Почти государство: как устроена политика и экономика исламских боевиков

Парад членов военного крыла исламистской организации ХАМАС бригады «Изз ад-Дин аль-Кассам» в Газе (Фото: BarcroftMedia/TASS)

Власть бывшего военнопленного

Чуть больше года назад, 29 июня 2014 года, двухмиллионный Мосул, крупнейший город на севере Ирака, был взят повстанческой армией под предводительством Абу Бакра аль-Багдади, бывшего эмиссара «Аль-Каиды» (запрещена в России как террористическая организация) в одном из небольших иракских городов и экс-заключенного американского лагеря для военнопленных. Предводитель радикальных исламистов-салафитов, тогда называвшихся «Исламским государством Ирака и Леванта» (ИГИЛ), в тот же день провозгласил Исламский халифат.

В России Верховный суд запретил «Исламское государство» в конце декабря 2014 года — он признал ее террористической международной организацией. Эта организация к настоящему времени контролирует территорию общей площадью более 100 тыс. кв. км, что сравнимо с половиной территории Белоруссии. До войны в этом районе проживали около 8 млн человек.

«ИГ — это не просто террористическая организация, — подчеркивает в разговоре с РБК специалист по Ближнему Востоку из Калифорнийского университета в Беркли Питер Барту. — Его трудно описать, но я бы назвал его движением за самоопределение, которое ищет возможность создания суннитского государства в Восточной Сирии и Западном Ираке».

Это движение, по мнению множества специалистов, обладает рядом признаков полноценного государства. Конвенция Монтевидео 1933 года о правах и обязанностях государств, говорит, что для признания государством территория должна иметь как минимум постоянное население, определенную территорию, правительство и возможность вступать в отношения с другими странами.

Исламское государство обладает всеми признаками, включая и способность налаживать отношения, только эти отношения — война, рассуждает служивший в Ираке и Центральной Азии американский контрразведчик Джи-И Макколлоу. В этом смысле «Исламское государство» можно сравнить с режимом Талибана в Афганистане в 1996–2001 годах или режимом ХАМАС, взявшем власть в Секторе Газа в 2006 году.

Политическое устройство

Власть, которой наделил себя аль-Багдади, абсолютна — он халиф и амир аль-муминин (повелитель правоверных), объединяющий функции политического, военного и религиозного лидера и играющий роль верховного арбитра по всем вопросам внутреннего устройства построенного им общества. «Исламское государство» сформировало централизованную систему контроля над занятыми им территориями, которая выполняет специфические функции госуправления.

Выстроив жесткую репрессивную систему религиозной и криминальной полиции, соратники аль-Багдади создали также разветвленную сеть шариатских институтов, выстроили систему начального образования и судебной власти. Кроме того, ИГ оказывает и так называемые «мусульманские услуги» — занимается распределением гуманитарной помощи, организацией работы пекарен, предприятий водо- и электроснабжения, жилищно-коммунальных услуг.

За каждую из функций ответственно отдельное управление (диван), замечает в разговоре с РБК научный сотрудник американского Ближневосточного форума Айман Джавад аль-Тамими. «Они сложились в связную систему [госуправления] с момента провозглашения халифата. До этого администрация существовала на локальном уровне», — говорит он.

Территории, на которых действуют исламисты, первоначально были разделены на 16 провинций (вилайятов), в Сирии их границы большей частью совпали с уже существующим разделением на провинции. Часть вилайятов существуют лишь номинально, поскольку ИГ не имеет над ними непосредственного контроля. Тем не менее «ИГ контролирует половину территории страны», признает в разговоре с РБК бывший функционер правительства Башара Асада. В каждом из вилайятов есть свой губернатор, при нем существуют местные отделения центральных диванов.

Хотя зону, подконтрольную боевикам ИГ, покинули сотни тысяч людей, под их властью находятся крупные сирийские (Ракка, Пальмира, Эль-Баб) и иракские (Мосул, Фаллуджа, Эр-Рамади) города. По словам бывшего члена сирийского правительства, нельзя говорить о том, что все живущие на землях «Исламского государства» поддерживают этот режим, проблема в том, что из Дамаска этим несогласным с ИГ людям ничего не предлагают. «Есть люди, которые не поддерживают ИГ, но они не согласны и на возвращение в ситуацию 2010 года (т.е. до начала восстания против режима Асада)», — говорит он РБК.

