взятия Берлина. Так быстро развивается история.

Находимся в предместье Берлина. <...> Говорят, наши войска (5-я армия) соединились в Берлине с союзниками и Берлин капитулировал. Однако недалеко бьет артиллерия. Видимо, справа идет бой. Все чаще по дороге попадаются люди. Идут украинцы, русские, голландцы, французы, опустив глаза, плетутся немцы с тележками. Разговаривал с французами. Все они голодны, но неизменно веселы. Немцы, наоборот, имеют вид ужасный. Однако, как они ни угнетены, они не забывают вещей и тащат их с муравьиным упорством. Есть и хорошие немцы. <…> На всех стенах написано: Berlin bleibt deutsch [Берлин остается немецким. — РБК]. Говорят, он уже наш.

Ночь. Салюты: наши вошли в Берлин. Страшно подумать, что, может быть, это все-таки не конец всемирной бойни. Что придется еще воевать с Японией. «Да мимо идет чаша сия».

29 апреля

Бурные события. Берлин агонизирует, занято на вчера 90% его территории. Вчера весь мир облетело сообщение о том, что Гиммлер сделал (через шведов) заявление Англии и США о капитуляции, они ответили, что надо капитулировать перед всеми. Сейчас вся пресса мира полна слухами: Гитлер убит, Гитлер в Берлине, Гитлер ранен, Гитлер улетел, Гитлер разбит параличом, у Гитлера кровоизлияние в мозг и т.д. <...> Все считают, что победа свершится на днях.

30 апреля

Бой все приближается к центру города. Завтра праздник, настроение у всех приподнятое, взволнованное. Сегодня я был у гвардейцев, форсирующих один из многочисленных берлинских каналов. Переправляются через канал на сорванных с петель дверях, на досках и вплавь. Гвардеец <...> вылезает из воды. Зуб у него не попадает на зуб, он ворчит: «Какая грязная вода, черт знает, что за вода! В Днепре совсем другая». От канала поехал на Берлинерштрассе, к артиллеристам, воюющим в метро. <...> Метро очень некрасивое, просто канализационная труба. Сыро, грязно. Невольно вспомнилась станция «Охотный ряд», где когда-то пришлось работать проходчиком. Какой это светлый и прекрасный подземный мир!

1 мая

Тепличка (не доезжая Жилина [современная Словакия. — РБК]. В пять часов утра здесь еще был немец, а в десять уже мы. Хорошая, чистая деревенька. Жители все высыпали на улицу, с удивлением смотрели на нашу армию <...> Вчера было особенно приподнятое настроение. Распускающаяся зелень, цветущие деревья, а главное, откуда-то прошел слух, что Германия капитулировала. Все с радостными лицами потихоньку переспрашивали, с каким-то внутренним нетерпением ждали сообщения радио, настроенного на Москву, но ничего не случилось. <...> К обеду вся деревня была забита солдатами, машинами. В обед все выпили. Везде слышны русские песни, грубые пьяные голоса, смех, и не без мата. Ежели зажмурить глаза и слушать, то напоминает какой-нибудь престольный праздник или Масленицу 1924 года.

2 мая

Взят Берлин. Это счастье для человечества.

Сегодня наши войска взяли Берлин. Историческое событие, которого мы ждали около четырех лет. Недолго удалось фрицам удерживать свою столицу. Взято свыше ста тысяч пленных, много генералов и близких сподвижников фюрера. Говорят, что Гитлер, Геббельс и их главные подручные покончили самоубийством, но вряд ли это так. Вероятно, они ушли в подполье или убежали куда-нибудь. Теперь будем их ловить. Надеюсь, не мы.

Вчера, 1 мая, переехали в центральную часть города. <...> Сегодня прекратились выстрелы. Сдался Берлин! <...> Смотрю в окно. Ведут пленных. Интересно было наблюдать одну картинку: три наших парнишки с автоматами в руках во главе с таким же безусым лейтенантом вели группу пленных генералов и адмирала. В Берлине пленные немецкие генералы! Свершилось то, чего мы так долго ждали.

Есть извещение, что умер Гитлер. Это никого не устраивает. Каждый хотел бы его повесить.

