Михаил Задорнов — РБК: «Пора изучать жизнь Ирана»
Почему отсутствие глубокого кризиса не должно создавать иллюзий
В чем риски разворота на Восток
К чему привел отъезд сотрудников «Открытия» из страны
О результатах банка за 2022 год
Что не так с альтернативой долларам и евро
Как закончит год российский банковский сектор
— Пока по многим макропоказателям складывается ощущение, что российская экономика проходит этот год и справляется с санкционным давлением лучше, чем прогнозировали в марте. На ваш взгляд, это обманчивое ощущение или нет?
— Ответ можно разбить на две части — краткосрочные тенденции, а также долгосрочные и среднесрочные. Конечно, 2022 год сложился гораздо лучше, чем мы шоково ожидали в конце февраля — марте. Движение курса, санкции на финансовые организации и на многие отрасли вызывали ощущение глубокого падения, хуже, чем в 2008-м или в 2014–2015 годах. А на самом деле спад будет в пределах 3% ВВП. Если говорить о нефти, мы, судя по всему, в этом году добудем на 2% больше, чем в прошлом.
Сейчас очень хороший платежный баланс, который держит рубль. Люди постепенно привыкают, что рубль и без интервенций Центрального банка с нашим сегодняшним платежным балансом гораздо крепче ожиданий. И этот крепкий рубль помог сбить волну инфляции, которая пошла после февральских событий. Поэтому вы правы: хотя ситуация в разных отраслях разная, в целом для российской экономики она лучше первых ожиданий.
Но все-таки для нас нефть и нефтепереработка, даже не газ, — ключевая отрасль. Эмбарго на поставки в ЕС вступило в силу с 5 декабря. Масштаб сокращения добычи нефти в следующем году непонятен. Непонятно даже не то, куда поставлять эту нефть, а кто ее будет возить, страховать, удастся ли справиться с переориентацией потоков нефти из Европы и других недружественных стран на азиатские рынки. Это ключевой вопрос с точки зрения темпов роста ВВП и платежного баланса в следующем году. Думаю, в следующем году добыча нефти и экспорт у нас сократятся.
— На сколько?
— Мы закладываем падение с 525 млн т в текущем году до 475 млн т в следующем. А это значительно повлияет и на бюджет, и на экономику.
Второй фактор спада более долгосрочный. Ясно, что многие предприятия двигались по инерции на запасах материалов и оборудования. Сейчас эти запасы закончились или заканчиваются. Новых поставок нет. И это — постепенное приспосабливание к новым условиям. Оно в следующем году будет негативно сказываться именно на развитии и функционировании целого ряда отраслей, поскольку многие критически важные компоненты и оборудование отсутствуют. Китай что-то, безусловно, изготовит, но ему для этого потребуются время, новые навыки и технологии. Логистика — тоже не самый простой вопрос.
— Вы сказали, Китай может изготовить. А мы сможем?
— Что-то из промышленного оборудования мы делаем, но это очень узкий спектр. Мы видим, как наши заемщики, крупные компании, не получив европейского оборудования, — не буду называть отрасли, их много — делают заказы в Китае и сдвигают сроки проекта на год, полтора, два. В принципе есть комитмент (обязательство. — РБК) китайских предприятий на изготовление этого оборудования. Что-то, безусловно, будет делаться и уже делается в России. Но изготовление промышленного оборудования требует станков для изготовления этого оборудования. А поставки станков Европой заморожены.
Что одна страна с масштабом экономики всего 2% мирового ВВП (Россия. — РБК) может все изготавливать сама — иллюзия. Такого не бывает, и это нерационально. Есть многие виды оборудования, которые изготавливает вообще одна страна или одно крупное предприятие. Очень часто это европейское предприятие, германское или австрийское. Изготовить это оборудование заново достаточно сложно. Поэтому, к сожалению, в двух-трехлетней перспективе эта ситуация будет срезать темпы экономического роста.
Ощущение, что у нас нет глубокого спада, не должно создавать иллюзий: в следующем году мы будем расти в разы медленнее всех крупных конкурентов.
— Но будем?
