Глава «Русагро» – РБК: «Это store wars – война сетей и производителей»

Генеральный директор «Русагро» Максим Басов (Фото: Екатерина Кузьмина / РБК)

«Мы только выигрываем от девальвации»

– По итогам 9 месяцев «Русагро» показала рост чистой прибыли в 6,7 раза и EBITDA в 3,8 раза. Это результат контрсанкций?

– В первую очередь нам помогла девальвация. Она открывает гигантские возможности для экспорта и импортозамещения. Во вторую – это результат инвестиций, которые мы делали последние три года. Вот эти два фактора самые главные.

Контрсанкции не сильно повлияли на нашу ситуацию, потому что из всех наших продуктов под них подпала только свинина, да и то эффект был невелик. Когда ввели ответные санкции, рынок был разбалансирован: Россия перестала импортировать свинину из Америки, временно цены повысились, потом они упали после того, как нормальные объемы пошли из Латинской Америки и нависла угроза импорта из Китая... Поэтому санкции на нас не сильно повлияли.

– Угроза импорта из Китая?

– Китай – самый крупный производитель свинины в мире, и впервые за 15 лет мы начали открывать импорт оттуда: разрешили двум предприятиям продавать продукцию на российский рынок. Но потом стало понятно, что реально поставок с двух предприятий почти нет, объемы микроскопические. Если бы разрешили сразу 10–20 предприятиям, это бы действительно могло стать проблемой – свинины на рынке стало бы заметно больше. Но этого не произошло: Россия договорилась с Бразилией, и цена резко упала, так что из Китая стало везти свинину невыгодно. Плюс девальвация рубля, а у них юань укрепляется. Сейчас цена опять выросла, и снова у китайцев дешевле.

– Но сейчас вы уже не боитесь китайского импорта.

– Это угроза не столько для нас, сколько для рынка. Сейчас цена на свинину – 110–120 рублей с НДС, и я считаю, что она высокая. Это связано с временным дефицитом: конец года, импортеры не знают, что им делать, завозить или нет, какой будет курс, заработают ли они. Но цена довольно сильно упадет в первой половине следующего года.

– Довольно сильно – это до какого уровня?

– При 50 рублях за доллар цена импортной свинины может составить 90 рублей. Для российской свинины примерно на этом же уровне.

– Какое «дно» рубля для вас критично?

– Для нас не критично ничего. Мы только выигрываем от девальвации.

– Даже если доллар будет стоить 100 рублей?

– Отлично. Мы будем еще больше зарабатывать. У нас три главных фактора влияют на прибыльность: девальвация, цена на свинину и содержание сахара в свекле.

– Если брать по выручке, сахарный бизнес у «Русагро» самый большой. Сейчас закончится российская сахарная свекла, и придется закупать импортный сырец – за доллары.

– Сахарный рынок целиком зависит от мировой цены. Мы импортируем сахар, и никакой разницы нет, делать сахар из свеклы или из тростника. Это один и тот же сахар, он продается по мировой цене. Цена, которую мы даем потребителю, это цена альтернативы – импортного сахара. Сейчас цена 32 руб., она отстает. Вообще сейчас цена на сахар должна быть в районе 36 руб. В ближайшее время она туда выйдет. Возможно, даже будет 40.

– Если производители не будут покупать по цене, которую вы предлагаете, вы будете экспортировать сахар?

– Нет, мы просто не будем импортировать сырец. Будет дефицит, цена вырастет. В любом случае она будет мировой.

– Падение покупательной способности тоже никак не влияет?

– Она опосредованно влияет, но у нас дешевые продукты. Мы, наоборот, выбиваем конкурентов с рынка: клиенты начинают есть больше нашей продукции. Правда, пока это не касается свинины, но по ней мы ожидаем падения всего рынка на 5–10% в этом году. Импорт достаточно большой, чтобы мы на себе этого не почувствовали, и именно он будет уходить.

– За счет чего у вас самая дешевая продукция на рынке?

– У нас современное крупное производство, а в России самое дешевое зерно: мировая стоимость минус логистика. Как минимум на эту разницу мы будем зарабатывать. По свинине у нас вторая себестоимость в мире, мы сравнимы сегодня с Северной Америкой. Не только у нас, но и у других игроков. Это результат правильной государственной политики и частной инициативы.

