Урок сепаратизма: почему каталонский кризис разрешился в пользу Брюсселя
Парадокс Пучдемона
Еще 10 октября, в день, когда президент Каталонии Карлес Пучдемон должен был объявить решение по результатам референдума, проспект Луиса Компаньша напротив здания местного парламента был заполнен людьми, жаждущими стать свидетелями и творцами исторического события. Но Пучдемон разочаровал собравшихся, объявив малопонятную «отложенную» независимость, фактически означающую призыв к переговорам и продолжению торга между Барселоной, Мадридом и ЕС. Это напоминало известный в квантовой механике парадокс с «котом Шредингера». Точно узнать жив или мертв кот, как и вышла ли Каталония из состава Испании или нет, можно только в результате прямого наблюдения. В случае с котом — открыв ящик, в случае с Каталонией — добившись прямого ответа от Пучдемона, что он имел в виду в своей речи.
Такая «независимость» только на первый взгляд выглядела удачным ходом. Провинция одновременно заявляла о выходе из состава Испанского Королевства и продолжала существовать в рамках правового и экономического поля Испании, подвесив множество вопросов — от статуса Каталонии в Европейском союзе до полномочий силовых структур и судов провинции. Но проблема в том, что политическую независимость можно объявлять только в тот момент, когда эмоциональный подъем населения находится на пике. Любое «откладывание» приводит к всплеску недовольства и разочарованию.
Именно нерешительностью каталонского руководства и воспользовалось испанское правительство. Премьер-министр Мариано Рахой задал прямой вопрос-ультиматум об итоговой трактовке «отложенной независимости». Если бы Пучдемон сразу подтвердил обретение Каталонией независимости, то Мадрид раньше привел бы в действие 155-ю статью испанской Конституции, вводящую прямое управление провинцией из центра. А если бы лидер сепаратистов признал, что Каталония не свободна, он окончательно потерял бы поддержку населения и парламента. Но чем дольше Пучдемон продлевал ситуацию «ни мира, ни войны», тем хуже становились его дальнейшие политические перспективы. Наибольший ущерб нанесли сообщения, что под давлением ЕС и Мадрида он был готов самостоятельно распустить парламент и назначить новые выборы, тем самым дезавуировав сам факт проведения референдума.
Объявленная 27 октября буквально за час до официального введения прямого управления из центра независимость вызвала намного меньший эмоциональный отклик. 28–29 октября число про- и антисепаратистски настроенных групп на улицах и площадях Барселоны было сопоставимым, тогда как и сразу после референдума, и даже 10 октября столица Каталонии и другие города безраздельно принадлежали сторонникам отделения. Мобилизовать сепаратистов могли бы жесткие действия испанской прокуратуры, задерживающей каталонских политиков и выдвинувшей им обвинения в подготовке восстания. Однако, судя по первой реакции на роспуск каталонского правительства и сообщения прокуратуры о подготовке исков против ряда членов кабинета, и этого не произошло. Пучдемон с коллегами проиграл центру вчистую, а потому и ищет политического убежища в Бельгии, как сообщают СМИ.
Вопросы тактики
Но было бы не совсем корректно обвинять во всем Пучдемона. Он пытался действовать в тех политических условиях, которые сложились в Испании к тому моменту. Да, Пучдемон сам пошел на риск и обострение в отношениях с Мадридом, объявив об октябрьском референдуме. Но именно к этому его обязывала программа собственной политической партии и партнеров по коалиции, над которыми как дамоклов меч висела угроза утратить часть кресел в парламенте на приближающихся выборах. Да, он сам не стал объявлять независимость Каталонии сразу же после народного голосования, но именно в тот момент шаткая коалиция сепаратистов, напуганных перспективой жесткой реакции Мадрида, дала трещину. Оказавшись в плену собственного правительства меньшинства, Пучдемон не смог быстро договориться со всеми партнерами в парламенте, а без их поддержки объявить независимость было невозможно даже по собственно каталонским законам. К 27 октября реальных ресурсов у Пучдемона не прибавилось. Несмотря на высокую степень децентрализации полномочий в Испании, по факту все ключевые управленческие и политические рычаги все равно принадлежат Мадриду: без визы испанского казначейства не проходит ни один каталонский платеж, суды полностью встроены в центральную вертикаль и работают по общеиспанским законам, каталонская полиция, нейтралитет которой сыграл важную роль во время проведения референдума, осталась обезглавленной с момента отправки в отставку ее главы Хосепа Луиса Топеро.
Стратегия той части каталонского правительства, которая осталась в Барселоне, проста — ждать, пока Мадрид начнет реализовывать систему управления из центра с чисткой в рядах местной бюрократии и неминуемыми конфликтами с более радикальными группами сепаратистов, в том числе занимающими посты в местных муниципалитетах. Возможно, тогда, не сумев договориться со всеми сразу, испанское правительство пойдет на какие-то уступки. Но команда Рахоя понимает эту опасность и не спешит брать штурмом каталонские государственные ведомства. В прямом подчинении женералитата Каталонии сохраняется почти 200 тыс. бюрократов различных уровней, способных устроить что-то подобное классической итальянской забастовке, если Мадрид будет действовать не слишком аккуратно, тем более что ровно к этой тактике и призвал чиновников распущенный каталонский парламент. Однако смелости Мадриду будут добавлять новые результаты социологических опросов, показывающие, что сепаратистские партии теряют поддержку и, если ничего не изменится, не смогут взять большинство на внеочередных выборах в национальную ассамблею Каталонии 21 декабря.
Рахой, вышедший победителем из противостояния с каталонским правительством, усилил и свои политические позиции внутри Испании. Не обладая большинством в парламенте, но играя на обострение так же, как и Пучдемон, он сумел связать руки своим оппонентам из Социалистической партии, хотя и критиковавшим его за нежелание идти на уступки Барселоне, но не решившимся поддержать сепаратистов в открытую.
Однако более важным итогом каталонского кризиса стало, конечно, его влияние на политический процесс в других государствах Европы, где есть территории, требующие более широкой автономии. К примеру, еще до объявления независимости Каталонии итальянские области Ломбардия, Венето и Эмилия-Романья возобновили переговоры с Римом о существенном расширении своих полномочий. И Рим в этот раз готов пойти на уступки, вплоть до сокращения доли налоговых отчислений в центр этими регионами до 10–15%. Несмотря на победу Мадрида в противостоянии с каталонскими сепаратистами, в Риме явно не хотят оказаться в таком же по степени накала страстей и политических рисков кризисе.
Каталонский опыт, с одной стороны, будет подталкивать настроенные на автономию регионы к дальнейшему раскручиванию маховика сепаратизма с использованием консультативных референдумов для получения дополнительного политического капитала. Но, с другой стороны, итог конфликта будет стимулировать обе стороны — и центр, и регионы — проявлять большую гибкость в переговорах друг с другом, не доводя ситуацию до открытого противостояния. Как это ни парадоксально, такие тенденции будут работать в интересах общеевропейской интеграции: чем меньшими полномочиями будут обладать центральные правительства по сравнению с регионами и муниципалитетами, тем выше будет значимость объединительного каркаса общеевропейских политических институтов.