— Да, наверное, в конце 2023 года российская экономика перейдет к росту. Но если мы возьмем, во-первых, период с 2012 по 2019 год, до ковида, то Россия росла в среднем в два раза медленнее, чем страны «семерки» [G7]. Это примерно 1% в год роста ВВП против 2%. А это крупнейшие экономики, я уж не говорю о Китае, Индии и развивающихся экономиках. В 2022–2025 годах, боюсь, мы будем расти в пять раз медленнее других стран. И здесь накапливается отставание не только в темпах экономического роста, но и в уровне жизни, в социальном ощущении людей. Экономика определяет очень многое, прежде всего — возможности страны и ее населения.
Нам надо все-таки смотреть не только на 2022 год. Надо думать, как в следующие три—пять лет не увеличивать отставание. Причем отставание уже не от Европы и даже не от Китая, а от Индонезии, Вьетнама, ближневосточных стран, которые сейчас очень активно реализуют высокие нефтяные цены в трансформацию экономики.
— Есть понимание во власти, в крупном бизнесе, как эту трансформацию экономики провести?
— Правительство провело целый ряд стратегических сессий по разным направлениям. Есть серьезные субсидии и прямая поддержка в ИT-сфере в трансформации именно российского программного обеспечения для крупных компаний, в том числе для финансового сектора. Есть определенная экспортная поддержка. То есть сами по себе программы сделаны. Сказать, что мы увидели целостную картину разворота на Восток, наверное, рано. Но за полгода такие сдвиги и не происходят.
— Вы видите опасность в развороте на Восток? Центробанк предупреждал о возрастающих рисках в связи с ростом доли дружественных мягких валют в расчетах.
— Начнем с того, что это практически безальтернативно. Мы смотрим на высокие цены энергоносителей в Европе. Наше телевидение говорит с саркастической радостью, что европейцы замерзают. Я не совсем понимаю, чему здесь радоваться. По сути, мы теряем рынки, которые выстраивали еще со времен Советского Союза. 50 лет выстраивался рынок, взаимные экономические связи, которые разрушены на несколько десятилетий вперед. Сегодня мы лишились этих рынков: рынков поставки нам оборудования и экспорта энергоносителей, леса, удобрений в европейские страны.
Куда мы можем пристроить свои 10,5–11 млн барр. нефти в сутки, нефтепродукты, газ, которого в Европу поставлялось 150–170 млрд куб. м с учетом Турции? Чтобы создать инфраструктуру, например, для экспорта газа, потребуется три-четыре года. Да и потребителей такого масштаба и с такой ценой и маржой, какой была Европа, в мире не так много.
Но когда мы говорим о росте экспорта в Китай, надо понимать, что у нас за последние десять лет сильно вырос экспорт во многие страны. Это и Латинская Америка, и Индонезия, и Вьетнам. Задача в том, чтобы не зависеть только от Китая, где максимальный рост товарооборота, а постараться диверсифицировать эти связи. К сожалению, не все это понимают. Да, мы резко увеличили экспорт в Китай и Индию. Но у нас нет товаров, которые можно импортировать из Китая и особенно из Индии в сопоставимых масштабах с российским экспортом нефти, газа, нефтепродуктов в эти страны. Поэтому дело тут не в расчетах в мягких валютах, а...
— В балансе…
— Да, в балансе. То есть где и в какой валюте будет образовываться избыток, порождающий в силу огромного профицита платежного баланса России устойчивый платежный баланс в этом году. Назову лишь две цифры. Превышение экспорта над импортом товаров и услуг будет порядка $270 млрд. То есть мы за один год фактически получили столько, сколько было заморожено в феврале золотовалютных резервов российского Центрального банка — $300 млрд. Получается, за один год мы примерно столько же заработали. Но держать их в валюте не можем, потому что эта твердая валюта будет также заморожена. Товаров на эту сумму наши страны-партнеры экспортировать в Россию не могут. Возникает вопрос не расчетов, а устойчивого хранения или овеществления этих позитивных результатов нашей торговли. Можно либо покупать какие-то товары, либо инвестировать, либо покупать предприятия. Потому что держать их в долларах и евро российские предприятия и государство не могут.
— Эта ситуация продолжится в следующем году?
— Думаю, в следующем году положительное сальдо торгового баланса сократится минимум вдвое. Потому что упадут физические объемы экспорта, прежде всего нефтегазового. Видимо, припадут и цены. Дай бог, чтобы не было глобальной рецессии. Тогда падение цен на нефть и газ будет относительно небольшим.