Религия как основа системы

В «Исламском государстве» все подчинено религии, ведь сам смысл существования халифата, как его видят последователи аль-Багдади, это дауа — исламский призыв, то есть обращение в ислам всех неверующих. Проникая на новую территорию, своей первой задачей боевики ИГ начинают проповедническую деятельность, раздавая памфлеты, устраивая религиозные церемонии и конкурсы чтецов Корана. Помимо этого они сразу же основывают центры дауа и религиозные образовательные центры, так называемые Институты шариата. Кроме того, центры дауа завоевывали популярность населения и иным путем — в отсутствие центральной власти каждый мог пожаловаться в них на случившуюся с ним несправедливость.

Параллельно с официальными судебными властями, так или иначе продолжавшими свою деятельность, боевики и активисты ИГ летом—осенью 2013 года создавали собственную юриспруденцию — шариатскую, развивая сеть исламских судов.

В течение 2014 года ИГ утратило свои позиции в провинциях Идлиб, Хама, Дейр-эз-Зор и Латакии (где сейчас расположена российская военно-воздушная база), значительно усилившись в провинциях Ракка, Эль-Хасака и Алеппо. «Перекройка позиций должна рассматриваться не как значительные поражения для ИГ, а как смена фокуса стратегии на контроль над протяженной территорией и основных оплотов», — рассуждает аль-Тамими.

Сконцентрировав свою власть, ИГ в первую очередь занялось «исправлением нравов»: в феврале 2014 года в Манбидже боевики запретили совместное обучение мальчиков и девочек, в марте в Эль-Бабе — работу магазинов во время намаза, в апреле ввели предписанные в исламе наказания (худуд), в том числе отрубание рук за воровство, распятие за вероотступничество, в июне был введен запрет на употребление алкоголя, табака и наркотических препаратов.

За «распространением добродетели и предотвращением порока» призвана следить специальная религиозная полиция «Аль-Хисба», осуществляющая регулярное патрулирование крупнейших городских центров. Полноценный уголовный кодекс, основанный на нормах Корана, ИГ опубликовало в декабре 2014 года. В январе 2015 года начались первые публичные казни заподозренных в гомосексуальности, в феврале с уничтожения библиотеки и музея города Мосула в Ираке стартовала кампания по искоренению «языческих» культурных ценностей, продолжающаяся до сих пор.

По словам американских исследователей Чарльза Кэриса и Сэмюэла Рейнольдса, образование — еще один ключевой элемент строительства ИГ своей системы управления. «Дети, родившиеся в Ракке десять лет назад, не помнят прежней Сирии, для них родина — не Сирия, а «Исламское государство», — говорит РБК бывший член сирийского правительства. В Сирии, как прежде и в Ираке, вся образовательная система подчинена религии. После прихода ИГ к власти детсады, школы и вузы были закрыты, а преподаватели отправлены на переподготовку в подразделения диван аль-талима (департамент или управление образования).

В прошлом году британская The Telegraph описывала, как в школах иракского Мосула под контролем ИГ были запрещены музыка, теория эволюции, отменено преподавание национальной истории и литературы — так как истинное исламское государство не признает национальных границ. Из точных наук преподавалось лишь то, что не противоречило религиозному учению.

Экономическая самостоятельность

Экономика территорий под контролем ИГ представляет собой классическую картину квазигосударственного образования — его бюджет состоит из доходов от контрабанды, рэкета, конфискаций и экспроприаций, а также заработка от оставшихся с довоенных времен производств, в случае с исламистами в Сирии — нефтяных.

Кроме того, финансовая самодостаточность ИГ поддерживается за счет щедрого притока валюты от сторонников радикального ислама из стран Персидского залива, в том числе Саудовской Аравии, где официальной признана фундаменталистская суннитская версия ислама — ваххабизм. На начальных этапах существования группировки аль-Багдади поток денег из этого региона сыграл серьезную роль в становлении ИГ, говорит РБК Барту.

