Мы здесь не власть: зачем граждане сами создают себе «Левиафана»
РБК продолжает публикацию совместных материалов с центром Res Publica Европейского университета в Санкт-Петербурге. Его сотрудники — социологи и антропологи — с 2013 года участвуют в эксперименте по привлечению жителей нескольких городов к управлению муниципальными бюджетами. Этот новый для России опыт — источник уникальных данных о проблемах взаимодействия власти и граждан.
Американский антрополог, один из активных участников движения Occupy Wall Street Дэвид Гребер отметил одну из самых важных и угрожающих тенденций, которая за последние 30 лет стала определяющей для нашей социальной жизни, — невероятно разросшуюся роль бюрократического контроля. Еще 30 лет назад никому бы не пришло в голову, насколько этот контроль будет пронизывать нашу жизнь, а главное, насколько быстро это станет привычным. Хотя сейчас определение «бюрократия» и закрепилось исключительно за государственными служащими, менеджеры средней руки, банковские и почтовые служащие и сотрудники полиции также являются бюрократами. Большая часть их работы состоит в том, чтобы заполнять бесконечные бумаги и принуждать граждан заниматься тем же самым. Мы делаем это потому, что за государством стоит сила принуждения (легитимное насилие) — если мы не выполняем его бюрократических требований, государство использует эту силу.
Спасительная жалоба
Именно за государственными службами (за спиной которых стоит полиция — по меткому определению Гребера, «бюрократы с дубиной») закреплено право принимать решения практически по всем проблемам городской жизни. Предписания и законы регулируют огромное количество сфер. Они определяют, как и куда мы можем входить (например, чтобы попасть в публичную библиотеку, необходим пропуск), что и где делать (если вы хотите, чтобы вы или ваш ребенок могли походить по траве в парке, сначала убедитесь, что это разрешено, иначе вам грозит штраф). Предписания регулируют не только правила дорожного движения, но и то, что у любой детской площадки должна быть оградка, а также ее высоту. И если вам пришло в голову поставить детскую площадку во дворе самому, то, скорее всего, ее через какое-то время снесут, потому что она не соответствует тем нормам, о существовании которых вы не знали.
Но произошло и кое-что еще: мы не заметили, как стали прибегать к услугам полиции там, где раньше прекрасно справлялись сами — скажем, чтобы решить проблему слишком шумной вечеринки у соседей. Давайте попробуем разобраться, чем плохо такое регулирование, на одном конкретном российском примере.
Житель многоквартирного дома захотел поставить рядом со своим подъездом урну. Он сам разработал ее дизайн и оплатил установку. Урна получилась вполне симпатичная и функциональная — наверняка лучше, чем у других подъездов. Всего через несколько дней другие жители подъезда написали коллективную жалобу в управу о незаконно установленном объекте. Представители управы удостоверились в его наличии и выписали предписание о демонтаже. Приехали рабочие и убрали урну.
Подобные ситуации случаются часто и касаются не только урн. Российские граждане нередко проявляют качество, которое в советское время называлось «бдительность»: инициируют вмешательство контролирующих органов там, где этого не требуют сами власти, и где, казалось бы, достаточно просто договориться с соседом или действовать самостоятельно. Причем часто жалуются они не для того, чтобы кому-то насолить, а, как они сами думают, из лучших побуждений. Решили устроить фестиваль уличной еды? Обязательно найдется гражданин, возмущенный тем, что Роспотребнадзор не проверил у продавцов наличие санитарных книжек. Это практически норма: типовая реакция гражданина на чужую инициативу или на те действия, которые кажутся ему неправильными, — призыв контролирующих органов.
В случаях когда речь в жалобе идет об инициативах чиновников, такие действия легко объяснить борьбой гражданского общества за эффективность государства (построили что-то, не подумав о других людях, украли в процессе строительства и т.д.). Но почему граждане не могут договориться друг с другом? Другими словами, если дело касается урны — пойти к тому соседу, обсудить с ним свои эстетические предпочтения и прийти к совместному решению, ведь эта урна важна вовсе не для управы, а для жителей конкретного дома.
Логика контроля
То, что люди привыкли действовать именно с помощью жалоб, даже не современная тенденция, а давно сложившаяся практика: жалоба в контролирующую инстанцию — это простой и знакомый всем инструмент. И по опыту люди знают: этот инструмент так или иначе сработает. Вопрос в том, почему работает только он.
Ответ связан с тем, как функционирует вертикаль власти. Она предполагает логику надзора и контроля, а не взаимодействия и взаимопомощи. Именно так работает система, призванная выявлять нарушения действующего законодательства: кто-то (чиновник или инвестор) что-то делает, не спрашивая мнения граждан, и единственный способ, которым граждане могут повлиять на это, — жалоба в контролирующие органы. Тогда в случае выявления формальных нарушений ситуация будет «исправлена». Неудивительно, что этой логике люди привычно следуют и тогда, когда речь идет об инициативах соседей или сограждан, которые просто хотят порадовать прохожих необычной едой.
Однако жалоба как единственный механизм обратной связи с «государством» имеет свои побочные эффекты. Во-первых, жалобы создают видимость подотчетности действий государства по отношению к гражданину, но форма и интенсивность реакции на жалобу определяется именно властью. Во-вторых, если жалобы — единственный механизм взаимодействия между гражданами и «начальством», система неминуемо начинает сбоить. Проблема, которая стала поводом для жалобы, считается дефектом не самой системы, а лишь контрольного механизма. Условно говоря, если бы жители сотни подъездов одновременно пожаловались на урны, это считалось бы проблемой системы, когда жалоба поступает на одну урну — это сбой контроля.
Регулирование частного
Очевидно, что общество, в котором жалоба — единственный понятный способ коммуникации, ориентировано на контроль, а не на диалог, на отношения заведомо неравных. Граждане начинают втягивать контролирующие органы в те сферы жизни, где легко было бы обойтись без них. А для того чтобы контролировать других, не обязательно разбираться в сути. Достаточно просигнализировать, что не выполняются определенные условия, а все остальное — забота профильных органов.
Однако проблема гораздо глубже. Втягивая государство в те сферы нашей жизни, куда оно еще не пришло, мы только расширяем его бюрократическую власть над нами и блокируем механизмы возникновения гражданского общества. Другими словами, каждый из нас остается с государством один на один. В том случае, если гражданского общества нет, ни у кого нет возможности противостоять государственному насилию, то есть каким-либо образом на государство воздействовать.
Америка, на примере которой эту тенденцию описывает Гребер, имеет гораздо более развитые институты гражданского общества, которые могут этой тенденции противостоять. Постсоветский же человек, не задумываясь о последствиях, втягивает регулирующие механизмы в свою частную жизнь. Но есть последствия, о которых он забывает: когда эти механизмы укрепятся, от них будет практически невозможно избавиться. А это, в свою очередь, означает, что шанс на возникновение общественного контроля становится ничтожно мал. Допустим, что государство и легитимное насилие — необходимая вещь. Однако не нужно забывать, что многое из того, за что мы государству благодарны — социальное страхование, пенсии, здравоохранение и бесплатные библиотеки, — было придумано вовсе не государством, а профсоюзами, общинами и прочими гражданскими сообществами. Теми людьми, которые смогли договориться друг с другом и настоять на том, чтобы их требования были учтены.