Но импорт постепенно восстанавливается. Почему? Потому что рубль очень крепкий. При таком рубле импорт вполне возможен. Он просто находит другие каналы. Прежде всего импорт дорогих товаров — автомобилей и роскоши — найдет себе путь. И постепенно, допустим, в Китае или в других азиатских странах начнет производиться оборудование, которое заменит европейское.
— Нефтяной потолок, возможные новые санкции, в том числе против финансового сектора, будут влиять на рубль? Где вы видите коридор по рублю?
— В ситуации, которую мы считаем для себя базовой, то есть когда нет глобального кризиса, нет падения американской и европейской экономики, глубокого падения, то курс рубля ослабнет в разумных пределах, примерно до 75 руб. за доллар и евро, в зависимости от усиления той или иной валюты. Почему? То самое положительно сальдо торгового баланса сократится вдвое и вернется к значениям, которые были до 2022 года. И это неизбежно повлияет на рубль, поскольку никто — ни Центральный банк, ни правительство — его искусственно двигать не будет. Это будет естественное ослабление рубля.
— Если случится глобальная рецессия, насколько больно это ударит по российской экономике? Или мы сейчас достаточно изолированы для того, чтобы напрямую почувствовать эти последствия?
— Мы не можем быть изолированы, поскольку Россия — крупнейший экспортер. Мы экспортируем помимо нефти и газа огромный объем металлов, леса, зерна, удобрений, цветных металлов. И если, допустим, цены на нефть упадут не до $70 [за барр.], а до $40–45, пускай даже на полгода, это двинет курс не к 75 руб., а к 80–85. То есть падение сырьевых цен вместе с рецессией — это дополнительное ослабление рубля. И тут уже инфляция не 4–5% в следующем году, как в базовом сценарии, а 10–12%. Это поднятие ставки ЦБ и определенное давление на темпы экономического роста.
— Сколько сотрудников группы «Открытие» попали под частичную мобилизацию? Сработала ли бронь?
— Не буду называть цифры, поскольку тема достаточно болезненна. Но это единицы. Финансовая сфера и «Открытие», как системообразующий банк, по приказу министра обороны попали в число системообразующих предприятий. Есть у нас и добровольцы.
— Многие ли сотрудники уехали из страны и разрешается ли им работать из-за рубежа? На каких условиях?
— У нас значительная часть работала из-за границы с ковидных времен. Есть и технологическая возможность, и трудовые договоры, когда у сотрудника предусмотрена удаленная работа. Из тех, кто находился за границей, две трети вернулись, многие работают так же удаленно, но уже в России.
— У вас какие ожидания по завершению военного конфликта?
— Надеюсь, в мае-июне он в той или иной форме будет заморожен. Не обязательно это произойдет в виде мирного договора или соглашения. Посмотрим.
— На какой сейчас стадии сделка по продаже группы «Открытие» банку ВТБ? Можно ли что-то говорить о суммах и сроках?
— О суммах и условиях лучше говорить с продавцом, нежели с объектом продажи. Это деликатный момент.
— Договорились о сумме уже?
— Договоренность о сумме между Центральным банком и ВТБ есть. Это приличная по сегодняшней рыночной ситуации оценка.
— Вы согласны с оценкой, которую сделал оценщик?
— Невозможно быть согласным полностью. Мы считаем, что где-то оценщик неоправданно дисконтировал активы группы или сделал неверные предположения по развитию бизнеса в дальнейшем. В ходе дискуссии мы свою позицию заявляли.
Но есть независимый оценщик. Он в конце концов определяет конечную цену сделки. (Ранее источники РБК и Frank Media cообщали, что первоначальная оценка была c небольшим дисконтом к капиталу «Открытия», 369 млрд руб. на 1 июля. — РБК.)
В целом, поскольку это оценка результата работы менеджмента «Открытия» на протяжении последних лет, в сравнении с теми котировками, которые идут на рынке, это высокая оценка нашего труда.
Оценка завершена. Идет работа над структурой сделки, договором купли-продажи. Эта работа также требует определенного времени. Сделка, видимо, произойдет в конце года. Но по ее параметрам лучше задавать вопрос продавцу.
— Вы сказали важную вещь, что до конца года сделка может произойти, несмотря на то что Госдума разрешила ее провести в следующем году.