– Отмена санкций на вас как-то повлияет?

– Это вопрос только цены свинины, но на общем фоне это будет незаметно. Бразилия производит конкурентоспособную свинину и продает по рынку. Когда ввели санкции, бразильцы подняли цены, потому что посчитали себя монопольным производителем. Именно поэтому разрешили импорт из Китая. Сегодня такой ситуации уже нет.

– То есть у вас нет бизнеса, который пострадал от девальвации?

– Есть один бизнес – потребительское производство, масложировой комбинат. Он продает продукцию в несколько стран: главный рынок – Россия, второй – Узбекистан. В Узбекистане у нас валютные продажи, в России – нет. ​Цена на масло растет из-за девальвации, а на готовый продукт не растет. Поэтому прибыльность жировых комбинатов падает.

Мы не можем быстро поднять цены в рознице. Во-первых, из-за очень большой конкуренции. Во-вторых, потому что мы продаем в сети. Себестоимость растет ежедневно, а цена продажи меняется либо раз в месяц, либо раз в квартал. Ты не можешь поднять цену и вынужден платить больше за ингредиенты, и потому теряешь прибыль.

Майонез мы не можем никуда экспортировать, потому что его столько не едят в других странах, и Европа нам не позволяет экспортировать свою продукцию. Поэтому мы вынуждены продавать его по той цене, по которой его покупает потребитель. Этот бизнес у нас самый маленький, и на фоне растущих дивизионов эффект от него незначительный.

«Европейцы не хотят ни строить СП, ни продавать технологии»

– Отношения с европейскими, американскими партнерами в последнее время изменились?

– У них гораздо меньше желания инвестировать. Мы вели переговоры с рядом компаний по созданию новых технологических производств в России. К сожалению, переговоры закончились ничем. Европейцы не хотят ни строить совместные предприятия, ни даже продавать технологии. Оборудование для бойни, машиностроительную технику продают, нет проблем, но мы вели переговоры о покупке некоторых довольно уникальных технологий.

– В какой сфере?

– Ингредиенты для фармацевтического сырья. У нас очень много идей с точки зрения науки. Мы планируем по некоторым направлениям через несколько лет войти в число мировых лидеров, для этого ведем работу с мировыми и российскими научными центрами. Я думаю, план развития мы примем на совете директоров в апреле или мае, и начнем очень быстро двигаться.

– «Русагро» сотрудничает с фармацевтическими компаниями?

– Еще не сотрудничает. Были такие планы.

– Я слышала про СП с Московским эндокринным заводом.

– Нет никакого СП.

– Были же переговоры. Что с ними случилось?

– Есть одно из направлений, которое нас интересует – биотехнологии и производство фармацевтических ингредиентов из животного сырья. По одной последней теме мы ведем консультации с Московским эндокринным заводом. Пока нет ни документов, ни соглашений.

– Что это за ингредиенты?

– Сегодня из частей животных, в том числе свиней, можно производить очень важные и дорогие продукты, которые Россия сегодня очень много потребляет и почти все импортирует. И вот это все можно произвести здесь. Можно делать продукт для потребителя, а можно полуфабрикат для фармацевтической отрасли. Здесь речь в том числе о производстве уже готового продукта для потребителя.

– Чего именно?

– Я бы не хотел об этом пока говорить. Одно могу сказать: это не олеохимия, на этом рынке уже есть серьезный игрок.

– Только фармацевтика? Может быть, еще косметика?

– И для косметики тоже. У нас же в плане фармацевтики и косметики пустыня, десятки производств не существуют, и их можно создать. Бери и строй заводы. Но когда мы начали двигаться в этом направлении, европейцы отказались делать совместные предприятия с нами, и даже технологии продавать. Поэтому некоторые технологии Московскому эндокринному заводу придется воссоздавать с советских времен. С тех времен остались хорошие заделы.

Фото: Екатерина Кузьмина / РБК

«Без субсидий мы вообще не будем строить»

– Сейчас принято рассуждать о том, что грядут тяжелые времена, экономика близка к стагнации. Как себя чувствует «Русагро»?

