После распада Советского Союза Москва в той или иной форме принимала участие в этнополитических и гражданских противоборствах в «ближнем зарубежье». Были случаи и прямой поддержки одной из сторон, и дипломатической медиации, и давления в ходе переговоров, не говоря уже о том, что сами подходы РФ никогда не являлись застывшей догмой и менялись в зависимости от различных обстоятельств. Однако до сентября 2015 года военно-политическое вмешательство России в дела других государств ограничивалось пределами постсоветского пространства. В Сирии своеобразная «красная линия» оказалась преодолена. Как следствие — многочисленные комментарии о возвращении Москвы в «большую игру» зачастую с диаметрально противоположной оценкой самого этого факта.

В любой военной операции крайне сложно жестко определить пределы своего участия и стопроцентно им следовать, не отклоняясь ни вправо, ни влево. Любой конфликт развивается не в вакууме, он испытывает на себе влияние десятков «фоновых факторов». И ситуация в Сирии не в последнюю очередь будет зависеть не только от раскладов в самой этой стране, но и от динамики в отношениях между Россией и Западом, ближневосточными союзниками США и Ираном, интересов Израиля и Турции. Но, как бы в дальнейшем ни шла российская кампания на Ближнем Востоке, уже сегодня необходимо просчитывать возможные риски, притом не только геополитические, но и внутренние.

Насилие на экспорт

Когда верхняя палата российского Федерального собрания одобрила инициативу Владимира Путина об использовании вооруженных сил страны за ее пределами, как из рога изобилия посыпались комментарии, авторы которых начали сравнивать операцию в Сирии с выполнением «интернационального долга» в Афганистане. Между тем данная схема при всей ее кажущейся логичности имеет серьезные изъяны.

rbc.group

Во-первых, еще до того, как Россия начала свою войну с «Исламским государством» (ИГ запрещена судом РФ), сама эта террористическая джихадистская структура обозначила нашу страну в качестве одной из своих мишеней. К слову сказать, ранее этого не делала «Аль-Каида» (запрещена судом РФ), которую также не назовешь «умеренной силой». И на Северном Кавказе появились группы, заявившие о своей лояльности новоявленному «халифату».

При этом значительная часть северокавказских боевиков, а также выходцев из соседней Грузии (Панкисское ущелье, Квемо Картли и Аджария), Азербайджана уже воюет в рядах «Исламского государства». По словам публициста Арсена Ибрагима, «сегодня «аш-шишани» (так в арабском мире называют чеченцев и часто вообще выходцев из Кавказа) уже звучит как бренд». Ни с чем подобным на афганском направлении СССР не сталкивался. Внутриполитическое измерение сирийской проблемы для Москвы куда как важнее, чем для брежневского политбюро. И отнюдь не случайно еще до широкой «раскрутки» ИГ практически с самого начала сирийского конфликта Россия поддерживала Башара Асада. Как замечает российский востоковед Алексей Малашенко, «именно авторитарные «почти светские» режимы при всех их недостатках были и есть надежной преградой на пути религиозных экстремистов, причем не только на Ближнем Востоке, но также и в других частях мусульманского мира».

И сегодня основная проблема даже не в том, что ИГ объявляло кого-то врагом или вело активную пропагандистскую кампанию (так делает любая террористическая структура, поскольку без провокаций и угроз про нее просто забудут), важнее другое. После серии чувствительных поражений «Имарата Кавказ» (запрещена судом на территории РФ) для его сторонников (активных и потенциальных) «Исламское государство» становилось своеобразным паттерном и источником идеологической, пропагандистской, военной и иной помощи.

Перед Москвой существовал не такой уж широкий коридор возможностей - пассивное следование за событиями без прямого военного вмешательства или попытка превентивных действий. В первом случае существовал риск расползания джихадистской угрозы и ее более активного экспорта в «ближнее зарубежье», во втором — риски в виде возможных терактов против России (как против ее военнослужащих в самой Сирии, так и в регионах РФ, прежде всего на Северном Кавказе). Но это не значит, что террористические риски при первом сценарии исключались бы полностью, скорее, говоря языком шахматистов, они были бы «отложены».