— Госдума разрешила. И это разумный шаг, чтобы все нюансы структуры сделки и договора успеть проговорить.
— Есть у вас понимание, на какие средства ВТБ будет оформлять эту сделку?
— У меня такого понимания нет. Это вопрос к покупателю.
— Ваш контракт о работе здесь истекает в конце этого года, 31 декабря.
— Да, у меня 31 декабря заканчивается контракт.
— Что дальше?
— Дальше посмотрим. По крайней мере до закрытия сделки я должен вести работу в «Открытии». Мы должны закончить год.
Конец года — трудная пора, идет масса сделок и активных продаж в рознице. У нас хороший рост клиентской базы. То есть завершение года — это само по себе очень важно. Мы сейчас заканчиваем работу над бизнес-планом и банка, и группы на 2023 год. Он у нас полностью сверстан. На этой неделе будем утверждать.
— Поступают ли предложения о новой работе? Звали ли, например, в Счетную палату?
— В Счетную палату меня никто не звал. Занимаюсь тем, о чем сейчас сказал. А дальше будет видно.
— Год прибыльный для «Открытия» получился?
— Да, причем не только по российским стандартам, где есть определенные исключения. Я думаю, российская прибыль у нас будет более 40 млрд руб. Но даже если мы уберем все льготы, которые сейчас применяются к финансовым организациям Центральным банком, то есть возьмем МСФО, то группа уже по итогам десяти месяцев вышла в прибыль. Мы ожидаем прибыль по международным стандартам и в банке, и в группе по итогам 2022 года. Это было основной целью менеджмента в этом году. Мы гордимся этим результатом. Огромное спасибо моей команде, мы к этому шли очень и очень непросто.
— То, что вы составили бизнес-план на полный следующий год, означает, что сделка с ВТБ не предусматривает полную интеграцию «Открытия», а просто смену акционера?
— В принципе банк — это как завод, конвейерное производство. Нам ежемесячно приходит 800–900 тыс. заявок только на кредиты. Мы удовлетворяем до трети этих заявок. Это ежедневно работающий конвейер по производству, может быть, даже не трех моделей автомобилей, а 33 или 300. Эта фабрика не может остановиться ни на одну минуту. Конвейер продолжит работать, даже если сменился акционер.
Любой сбой очень болезнен для акционера. Наша задача как менеджмента — полностью спланировать следующий год, поскольку это точно задает работу первого квартала и первого полугодия. Это первое соображение.
Второе — для того чтобы нормально подготовить интеграцию, то есть объединение с банком такого масштаба, как «Открытие», который по многим параметрам пятый банк страны, нужно от девяти до 12 месяцев. Вывод простой: «Открытие» точно проработает в 2023 году при любом раскладе.
— Что предусматривает бизнес-план на 2023 год?
— С точки зрения объемов бизнеса запланирован рост на уровне или выше рынка. Рост объема бизнеса в следующем году предусматривается на уровне 12%, розничную клиентскую базу доведем до 4 млн активных клиентов. Сейчас у нас примерно 3,7–3,8 млн клиентов, из которых 1,2–1,3 млн — зарплатные. Чистая прибыль группы в 2023 году планируется выше, чем была в 2021-м, который стал для нас самым удачным. Тогда «Открытие» заработало $1 млрд, или 71,5 млрд руб.
— После того как «Открытие» попало под санкции, был отток клиентов?
— Довольно серьезный, во втором квартале. Прежде всего начали метаться физики private и премиального сегмента. Из малого и среднего бизнеса это в основном были клиенты, которые ведут внешнеэкономическую деятельность (ВЭД) и которым нужно ведение паспортов сделок в твердой валюте. Розница и корпоративные клиенты не суетились.
Я собрал коллег в начале марта — у нас было подведение итогов года — и предупредил, что пора изучать жизнь Ирана последних 20 лет с точки зрения понимания динамики санкционного режима в отношении России. И о том, что если СВО [специальная военная операция] не закончится в течение месяца, вся банковская система окажется под санкциями. Для меня это было абсолютно очевидно. К сожалению, военные действия продолжаются до сих пор. Поэтому для клиента, кроме отдельных банков, которые, слава богу, выступают в роли транзакционных банков для расчетов в твердых валютах, по сути, выбора нет. Многие клиенты, которые ушли от нас в «Альфу» или «Сбер», через два месяца оказались в той же ситуации.
