Михаил Пиотровский — РБК: «Доиграемся до того, что у нас будет цензура»

— 10 января стало известно о том, что власти Петербурга решили передать Исаакиевский собор Русской православной церкви. У этой затеи нашлось много критиков. И, насколько я понимаю, вы среди них. Это так?

 — Значит, вот меня раздражает примитивный подход ко всему, включая этот вопрос.

— Ну журналистика требует некоторых простых обобщений, поэтому звучит это именно так.

— На самом деле это не так. Надо прекращать простые обобщения.

 — Тогда поясните.

 — В связи с Исаакиевским собором: мы стараемся делать все точно, аккуратно формулировать все слова. Я почти не даю устных интервью, потому что я пишу все. И хотел бы, чтобы то, что я пишу, было точно написано. Как только было объявлено решение губернатора, которое не предварялось никакими обсуждениями и переговорами с музейным сообществом, а я представляю музейное сообщество, мы публиковали документ музейного сообщества Петербурга. И был первый вопрос — то, что нас волнует уничтожение музея. Если кого-то волнует храм, нас волнует музей. Уничтожение музея. Для нас это решение есть уничтожение музея. И с этой точки зрения мы на это смотрим. При том что именно в Исаакиевском соборе был достигнут замечательный компромисс того, как музей и церковь могут работать. Это не значит выступить против. Это значит выразить недоумение о том, что чувства неверующих и чувства музейщиков таким образом оскорблены тем, что с ними не посоветовались и не начали с ними переговоры. Следующий этап, да? Я президент Союза музеев России, так? Я директор Эрмитажа. Я не могу не реагировать на решения, которые с нами не согласовали. Следующий этап — Союз музеев России. Мы не можем писать очередные протесты; бессмысленно писать протесты против законов, при том что приняты решения и высказаны мнения. Значит, было письмо патриарху. Я написал о том, что я предлагаю временно остановить вот эту передачу церкви, чтобы сесть и обговорить те вопросы, которые обговорить надо, потому что интересы музейного сообщества никак не учтены. При том что не только Исаакий — музей. Весь наш город — это музей. Мы живем историей нашей культуры не меньше, чем историей церкви. Поэтому я предлагал приостановить. И на это был дан достаточно положительный ответ.

— А какой ответ?

— Он был озвучен. Он сказал, что готов со мной встретиться, он хорошо меня знает. Мы не один раз встречались.

Митинг на Марсовом поле в защиту Исаакиевского собора

Фотогалерея 

 — Нет нужды передавать полностью Исаакиевский собор-музей в РПЦ. Существует музей, который там хорошо работает. И этот музей является тем довеском, который делает Исаакиевский собор так же, как и Казанский собор и Петропавловский собор, чем-то большим, чем просто православными соборами. Эти все соборы управлялись государством в синодальный период не только потому, что денег не было, а потому что они все — особые. Исаакиевский собор — это собор, который возвеличивает Петра. День рождения Петра. В Петропавловский собор ходят к императорам больше, чем просто помолиться богу. У них особое значение. И это особое значение дополняется музейной функцией.

— А вы согласны с тем, что граница между светским государством и клерикальным в России постепенно стирается и церковь все больше проникает в то, что ее касаться не должно?

 — Церковь всегда претендовала на очень большую роль в головах людей, что не всегда приводило к хорошим результатам. В том числе и государственных людей. Вообще людей. Всюду. Просто потом происходит обратная реакция. Мы же должны помнить, что происходило после революции: как русский народ выразил свою любовь к церкви.

— Михаил Борисович, насколько болезненно или, кстати, иронично вы относитесь к скандалам, которые нет-нет да и вспыхивают в вашем городе? Скандалам не про культуру. Вот, например, в Петербурге вдруг появился мост имени Кадырова, многие удивились. При чем здесь Кадыров? При чем здесь Петербург? Или, кажется, проклятый стадион Крестовский, который для многих россиян стал эталонным примером коррупции и разгильдяйства. Ну сколько можно его строить? Сколько можно вливать в него денег? Вот лично вас — петербуржца — эти истории раздражают? Забавляют? Или вы вообще на них не обращаете внимания, предпочитая жить параллельно?

