Пророк из инкубатора: как в Кремниевой долине назревает новая катастрофа

Сэм Альтман (Фото: David Paul Morris / Bloomberg)

​В феврале 2017 года Сэм Альтман представил очередной годовой отчет о работе возглавляемой им компании Y Combinator и состоянии дел в венчурной индустрии в США в целом. «Такие компании, как Amazon, Facebook, Google, Apple и Microsoft, обладают мощными преимуществами, которые основатели и инвесторы еще не вполне осознают, — утверждает Альтман. — Я полагаю, что и дальше у них многое будет хорошо получаться. <…> Конечно, будут и области, в которых эти компании по своей природе слабее, вот там-то лучше всего и начинать свой бизнес».

Таков его совет тем, кто хочет ориентироваться на лидеров. А главное его предупреждение заключается в том, что некоторые из новых проектов, по его мнению, чересчур переоценены и это таит угрозу для всей индустрии. ​Рулоф Бота, партнер инвестфонда Sequoia, согласен с такой оценкой. Он считает, что ситуация в технологическом секторе напоминает период, предшествовавший «краху доткомов». «В 2001 году над Кремниевой долиной повис туман, — напомнил Бота Bloomberg. — И сейчас тоже повис туман. Нет базового роста».

Альтман, которому в апреле исполнится 32, хорошо знает, кто в этом виноват — основатели стартапов, венчурные инвесторы и власти. Сам он испробовал себя и в качестве стартапера, и инвестора, поэтому знает ситуацию не понаслышке.

Чем провинились создатели инновационных бизнесов? Они, по мнению Альтмана, хотят быть основателями компаний, сравнимых с самыми дорогими в их секторе, хотя на самом деле подвинуть лидеров им вряд ли уже удастся.

А инвесторы, по Альтману, нехороши тем, что выступают своего рода совратителями — не только отвлекают стартаперов от работы над продуктом, но и завышают оценки инновационных компаний, хотя те еще толком не успели ничего добиться. А все потому, что в стране переизбыток дешевых денег, которыми правительство накачало американскую экономику, поясняет президент Y Combinator.

В 2011 году, по данным Bloomberg, глобальные вложения в стартапы составили $49 млрд, в 2014-м — $92 млрд, в 2016-м — $100 млрд. В те же годы инвесторам вернулось $37 млрд, $82 млрд и $47 млрд соответственно. Таким образом, инвестиции за пять лет удвоились, а соотношение вложенных и полученных средств за то же время снизилось, и тоже в два раза. И это крайне настораживает аналитиков.

Президент-реформатор

Стоит отметить, что Альтман принял в надувании нового пузыря самое непосредственное участие. При нем Y Combinator превратился в настоящую машину по выпуску дорогостоящих компаний. Слушатели YC — создатели новых компаний, ожидающие масштабных инвестиций, — получают в инкубаторе не только первичное финансирование и наставничество.​ В ходе финального «экзамена» (Demo Day) основатели презентуют свои проекты и тут же общаются с первыми инвесторами, также отобранными Y Combinator.

И для некоторых это общение оказывается первым шагом на пути в «единороги», как в США называют стартапы, достигшие оценки $1 млрд. Ведь именно крупные венчурные инвесторы обеспечивают основной рост капитализации. Да такой, что более объективная рыночная оценка нередко оказывается куда скромнее.

«Они создали лучшую бизнес-модель всех времен. За копейки они получают 7% от многих из лучших стартапов в Кремниевой долине», — восхищался YC в разговоре с The New Yorker один из венчурных капиталистов. Придумал эту модель не Альтман — он пришел в Y Combinator в качестве курсанта первого набора в 2005 году. Ему тогда было 19 лет, и он пестовал проект Loopt. Это мобильное приложение, позволяющее друзьям в соцсетях автоматически сообщать друг другу о своем местонахождении. Чтобы поставить свое детище на коммерческую ногу, Альтман бросил Стэнфордский университет и отправился в ученики к Полу Грэму, основателю и первому президенту Y Combinator. Через семь лет Loopt был продан за $43,4 млн, а спустя еще два года Грэм объявил Альтмана (которого называл в пятерке самых влиятельных инвесторов за последние десятилетия, наравне с создателями Apple и Google) своим преемником.