Поэтому мы даже увеличиваем сейчас базу клиентов малого и среднего бизнеса, проводим для них вэдовские расчеты в рублях, расчеты в мягких валютах, оказываем целый ряд других услуг. У нас началось восстановление клиентской базы и private-банкинга, и премиум-клиентов с теми инструментами, которыми эти клиенты могут воспользоваться. Они, к сожалению, как и российские клиенты в целом, оказались отрезанными от международных финансовых рынков.
Наша доля рынка во втором полугодии по всем продуктам растет — и в корпоративном кредитовании, и в рознице. Мы достигаем целей изначального бизнес-плана по объемам бизнеса и клиентской базе.
— Как именно проявлялись сложности c private-клиентами в начале кризиса?
В любом прайвете половину средств клиенты хранили в валюте и в валютных инструментах. Люди валюту сняли и переложили ее просто в ячейки, когда это можно было сделать. Был вполне серьезный отток. Части клиентов мы предложили замещающие инструменты в валюте, сейчас они у нас появились. Часть клиентов переводят деньги за границу: благо Центральный банк летом повысил лимит месячного перевода до $1 млн.
— Что происходит с девалютизацией банковских пассивов?
— Российское население последние 15 лет держало в банковской системе 90–120 млрд в долларах, евро или фунтах. И это был очень устойчивый пассив. Если взять общую статистику, то на 1 ноября у российских клиентов осталось всего $57 млрд на валютных счетах, а на начало года было $94 млрд. Это очень большое сокращение, почти на 40%. И оно абсолютно уникально. Оно уронило долю валюты в средствах населения на банковских счетах менее чем до 10%, такого не было никогда. Это говорит о том, что население часть своих сбережений перевело либо в наличные, либо в рубли, либо за границу. Это не очень хорошо для страны и для системы, потому что это чистый отток капитала из страны.
— Интерес россиян к мягким валютам может как-то этот процесс притормозить?
— Я бы этот процесс не переоценивал. Безусловно, россияне приобретают и оперируют с юанем. Это единственная валюта, которая более или менее может быть альтернативой. Но она не полностью конвертируемая. Есть юань для внутрикитайского пользования, есть внешний юань. Курсом этой валюты реально управляет даже не Народный банк Китая, а руководство компартии, и как будет двигаться этот курс, по-настоящему никто не знает. Пока он двигается в реально узком коридоре, но китайская экономика чувствует себя не очень хорошо.
Главное, что в России нет пока достаточного объема инструментов на стороне активов, а не пассивов. Куда вкладывать-то эти юани? Мы предлагаем сейчас юаневые кредиты, юаневые облигации, сделали первые размещения уже примерно на $100 млн в эквиваленте. Не открою секрета, что китайские банки полностью соблюдают все санкционные ограничения, установленные американским Минфином. Например, они не работают с санкционными российскими банками. И это тоже накладывает отпечаток на свободу расчетов и движение юаневых платежей между российскими и китайскими банками.
Я думаю, в будущем эта задача будет решена, она будет выстраиваться и с Китаем, и с Индией — не только самими банками, но и центральными банками. Важно создать устойчивые институциональные механизмы работы, чтобы иностранным банкам не попасть под вторичные санкции.
— А как может работать такой механизм? Что должен сделать Центробанк, чтобы эта схема была работоспособной?
— Говорить проще, сложно сделать. Между Центральным банком России, нацбанками Китая, Индии, Вьетнама, то есть странами, с которыми идет основной объем расчетов в России, должны быть выстроены системы расчетов, через которые нацбанки смогут прокредитовывать свои коммерческие банки в юанях и рублях, в рупиях и рублях и так далее. Это же касается латиноамериканских стран — Бразилии, Аргентины, где большой и растущий оборот. Нужно проводить расчеты через национальные системы, альтернативные SWIFT, фактически замкнув эти системы, и установить правила расчетов, клиринга, гарантий для их участников — банков и крупнейших торговых организаций, корпораций. Затем можно расширить и для физлиц.
— Как ситуация на рынке розничного кредитования скажется на марже банков в следующем году?
