Новые университеты: как российское образование переживет кризис

Учитель не аутсайдер

Несмотря на кризис, российская система образования пока живет нормально, определенный запас прочности у нее есть. В любых условиях детей и молодежь надо учить. Зарплаты учителям в среднем подняли (кто-то это хорошо почувствовал, кто-то не заметил, а у кого-то стало хуже), но «средняя температура по больнице» все же стала выглядеть значительно лучше, чем несколько лет назад.

Главное — изменилось отношение к педагогам. Родители поверили, что учителя теперь — средний класс, и это принципиально изменило их отношение и к школе, и к учителю. Долгое время новое поколение учили те, кого общество считало проигравшими, а может ли аутсайдер сделать успешными своих учеников? Вполне возможно, что именно данное отношение к учителю и породило общее представление о том, что со школьным образованием в России все плохо.

Что касается высшей школы, то там тоже все неплохо. Зарплату преподавателям поднимают, хотя при этом и переводят на «эффективный контракт». Хорошо учить студентов теперь уже мало, надо писать статьи в престижные журналы и лучше на английском, да только кто же его из профессуры знает? Средний возраст профессорско-преподавательского состава вузов упорно растет и приближается к 47 годам, а среди профессоров 45,6% — старше 65 лет.

Но зато развилась новая область околонаучной деятельности: пишешь статью, за деньги участвуешь в виртуальной научной конференции и размещаешь свою статью в нужном издании. Спрос породил предложение, все довольны, но к науке это имеет весьма далекое отношение, тем более что проверять качество статей и журналов при начавшемся вале публикаций некому, да и некогда.

Минобрнауки проводит ежегодный мониторинг эффективности вузов, к сильным присоединяют слабых, некоторые высшие учебные заведения, обычно частные или филиалы, закрывают, и они через несколько месяцев открываются вновь — словом, жизнь идет.

Пережить турбулентность

Наступающее завтра пугает. Бюджетное финансирование образования снижается, несмотря на все разговоры про необходимость наращивать человеческий капитал. Минфину нужен капитал обычный. Тем не менее на прошедшем заседании Госсовета по общему образованию президент пообещал выделить общему образованию 40 млрд руб. дополнительных средств и обеспечить профессиональное развитие учителей.

Готовиться надо к тому, чтобы система образования смогла решить ряд новых для нее задач. И их решение во многом определит ее развитие после того, как экономические трудности уйдут в прошлое. В условиях сжатия экономики и рынка труда очень важно удержать молодежь в системе образования: безработные молодые люди — это огромная социальная опасность и беда. Мы ужасаемся опыту европейских стран, где молодежная безработица достигает 25–50%, но не замечаем, что и у нас она постоянно растет: в 2014 году среди безработных молодежь (15–29 лет) составила 40,4%.

В принципе, сейчас было бы рационально перейти к 12-летке в школах. В начале 2000-х об этом много говорили, но потом все разговоры утихли. Надо было решать проблему армейского призыва, да и чему учить 17–18-летних «детей», не придумали, хотя значительная часть мира учит и 12, и 13 лет. В 2013 году уже почти 76% возрастной когорты поступали в вузы, и вузам был выгоден такой расклад, а бюджет экономил: ведь 61% наших студентов обучается за плату.

В условиях нарастающей турбулентности лучше бы еще больше молодых людей определить в вузы, а выпускникам бакалавриата создать благоприятные условия для поступления в магистратуру. И молодежь сбережем, и потенциал развития для посткризисной экономики создадим. Поэтому сейчас надо увеличивать число бюджетных мест в вузах, повышать стипендии нуждающимся студентам, дотировать ставки по образовательным кредитам. При этом можно перезаключить «социальный контракт» с преподавательским корпусом вузов — сохранять и даже увеличивать рабочие места в высших учебных заведениях.

Дожить до рассвета

Когда турбулентность закончится (а вряд ли это произойдет быстро — наступает «эра турбулентности», по словам Алана Гринспена), то мы получим хорошо образованную молодежь, имеющую достаточно высокие социальные притязания. Но при этом их подготовка может оказаться не отвечающей той экономике, которая возникнет, когда кризис закончится. Зато это будут уже достаточно взрослые люди (в среднем старше 25 лет), чтобы отвечать за себя. С этими людьми уже можно строить современное технологическое производство. Сейчас выходящие на российский рынок труда выпускники вузов, а тем более организаций среднего профессионального образования, слишком молоды, чтобы работать в высокотехнологичных компаниях или обслуживать сложное оборудование.

В современной экономике от работника требуется не только креативность, но и ответственность, которая приходит с возрастом и опытом, в том числе социальным. Цена ошибки или беспечности крайне высока — техногенные катастрофы могут принести не меньшие, а возможно, и большие беды по сравнению с катастрофами природными.

А эта задача потянет за собой и многие другие, которые в настоящее время плохо осознаются нашей системой образования на всех ее уровнях: учащиеся должны будут уметь работать в команде, четко выполнять инструкции, быть осознанно дисциплинированными и корректными, придерживаться этических норм. Другими словами, если современная экономика к нам, наконец, придет, то она потребует перестройки всего образования. Эти преобразования будут результатом не теоретических изысканий или заимствования чужого опыта, а жестким требованием изменившихся экономических условий.

В сфере высшего образования начнутся большие перемены: сейчас все разговоры про университеты 3.0 остаются, по сути, только разговорами — наша экономика маловосприимчива к инновациям, сколько бы к ним ни призывали с высоких трибун. 217-ФЗ о создании малых предприятий при вузах, который должен был обеспечить коммерциализацию научных разработок, работает крайне слабо, и экосистемы инноваций, подобно сложившимся вокруг Стенфорда или Кембриджа, нигде у нас не возникают («Сколково» тому хороший пример).

При появлении в экономике множества современных предприятий эти экосистемы возникнут сами, поскольку на них появится устойчивый спрос. А это означает изменение структуры подготовки кадров. Мало призывать идти в инженеры и готовить инженеров — они еще должны быть постоянно и массово востребованы на рынке труда. Пока же сокращай — не сокращай подготовку экономистов или юристов, она будет процветать: дешево для населения, да и приспособиться такому специалисту к большинству предлагаемых нашим рынком труда рабочих мест не очень сложно. Тем более что хорошие экономисты и юристы все равно в дефиците.

Еще одним следствием периода турбулентности в России станет выраженное преобладание на рынке труда работников с третичным образованием (высшим и средним профессиональным). Уже сейчас 32,2% занятых в экономике имеют высшее образование, в Москве их почти 50%, в Санкт-Петербурге — больше 40%. Третичное образование в России в 2014 году имели 58% занятых, а в российских столицах — 75,8 и 66,6% соответственно.

Мир и Россия все больше втягиваются в поколенческую гонку за повышение уровня образования. Через каких-то 25–​30 лет все российские работники будут иметь третичное образование, по большей части высшее. Это означает, что либо на высшее образование начнут накладываться компетенции, свойственные труду квалифицированных рабочих (правда, это будут совершенно новые компетенции), либо Россия все больше будет приглашать к себе рабочих-мигрантов, либо места рабочих постепенно займут роботы. Но это будет уже совсем другая история.