«После продажи Loopt передо мной стоял выбор — работать в Y Combinator или создать собственную компанию. YC будет невероятно влиятельной силой в мире. Я счел, что ее воздействие будет сильнее, чем воздействие любой компании, которую я мог бы создать», — говорил Альтман журналу Entrepreneur. Впрочем, разница между тем, чтобы создать компанию и возглавить уже существующую, в его понимании не так уже велика. Поскольку, с точки зрения Альтмана, смена гендиректора имеет смысл только в том случае, если преемник как бы основывает компанию заново. «Я вполне намеренно сделал это с YC», — говорил он The New Yorker в прошлом году.

В целом бизнес-модель Грэма сохранилась, но многое и изменилось. Начальное финансирование теперь доступно для продуктов, которые не только не представлены инвесторам, но находятся в самой ранней стадии разработки, когда идея лишь начинает обретать контуры. Численность потоков удвоилась, и это не предел — в год инкубатор планирует запускать в полет не по несколько сотен, а по несколько тысяч компаний. У Y Combinator появился собственный фонд для инвестирования в проекты на любых этапах. В курсанты теперь берут не только авторов оригинальных программных продуктов, но и инноваторов в сфере энергетики, биотехнологий, робототехники.

На новых направлениях у Y Combinator еще не было громких успехов, сравнимых с такими звездными проектами, как файлообменник Dropbox, сервис краткосрочной аренды жилья Airbnb или платежная система Stripe (в конце прошлого года инвесторы оценили ее в $9,2 млрд). Но Альтман не считает нужным замыкаться на IT-технологиях. «У нас нет каких-то заданных представлений, — говорил он Entrepreneur. — Мы не знаем, откуда возникнет следующая 10-миллиардная компания. Они все неочевидны. Если мы верим, что компания может стать гигантом — будем ее финансировать, каким бы ни был ее бизнес».

Пророк-пессимист

В общем, будущее Y Combinator у Альтмана тревоги не вызывает. А вот происходящее со «звездными» стартапами его настораживает. Взять, к примеру, Stripe — оценка в $9,2 млрд не рыночная, первичного размещения акций на бирже еще не было. Эта цифра отражает цену, по которой акции компании приобрели частные инвесторы. А они нередко ориентируются на интерес к компании, но никак не на ее реальные показатели.

Частная оценка вовсе не значит, что компания действительно столько стоит, соглашался один из основателей Stripe Джон Коллисон, ставший в результате последнего раунда инвестиций самым молодым self-made миллиардером в мире. И вовсе не факт, что такая капитализация сохранится после IPO.

Джон Коллисон 

(Фото: Aidan Crawley / Bloomberg)

В частности, на прошлой неделе другая венчурная «звезда» — Snapchat (мобильный сервис обмена фотографиями и видео с короткими сообщениями) выпустила проспект к намеченному на март IPO, из которого следует, что компания надеется на рыночную оценку в $19–22 млрд, хотя частные инвесторы исходили из стоимости в $25 млрд.

Билл Герли, партнер в Benchmark Capital, объяснял, каким образом количество стартапов, достигших капитализации $1 млрд, выросло с 80 в начале 2015 года до 229 в начале 2016 года. По его мнению, стало слишком легко привлекать инвестиции: «Выбираешь новую оценку [своей компании], гораздо выше предыдущей, ваяешь презентацию, рассылаешь предложения и смотришь, как сотни миллионов долларов текут на твой счет. Год или полтора спустя снова отправляешься в путь и повторяешь то же самое. Суперпросто».

О том, что частные оценки стартапов часто выходят за разумные рамки, не устает предупреждать и Альтман. «Динамика компаний, которые собирают огромные инвестиции на основании огромных оценок во время первого раунда инвестиций, вроде Color или Clinkle, выглядит плохо, — говорил он Business Insider. — Культура [бизнеса] от этого портится».