— ЦБ ввел ограничение в 25% от объема выданных потребкредитов для высоких риск-сегментов клиентской базы, также была модифицирована программа льготной ипотеки. Эти факторы, конечно, замедлят в следующем году темпы роста розничного кредитования. По итогам текущего года, если не брать автокредитование, темпы роста хуже, чем в 2021 году, но в общем неплохие, более 10% в розничном кредитовании. В следующем году темп роста будет ниже. Но маржа у банков будет больше, потому что ключевая ставка ЦБ вернулась к значениям начала года, а уровень ставок пока выше, чем был тогда. Маржа постепенно будет сужаться, но в целом и в розничном кредитовании, и в корпоративном следующий год будет с более высокой маржой, чем даже первый квартал 2022 года.
— Убыток банковского сектора за десять месяцев сократился до 400 млрд руб. Эксперты говорят, что банковский сектор может сработать в ноль по итогам года. Вы согласны?
— В этом году результат по РСБУ будет около нуля или с небольшим минусом. Но РСБУ не полностью учитывают все потери банков. По МСФО, думаю, система будет в глубоком убытке.
Приведу в пример группу «Открытие», не только банк, но и «Росгосстрах», НПФ и другие наши дочерние компании. У нас по итогам 11 месяцев чистая прибыль по России 35 млрд руб. Для понимания масштаба, мы — ровно 3% финансового сектора России, хотя по капиталу примерно 5%, а может, сейчас и 7%. По МСФО мы ожидаем выйти в плюс, но это, конечно, будет не 35 млрд руб., а гораздо меньше. Как видите, это две большие разницы.
— На следующий год будет рост?
— На следующий год — в силу хорошей процентной маржи и роста объемов кредитования — будет хорошая прибыль. Убытки в основном останутся в 2022 году. По России может сложиться прибыль 1,8–2 трлн руб., пониже, чем в рекордном 2021 году, когда она была порядка 2,3 трлн руб. Но это если не случится каких-то новых экономико-политических потрясений.
— Санкционному давлению есть куда расти?
— В финансовом секторе оно практически полностью исчерпано. Все, что можно, уже сделано. Могут быть только нюансы. Возможно, еще два-три банка добавят в санкционные списки, но это никак не повлияет на общую ситуацию, поскольку она уже сложилась.
Никто не заинтересован в том, чтобы каналы расчетов, например за углеводороды или за продовольствие, были полностью перекрыты. Это болезненно с учетом доли России не в общемировой торговле, а в конкретной торговле газом, зерном, нефтью. Эти каналы будут сохраняться.
У нас есть несколько крупных банков с участием иностранного капитала, через которые в том числе идут транзакции в твердых валютах. Есть Газпромбанк, который выступает не только для «Газпрома», но и для крупнейших нефтяных компаний фактически расчетным банком, а значит, для их покупателей. Неслучайно Россия поднимает вопрос и о Россельхозбанке как о расчетном банке для продовольствия, удобрений и так далее. Эти каналы расчетов останутся, если не будет крайней эскалации конфликта, когда уже никто не думает о рациональных шагах.
— В марте все предсказывали снижение инвестиций. Однако мы видим рост.
— Весь этот год, особенно в первом квартале, огромный рост инвестиций по сравнению с 2021 годом. Но надо понимать, что это был отложенный инвестиционный спрос, еще постковидный. Он во многих секторах связан с очень низкой базой начала 2021 года. То есть это такой восстановительный рост. Была необходимость делать инвестиции для производства продукции, которое фактически не расширяли в 2020–2021 годах.
— Но ведь, несмотря на неопределенность ситуации, рост продолжается. Значит, бизнес находит какие-то ниши для развития. Вы, ориентируясь на клиентов, в каких секторах видите рост инвестиционной активности? Может быть, за счет ухода западного бизнеса?
— Уход западного бизнеса — это другое, это просто замещающие инвестиции. Мы видим стремление российских компаний дешево приобрести уже сложившийся крупный и средний бизнес при выходе западных инвесторов. Такие сделки мы структурируем, помогаем, кредитуем. Это очень активный процесс в совершенно разных сферах — от лесной и химической отраслей до производства колы или замены бренда McDonald's на «Вкусно — и точка». Но это инвестиции, которые не создают нового производства или нового value [стоимости] в России.
— Но мы же лишились и импорта западного частично. Вот тут замещения вы не видите?