6 мая

… Вот бы иностранцу посмотреть, как молятся русские и чему радуются! Когда из церкви послышалось «Христос Воскресе!» и весь народ подхватил — это была радость! <…> Нет, не только одним холодным расчетом была создана победа: корни победы надо искать здесь, в этой радости сомкнутых дыханий. Знаю, что не Христос вел людей на войну, и радости от войны никому не было, но опять-таки не один расчет и внешний порядок определяли победу. И когда теперь всякий простолюдин, введенный собеседником в раздумье о жизни, говорит: — Нет, что-то есть! — это «нет» он обращает к безбожникам и к себе самому, не веровавшему в победу. А это «что-то» есть Бог, определяющий как вот в этой заутрене свою внутреннюю организацию, свободный порядок, и вот это «что-то» (Бог) есть! Так наступает время, когда наше «нет» сменяется «есть». С нами Бог!

7 мая

…утром прочла отчет об Освенциме и отравилась на весь день — нет, на жизнь. Сколько сожженных Люшиных [Люша — домашнее прозвище Елены, дочери Лидии Чуковской. — РБК] улыбок. Ямочек. Доброты. И доброта может гореть, как полено. Что делать с этими людьми? Убить? Пытать? Сжечь? Но для этого надо построить новый Освенцим и создать палачей из ни в чем не повинных людей.

[1 мая] Начали наступление в обход Дрездена. Проходили ряд городов, город за городом. Сейчас далеко на запад от Дрездена. Двигаемся на Прагу. Немецкая армия почти разложилась, и восстановить ее невозможно. Сегодня ночую в селе. Фрау такие милые, но мне они противны до очертения.

8 мая

Совсем неожиданно в 6 часов утра получили приказ наступать. <...> Противника нет, сбежал и следа даже не осталось. Двигаемся потихоньку весь день. <...> Днем узнали приказ <...> в 11:00 по европ[ейскому] времени прекратить все военные действия. Германия капитулирует. Просто не верится. <...> Тишина режет уши. Ни единого выстрела. Просто чудно, как уж привыкли к всему этому, что просто разучатся трудно.

В 8 часов вечера вдруг стали гудеть пароходные гудки. Люди выбежали на улицу, спрашивают друг у друга, что случилось? Побежали в порт, там все корабли освещены, гудят, пускают ракеты, все кричат — мир, мир, а радио дает сводки, что идут ожесточенные бои, освобождают города. <…> Когда радио передало, что Берлин взят, враг сломлен, я не могу передать, что со мной было. Берлин наш, наше знамя развевается над городом, дорогие родные воины-герои идут по Берлину. Спасибо вам, многострадальные, терпеливые, сильные русские войска. Слава и честь вам!

Ночью в городе поднялась такая стрельба что все раненые проснулись и никто не может понять, что случилось, налет на город. Вдруг бежит наш комиссар, кричит: «Война кончилась!» Боже, что здесь произошло! Все закричали, кто плакал, кто затанцевал. Никогда этот день не забудем. В общем, вся ночь прошла в суматохе. В тетради все не описать. Это исторический факт, [он навсегда] будет в сердце.

Состоялось! Сегодня днем выступил Черчилль, Трумэн, де Голль с речами о капитуляции. Все мы ждали, что вот-вот у нас объявят. Все не отходили от радио. Циркулировали различные слухи. Сталин выступит во столько-то, во столько-то. Так шло до вечера. Вечером, часов в 5 позвонил Золин из Берлина и сообщил, что скоро начнется заседание, на котором Жуков и Кейтель будут подписывать капитуляцию. Наши ребята там будут и затем со снимками вылетят в Москву. До полуночи, однако, не было никакого сообщения. <...> В 2 часа стало известно, что радио будет работать до трех с половиной. А в 2 ч. 10 минут ночи начали передавать акт о капитуляции. Когда-то на вопрос: когда кончится война, отвечали — Левитан скажет. Так и было — читал Левитан. И пошли звонки! Без края. <...> звонили мы по Москве, звонили москвичи друг другу, звонили нам. Чокались, обнимались.