Color — это приложение по обмену фотографиями, в которое в 2011 году, еще до запуска, инвесторы вложили $41 млн. Год спустя его купила Apple, но сногсшибательного продукта не получилось. Clinkle — проект платежной системы, собравший до запуска $30 млн и вышедший на рынок в 2014 году без особого успеха — вскоре его оттеснили на обочину конкуренты.

«Экономность иногда невероятно важна для стартапа», — говорит Альтман. Но огромные деньги, которые получают молодые основатели компаний, кружат голову и мешают думать об эффективных бизнес-моделях.

Эти два проекта до сих пор называют среди крупнейших разочарований Кремниевой долины. Но «культура портится» и более успешными стартапами, которые пользуются спросом у пользователей. Например, самый дорогой стартап в мире Uber, основанный в 2009 году, до сих пор только масштабирует убытки.

Венчурные инвесторы, оценивая стартапы, обычно исходят из того, как растет клиентура таких компаний и их продажи (о прибыли, как правило, речь даже не идет). Соответственно, создатели новых компаний всеми силами пытаются эти показатели нарастить. В итоге они упускают главное — качество продукта и внутреннее устройство компании. И заточенное под краткосрочный рост предприятие вскоре разочаровывает и инвесторов, и потребителей.

Примеры этому продолжают множиться. Главный скандал прошлого года — медицинский стартап Theranos, основательницу которого Элизабет Холмс (за пристрастие к черным водолазкам ее называли «Джобс в юбке») журналисты поймали на жульничестве. И сейчас Генпрокуратура США расследует деятельность Холмс, а оценка стоимости ее доли в компании упала с $4,5 млрд практически до нуля.

Инвестор-альтруист

Винить в надувании стартаповского пузыря нужно не только основателей, но и инвесторов, подчеркивает Альтман. Ведь это естественно, что начинающие предприниматели предпочитают более щедрые предложения. «Хотите верьте, хотите нет, но мы вообще-то внушаем основателям не оптимизировать свой бизнес в целях оценки, — обращался он к инвесторам еще в 2015 году. — Но мы мало что можем сделать с рынком — есть много инвесторов, готовых платить высокую цену. Если вам не нравится цена компании, не вкладывайтесь. Нечего браниться на основателя».

При этом венчурных инвесторов трудно назвать наивными людьми, полагающимися на удачу. Они четко оговаривают условия своих вложений и ориентируются не на успех публичного размещения, а на письменно зафиксированные обязательства будущего эмитента. Альтман описывает условия одного соглашения, с которым ему удалось ознакомиться: после размещения на бирже инвестору причиталось не меньше двукратной суммы вложений, даже если рынок оценит компанию ниже. Правда, и максимальная выплата была ограничена — трехкратная стоимость вложений, даже если компания подорожает в десять раз. «Это вообще не акционерный капитал. Инвесторы покупают долговые обязательства, замаскированные под акционерный капитал», — утверждает Альтман. В результате, погасив обязательства перед такими инвесторами, новая компания может остаться ни с чем. За амбиции приходится платить.

Лопнет этот пузырь или будет сдуваться постепенно, Альтман не берется судить. Да и не слишком утруждает себя размышлениями: «Когда цикл переходит в фазу понижения, это продолжается всего пару лет. В 2008-м все с катушек съехали, а в 2010-м все опять начало двигаться в верном направлении».

Альтман вообще считает, что нормальный предприниматель должен быть готов к тому, что его компания переживет несколько падений, прежде чем ее капитализация достигнет $100 млн, не говоря уже о $1 млрд. Не на эти цифры надо смотреть, а на то, как твое занятие меняет мир, считает глава YC. Поэтому сам он инвестирует в проекты по совершенствованию ядерной энергетики, диагностике рака, разработке новых сверхзвуковых самолетов, которые неизвестно когда окупятся — «у нас неопределенные горизонты».

«По-моему, его цель — создать будущее», — говорит «крестный отец» Альтмана Пол Грэм. Если по дороге к нему кто-то разорится — ничего страшного, это естественный отбор.