— Оно есть. Более того, мы сами одни из таких инвесторов, которые попали в очень благоприятную ситуацию с уже готовым бизнесом. Мы продали этот объект в начале года. Два года строили в Краснокамске комбинат по производству беленого картона мощностью 220 тыс. т. Когда его построили и запустили в апреле 2021 года, рассчитывали частично на экспорт, частично на российский рынок. А в этом году, когда все европейские поставки этого картона в Россию закрылись, предприятие «Кама» заместило их. Это чистая инвестиция, 20 млрд руб. было вложено в это предприятие. И сейчас оно работает на полную мощность с очень высокой рентабельностью. Есть целый ряд таких примеров.
— В какие отрасли пойдут инвестиции?
— По сути, происходит то, о чем говорили выше, — разворот на Восток. Это значит, нужны другие логистические пути: железные дороги, порты, терминалы, мостовые переходы, пункты пропуска на границе с Китаем. «Газпром» будет строить и строит трубопровод через Монголию в Китай. Это гигантские инвестиции в транспортную инфраструктуру, логистику. Помимо Востока есть еще и юг, то есть это Каспий, это путь через Иран в Индию. Речь об огромных инфраструктурных инвестициях, частично государственных, частично или в большой степени частных.
Есть и отрасли, которые являются в конечном счете бенефициарами этой ситуации. Это аграрный сектор, производство продовольствия — даже при сегодняшних ценах. Крепкий рубль всем экспортерам вредит, но для аграриев это все равно рентабельно. Это строительство в разных видах, производство стройматериалов. Все эти отрасли будут привлекать инвестиции.
— Несколько вопросов про непрофильные активы. Еще до попадания под санкции «Открытие» продало банк «Точка».
— «Точку», «Каму», о которой я говорил, и «Балтийский лизинг» мы продали еще до санкций. И рады, что эти предприятия успешно развиваются.
— Вы ждали санкций или это были изначальные планы?
— Это были именно планы по целому ряду активов. Например, ту же «Каму» мы построили весьма удачно. Но банк не может управлять предприятием в столь специфической отрасли, как производство картона. Там должна сформироваться команда управленцев, появиться стратегический инвестор, которого сейчас ищет «Траст». «Траст» специализируется на продаже именно таких крупных непрофильных активов. Мы вышли из этих активов с очень неплохой прибылью по сравнению с их оценкой на балансе в «Открытии».
— Мировое соглашение означает, что конфликт с миноритариями «Точки», которые пытались оспорить сделку, завершился?
— Завершился абсолютно. Мы их убедили, что сделки были целесообразными. Они отозвали иск. И, насколько я знаю, продолжают владеть 10% «Точки», бизнес которой, как мы наблюдаем уже со стороны, очень успешен в этом году. Практически любой малый предприниматель и микробизнес в России знает, что такое «Точка». Скоро каждый десятый мелкий бизнес будет обслуживаться там.
— Сообщения о возможной продаже «Точки» Тинькофф Банку правда?
— «Траст» ведет поиск покупателей на «Точку». Уверен, он эту сделку в следующем году успешно совершит. Не стану называть потенциальных покупателей. На «Точку» будет большой спрос.
— Продажа «Балтийского лизинга» — это тоже денежная сделка?
— Конечно. «Балтийский лизинг», если посмотреть в рейтинге, это шестая по величине лизинговая компания, причем чисто розничная, поэтому менее подвержена рискам крупных чеков, как у лизинга вагонов и самолетов. Это устойчивая компания с хорошей прибылью и успешным новым бизнесом в текущем году. Сейчас, с учетом непростой внешней ситуации, именно лизинг как форма приобретения и владения каким-то оборудованием будет востребован.
— НПФ «Открытие» сохранил долю в ОВК в 25%? Есть какие-то подвижки с планами по продаже?
— Сейчас, к сожалению, совсем неблагоприятная ситуация для выхода из этого актива. Актив ведет «Траст», он за него отвечает. Предприятие летом было в простое, с августа оно продолжает работать, сегодня у ОВК уже загружены 100% мощности. Задача — полностью восстановить не столько производство, сколько реализацию. А о продаже думать в более благоприятной ситуации.
Тематический проект о российской винодельческой культуре, вине и спиртных напитках