— Ориентирование на скандалы — это опять признак провинциализма. Это то, что формирует повестку все равно. Повестка должна формироваться по-другому. Мост Кадырова, не мост Кадырова. Какая разница? Истерики не надо. Что касается стадиона, то ну насчет украли — не украли — это, так сказать, дело обычное. Это все считать смешно, тем более что история темная, но вот здесь вина общественности и даже моя тоже. Мы слишком мало защищали существовавший старый стадион Никольского. Это был шедевр архитектуры. Он был гениально сделан. Мы то защищали, это защищали, но никто — все архитекторы — не говорил, что нужно сохранить тот стадион и как-то его использовать. И вот получилось проклятье места. Потому что мы так неуважительно отнеслись к предыдущему архитектору. Как там получится — посмотрим.

 — Еще одна проблема, но не скандал, федерального значения. В октябре прошлого года Константин Райкин выступил с речью, из которой мы узнали о том, что государство пытается вернуть и навязать цензуру в области культуры и искусства в России. Вы чувствуете что-то подобное?

— Такая возможность всегда есть. И на самом деле мы должны ценить и благодарить бога за то, что у нас много лет нет цензуры. Мы уже забыли, что такое цензура. Ну не только бога, но и конкретных людей. Да. Мы доиграемся до того, что у нас будет цензура. И рождается она сейчас из общественных инициатив. Идут постоянные общественные инициативы. Люди считают, что если им не нравится, то этого не должно быть. И уже идут разговоры о том, чтобы делать предварительные просмотры, как это было когда-то. Это очень опасная тенденция, у которой всегда найдутся исполнители. Она пока еще не воплотилась, но уже близка к воплощению. И, кстати, о той же выставке Фабра. Социологические опросы показывают, что все те, кто писали письма, на выставке не были. Это типичный прием формирования общественного мнения через интернет, через письма в прокуратуру. Этот прием еще нам сильно аукнется.

— А чему вас, кстати, ну, что ли, научила история с выставкой Фабра? Я даже сейчас говорю не про саму выставку, а про реакцию.

— Научила тому, что нужно больше просвещать людей. Нам показалось, что уровень подготовленности людей выше, чем был до этого. А оказалось, что он упал. Потому что Фабр — это очень простая выставка. Ничего особенного нет.

— На вас же набросились многие. Начиная с защитников животных, заканчивая все той же Православной церковью. Facebook бурлил: «Пиотровский сошел с ума! Он выставляет дохлых кроликов».

— Он бурлил для того, чтобы создать общественное мнение. Это очередная тренировка манипуляции общественным мнением, которая сейчас очень часто существует. Об этом должны говорить не искусствоведы, а те, кто занимается безопасностью государства.

— Нападение на выставку Джока  Стёрджеса, появление организаций вроде «Офицеров России», «Божьей воли», казаков и байкеров, которые бродят по выставкам и театрам с тем, чтобы оскорбить свои чувства, — вам это все кажется реальной опасностью? Или это цирк и сиюминутности?

— Это, конечно, опасность. Это опасность повышенной общественной активности. Это опасность того, что… это некий результат, что называется, демократии, каждый маленький фрагмент общества считает вправе навязывать свое мнение. Это, конечно, опасность. Эту опасность должно пресекать государство. Пока оно пресекает. Мы должны делать так, чтобы оно пресекало всегда, чтобы мнения людей направлялись в правильные каналы. Будете правильно мнения отражать? Все будет нормально.

— Долетел до вас шум, который прямо сейчас происходит вокруг нового фильма режиссера Алексея Учителя «Матильда»?

— Долетел.

— А что вы думаете по этому поводу? А это опасно? Или это цирк?

— Вот депутат Поклонская все время дергает инстанции, чтобы фильм проверили. Я думаю, что это самое опасное. Это очень легко возрождаемый механизм. Если во всех остальных вещах: а что? Почему? Есть свобода творчества и все такое. То здесь все помнят, на подкорке лежит простой механизм — разрешать или не разрешать просмотры. Худсоветы... Вот тут прямо напрашиваются эти худсоветы. И в этом самая главная опасность этой истории. Не дай бог вернутся худсоветы и кто-то будет решать, что можно, а что нельзя.

— Вы живете и работаете в Петербурге. Вы любите и оберегаете этот город всячески. А что думаете про Москву?

— Москва — это город, который может проглотить все. В Москве можно построить уродливое здание или снести здание и ничего особенного не случится. Москва — большой город, где все разное, все эклектичное. В Петербурге ты снесешь два-три здания, и Петербурга не будет вообще. Все кончится. Москва сама по себе все переваривает. А Петербург сам не переваривает. Он без людей жить не может. Москва проживет без москвичей. Петербург без петербуржцев не проживет.

Интервью полностью