Спрос на террор

Сегодня многие российские политики и эксперты повторяют ошибку США в идентификации джихадизма. Как в свое время многие американские специалисты де-факто сводили эту угрозу к пресловутой «Аль-Каиде» и едва ли не лично к Усаме Бен Ладену, так и сегодня их российские коллеги отождествляют ее с «Исламским государством». Отсюда крен в геополитический дискурс без должного внимания к внутрироссийским проблемам.

Между тем рост радикальных исламистских настроений в северокавказских, поволжских регионах страны, да и в России в целом имеет свою динамику, которая далеко не всегда напрямую связана с ИГ и его вербовщиками. «Ловцы душ» появляются там и тогда, где есть на них определенный спрос. Он в свою очередь определяется не только умыслами людей, но и неудовлетворительными социально-экономическими условиями, провалами в системе управления.

И если даже российская военная операция закончится триумфом, будет всецело поддержана Западом и не встретит жесткого сопротивления монархий Персидского залива, то проблемы государственно-конфессиональных отношений, организации грамотного и адекватного местным условиям муниципального управления, миграционных процессов, вывод из «тени» земельных отношений, представительства во власти различных этнических групп никуда не исчезнут. Как не исчезнет (а, напротив, будет актуализироваться) и проблема реализации национальной политики, ориентированной на формирование общероссийской гражданской идентичности и лояльности государству.

Поднялся не только уровень присутствия страны в мире, но и планка ответственности за принятие внутриполитических решений. Если по-прежнему всякая дискуссия о роли ислама в обществе и в политике будет ограничиваться эксклюзивной поддержкой «своих» духовных управлений, то ряды поклонников «чистого ислама» могут пополниться, и не только в Дагестане или Чечне.

Равнение на Чечню

Конечно, слова главы Чечни Рамзана Кадырова об «Иблисском государстве» (так в республике называют ИГ, отказывая ему в праве быть «исламским» образованием и идентифицируя эту структуру с дьяволом) выглядят эффектно с пропагандистской точки зрения. И в них есть свой резон, если речь идет о противопоставлении российского ислама джихадизму и радикальному исламизму. Очевидно, что работа по совмещению религиозной и гражданской идентичности на основе лояльности государству РФ крайне важна и более чем актуальна.

Однако абсолютизация чеченского опыта и автоматическая его ретрансляция даже на Дагестан и Ингушетию (про республики западной части российского Кавказа или Поволжье и говорить не приходится) не могут быть успешными, в особенности если речь будет идти о каком-то, пускай и неформальном, иерархическом подчинении политику, выступающему в качестве «исламского патриота России».

Как раз не прямолинейная унификация, а дифференциация управленческих практик на основе лояльности российскому государственному проекту будет намного полезнее для сдерживания радикалов и их идеологического разоружения. Только в этом случае «ловля» новых приверженцев джихадистских идей будет затруднена, а проблема будет решаться не только в тактическом, но и в стратегическом ключе, чего Москве так не хватает как внутри страны, так и на международной арене.

В прошлом году многие эксперты отмечали увеличение числа призывников в российскую армию из республик Северного Кавказа. Фактически речь шла об успехе (пусть и не всеобъемлющем) в деле их интеграции в общероссийское пространство. Но интеграционная политика не ограничивается одним лишь армейским форматом, хотя он и является крайне важным. Для сдерживания радикальных исламистских настроений внутри страны этот тренд должен быть продолжен вкупе с другими стратегиями по «включению» кавказцев в общенациональные процессы (от внутренней миграции, малого и среднего бизнеса и до образования).

Наша страна еще со времен таджикских событий начала 1990-х и кампаний в Чечне и на Северном Кавказе уже имеет негативную репутацию у поклонников «чистого ислама». Сирийская история вряд ли здесь что-то радикально поменяет. Думая о внешней угрозе, России нельзя забывать о внутриполитических рисках, террористической угрозе. Нельзя создавать внутри страны такие условия, которыми с радостью воспользуются «организаторы великих потрясений». Только в этом случае можно купировать террористическую угрозу.

Об авторе