Узнали, что кончилась война. Ребята услышали такую новость, все поднялись. Все стали невеселые, угрюмые. Что вы хотите: 590 в эшелоне, все безногие, безрукие? Все люди молодые. Только бы им жить да веселиться. А тут кончилась война, а они остались калеками на всю жизнь…

О благословенный час. И не верится — и не верить нельзя. Кончилась война. Германия капитулировала. В 23:00 кончились военные действия. Нет слов передать всей радости, и дежурного я расцеловал, а больше никого нет. Милая маленькая карточка [возлюбленной] Людмилы лежала, как всегда, передо мной. Всю свою радость я излил на нее, целовал ее без конца. Как-то она встретила эти минуты — или спит уставшая, или тихо дремала в палате, или письмо села мне писать? Как хочется знать...

9 мая

...День победы и всенародного торжества. Все мои неясные мысли о связи живых и мертвых, поэтические предчувствия, все, все это, чем мучится душа, разрешается в двух словах: «Христос Воскрес!» <...> По мере того, как всенародная радость больше и больше накоплялась в воздухе, Ляля [жена Пришвина Валерия Дмитриевна. — РБК] больше мрачнела и злилась. <...> После она мне говорила о том, что ее возмущает народная радость, что надо плакать, а не радоваться. «Нет, — возражал я, — хороший человек, услыхав о конце войны, непременно должен радоваться: ведь миллионы жен, отцов, сестер сейчас радуются безумно тому, что их близкие теперь останутся в живых». <...> Так мы говорили, а вскоре по телефону Бор[ис] Дм[итриевич], потерявший [сына] Диму несколько месяцев тому назад, сказал Ляле, что так обрадовался он концу войны, что [второй сын] Глеб его теперь наверно останется в живых, что не мог сидеть на месте, бросился к нам, но увидел только уезжающую нашу машину. Так я высунул язык Ляле. И мне так больно-больно, что я могу ей высунуть язык. Но я это чувство знаю: в праздник и меня всегда раньше охватывала тоска, и я долго носился с этим чувством... право тосковать, когда все радуются жизни. На самом деле, как теперь понимаю, это чувство не высокого достоинства.

Целым и невредимым возвращается с фронта Сережа, мой замечательный сын, «опора дряхлых дней». И велика благодарность моя Руке, не допустившей его до ужаса и до гибели в адском горне войны. Но не могу я забыть, с особенной остротой сегодня помню, что не вернутся к матерям товарищи его — Леня Смородин, Женя Давыдов. Не вернется к Инне ее муж — замученный сыпняком, пленом, туберкулезом и нашедший избавление в братской могиле где-то в Польше.

«Родина-мать, готовься встречать!»: как возвращались советские воины

Фотогалерея 

Помню утро Победы — мама вернулась с ночной смены, мы обнялись и плакали… Отчим <...> был на фронте. Однажды он заскочил домой попрощаться перед отправкой на передовую. Мама была на работе, он обнял меня. Позже пришло извещение, что он погиб от пули финского снайпера… А 9 мая я с соседом, Героем Советского Союза, отправился в Парк им. М. Горького. Там было не протолкнуться: у всех на лицах были радость, ликование!

... Мир. Мы сидели и занимались, когда пришла бабушка Дуня и стала поздравлять нас с Миром. Это что-то неестественное, необычное — МИР. Мы оделись и пошли погулять. На площади было так много народа. Сегодня и погода мирная, довоенная. Солнце и небо, ясное, голубое. <...> С сегодняшнего дня можно начать жить, надеяться, иметь что-то твердое под ногами.

День торжества — кончилась война. Какой радостный день. Дождались дня, которого так долго ждали. И радостно, и грустно… А где ты, мой [муж] Василий? Знаешь ли ты об этом долгожданном дне? Да, если жив, то знаешь, а если нет… нет, не может быть, он жив! Я жду. Утро. [Сын] Женечка на мой крик: война кончилась! — встал и подбежал к двери, и кричит: «Мама, а где же папа!» Да, сынок, война кончилась, но папа кое-что еще там устроит и приедет. Вот мой крошка, как он ждет папу, хотя и не знает его. <...> Все сегодня торжествуют, я тоже рада, довольна, нет слов выразить радость об окончании войны. Василий, мы ждем тебя, много ждали и еще будем ждать. <...> Приезжай, приезжай какой ты есть. [Василий до сих пор числится пропавшим без вести. — РБК].