– Мы не в депрессии. Наоборот, зарабатываем еще больше денег и очень много инвестируем. На следующий год совет директоров утвердил инвестпрограмму почти на 20 млрд рублей – в 2 раза больше, чем мы инвестировали последние три года. В планах – два крупных проекта в свинине, увеличение мощностей сахарного завода в Тамбове, строительство комплекса по производству сахара из мелассы. У нас два завода, где нет еще жомосушильных комплексов – мы их тоже построим.

– То есть вы никак не готовитесь к трудным временам.

– Мы будем использовать ситуацию, чтобы нарастить объемы и выйти на экспортные рынки Китая, Японии, Ирана. Это наше время.

– Что будет с бизнесами «Русагро», если правительство урежет господдержку?

– Оно уже урезало. Два года не проходило комиссий по инвестиционным проектам. Мы почти не брали субсидированных кредитов, их почти не было ни у кого.

В ноябре впервые за два года прошла комиссия, еще одна будет в декабре, и наши проекты ее прошли – «Тамбовский бекон-3» и «Приморский бекон», который мы начнем строить в марте. Господдержка не будет сильно расти, это очевидно.

– Но если ее урежут до нуля, это заставит вас как-то изменить инвестпрограмму?

– Конечно. Все крупные проекты по свинине завязаны на субсидировании процентной ставки. Без этого мы вообще не будем строить новые комплексы.

– Какие проекты тогда выпадают из инвестплана?

– Как минимум «Тамбовский бекон-3» и «Приморский бекон».

– По деньгам на сколько сократится инвестпрограмма?

– В следующем году? Примерно наполовину.

– Вас не пугает рост ставок по банковским кредитам?

– Это единственная крупная на сегодня проблема, и в ближайшие пару лет, пока российские компании не снизят уровень валютной задолженности, ставки будут очень высокими. Но у нас почти нет долговой нагрузки, она сейчас составляет менее 5 млрд рублей. Я имею в виду, что депозиты уравновешивают заимствования. Мы не берем валютные кредиты, потому что мы не хотим рисковать.

– Из-за роста ставок суммы субсидий будут меньше?

– Просто будет меньше проектов – то же количество денег пойдет на меньшее количество проектов. Правительство решило, на мой взгляд, обоснованно, не субсидировать больше проекты в области производства курицы и свинины начиная с 2015 года. Сейчас идут дебаты.

– То есть ваш «Приморский бекон» будет последним?

– Не думаю, что последним, вряд ли будет много других проектов. Не так много компаний сегодня могут привлечь 40 млрд рублей кредитов, все очень закредитованы. У нас долг почти нулевой, а многие имеют уже такой долг, что банки вряд ли им дадут еще кредиты, кроме специальных случаев.

– Вы собираетесь начать строить «Приморский бекон» в мае 2015 года, у вас уже есть договоренности с кредиторами?

– У нас не только договоренности – у нас есть кредитные договоры.

– С Россельхозбанком?

– У нас разные банки, разные варианты. Но это не Россельхоз. Мы прошли кредитный комитет. Ставка гораздо выше, чем была раньше, к сожалению. Она конкурентная, рыночная на сегодняшний день, но, к сожалению, значительно выше, чем была в прошлом году.

«Это store wars – война между сетями и производителями»

– Насколько глубоко вы хотите идти в переработку мяса?

– Во-первых, в марте мы запускаем бойню на 2 млн голов. При строительстве «Тамбовского бекона-3» она будет увеличена до 3,5 млн. Это будет либо вторая, либо первая по размеру бойня в стране. И изначально на 100% мощности заложена переработка свинины в крупный кусок. Там будет уже стоять цех по производству потребительского продукта – вакуумная упаковка. Все виды, существующие на сегодня.

Мы планируем выйти на рынок потребительского полуфабриката уже летом 2015 года и занять на нем достойное место. В колбасу не планируем идти. Мощностей достаточно на рынке, а потребление падает. Маржа небольшая.

– Замороженные котлеты, полуфабрикаты?

– Вот это будем смотреть. Пока мы так и не решили.

– Новый бренд для розницы уже придумали? Я знаю, что вы его разрабатывали.

– Мы еще его не запустили. Но рассматриваем разные варианты, устраиваем дистрибуцию, ведем переговоры с сетями, в том числе работаем над торговой маркой. Весной мы решим, каким образом пойдем – под своим брендом или нет.

– Это будет федеральная история?

– Да. Дистрибуция будет национальная.

– Как вы договариваетесь с сетями? С ними стало проще?

– Мы торгуемся, как всегда. Проще стало по продуктам, которые мы не производим, к сожалению: сыры, овощи, грибы. А по продуктам, где было много российских производителей, проще не стало. Это store wars – война между сетями и производителями, она идет по всему миру.

«Придется взять китайского партнера»

– На какой проект вы делаете ставку?

– Я думаю, самым сложным будет «Приморский бекон». Потому что это новая область, далеко от Москвы. Там нет крупных производств, проблема с персоналом. Но он очень перспективный, не только потому, что хорошо окупится, но и потому, что открывает доступ на крупнейшие в мире рынки продовольствия Азии – это Япония, Китай, Корея. Да, придется вместе с правительством строить там инфраструктуру, которой нет – и газ, и электричество, и жилье. Мы ожидаем от министерства развития Дальнего Востока, что этот вопрос будет решен в ближайшее время.

Во-первых, мы уже собственники Приморского уссурийского МЖК, в этом году на нем рекордное производство. Во-вторых, у нас уже есть 20 тыс. гектаров земли, на которой будем выращивать кукурузу и сою в следующем году, в январе ее оформим. Потом будем строить свинокомплекс, здесь время до начала продажи продукции на рынок – три года.

Еще у нас есть большой проект по аквакультуре – сейчас делаем бизнес-план. Думаю, определимся с перспективой в первом полугодии 2015 года. Самый сложный вопрос – выход на международные рынки. Возможно, нам потребуется взять себе китайского или японского партнера.

– Китайцы – сложные партнеры?

– Мы еще несколько месяцев назад почти не поставляли масло в Китай, а сейчас вышли на уровень 3–4 тыс. тонн в месяц. Вообще никаких проблем нет.

Есть и другие проекты, но пока мы не запустим эти, другими заниматься не будем. У нас есть проект по сахарному заводу, по специальным жирам. Может быть, еще на молоко посмотрим.

– Несколько лет назад «Русагро», наоборот, избавилась от этого бизнеса.

– Да, мы так и сделали. У нас остался практически один комплекс. Теперь рассматриваем проект в Приморье, но это планы на ближайшие несколько лет. В Приморье не хватает молока, оно там очень дорогое. Плюс есть очень серьезная поддержка на уровне Приморского края.

«Я могу привлечь 25 млрд»

– Есть ли какие-то новые проекты? В тех областях, где «Русагро» еще не присутствует?

– В следующем году будем рассматривать очень большой проект по производству овощей в закрытом грунте. Но пока мы еще его не готовы презентовать, даже на совете директоров его не обсуждали.

– Это может быть поглощение?

– Думаю, в этом бизнесе легче построить в изначально технологически правильном месте крупное производство. Это огромный рынок, места всем хватит. Я думаю, Россия в ближайший год закроет все эти темы – помидоры, огурцы, перец. Будет такой же рынок, как и любой другой.

– Вы говорили, что в сложившейся ситуации рассматриваете возможность поглощений на рынке. Что вам интересно?

– Сейчас хорошая ситуация для покупок. В каждой отрасли есть компании, которые нас интересуют. Мы постоянно ведем переговоры. В последние два года мы, к сожалению, крупных покупок не делали, потому что не могли договориться с собственниками. Нас интересует все, вопрос в цене. У нас пять направлений: сахар, мясо свинины, экстракция вместе с жиром, сельское хозяйство и, возможно, добавится аквакультура. Вот эти все направления мы изучаем очень активно и планируем расти в каждом из них.

– А что с воронежским маслоэкстракционным заводом?

– Я не хотел бы говорить. Пока мы не договорились ни с кем.

– У «Русагро» есть деньги на сделки?

– Ликвидность компании сегодня очень высокая. Мне политика разрешает занимать до 2хEBITDA. Она за 9 месяцев составила 11,25 млрд рублей, то есть я могу привлечь порядка 25 млрд. Этого мне хватит на финансирование всех инвестиционных проектов, даже если не будет прибыли.

– То есть вы – акула на рынке.

– Есть еще другие акулы, мы не единственные.