Но как отмечала еще год назад Лори Плоткин Богхардт из Вашингтонского института ближневосточной политики, хотя поступления от саудовских доноров и могли считаться наибольшими по значительности вливаниями, важность этих поступлений сошла на нет благодаря независимым источникам финансирования исламистов. Только со сбора налогов с населения ИГ по состоянию на июнь 2014 года получало до $8 млн в месяц, значительными источниками доходов стал рэкет, торговля экспроприированными и конфискованными «языческими» предметами искусства, захват активов, принадлежавших сирийскому и иракскому государствам, — так, налет на отделение Центробанка Ирака в Мосуле в июне прошлого года принес движению десятки миллионов долларов.

Согласно выкладкам аль-Тамими, работавшим с попавшими в его распоряжение финансовыми документами финансового дивана ИГ из провинции Дейр-эз-Зор за декабрь 2014 — январь 2015 года: 44,7% всех поступлений обеспечили конфискации, доля налоговых поступлений составила 23,7%, доходы от продажи электричества 3,9%. Еще один серьезный источник поступлений — контрабанда нефти и природного газа — на ее долю пришлось 27,7% поступлений. Общие доходы ИГ в этой нефтегазоносной провинции составили $8,438 млн.

По оценкам на ноябрь 2014 года, под началом ИГ работали 350 нефтяных скважин в Ираке, группировка контролировала 60% всех сирийских нефтяных месторождений, до марта этого года она сохраняла за собой и крупнейший иракский нефтеперерабатывающий завод в Байджи. Топливо шло в Иорданию, Курдистан и Турцию — с этой страной контролируемую исламистами зону связывало 450 нелегальных нефтепроводов.

Эксперт филиала Брукингсовского института в Дохе Луай аль-Хатиб приходил к выводу, что ИГ на пике нефтяных цен в $100 за баррель продавало сырье по цене $25–60 за баррель. По оценкам коллеги Богхардт Мэтью Левитта, выступавшего на слушаниях в палате представителей конгресса США в ноябре 2014 года, к сентябрю прошлого года группировка получала доход до $3 млн в день при общей стоимости подконтрольных активов $1,3–2 млрд. Это делало халифат «самой хорошо обеспеченной террористической группировкой в мире», утверждал эксперт. На основании доступных ему данных аль-Тамими призывает считать, что реальный совокупный доход ИГ составляет 5–10% от названной Левиттом суммы.

Устойчивость системы

Постоянный приток нефтяных долларов позволяет проводить относительно эффективную социальную политику: учреждения ИГ не только массово выдают гуманитарную помощь (особенно в только что захваченных районах), но и устанавливают заниженные цены на продовольствие на тех территориях, на которых у него обеспечен стабильный контроль. «В Ракке ИГ стало главным поставщиком пшеницы, масла и наличной валюты, взяв под контроль товарные потоки, идущие через город, и начав собственное производство хлеба и бензина», — приводят примеры Кэрис и Рейнольдс.

Аль-Тамими на основании этого заключает, что режим ИГ можно признать устойчивым: в сирийских районах под его контролем качество жизни не ухудшилось драматически, хотя для Ирака это утверждение и не вполне справедливо. Барту считает, что на сохранение халифата работает сама история этой гражданской войны: суннитский восток Сирии не захочет вновь подчиняться Дамаску, так же как Западный Ирак трудно будет подчинить багдадскому правительству, которое формирует шиитское большинство. Еще один фактор стабильности халифата, по оценке аль-Тамими, — жесткий аппарат безопасности.

Барту находит социальную и военную опору ИГ в четырех основных группах населения: религиозно вдохновленных сторонниках, бывших функционерах иракской партии БААС и офицерстве времен Саддама Хусейна, добровольцах-боевиках из-за рубежа, а также в суннитских общинах и племенах, которые проживают на подконтрольных ему территориях.

Численность боевиков, противостоящих режиму Асада, оценивается в 120 тыс. человек, заметил после начала российской кампании в Сирии политолог и эксперт по сирийскому конфликту Анатолий Несмеян. По его словам, чтобы повлиять на ход боевых действий, нужно поразить не десятки, а тысячи целей, ведь «боевики — это не армия, централизованное снабжение как таковое отсутствует, а значит, нет крупных складов, баз, пунктов управления, уничтожение которых может серьезно усложнить жизнь противнику на достаточно большой территории». Пока что коалиция во главе с США за 420 дней собственной воздушной операции против ИГ нанесла, по подсчетам независимого гражданского проекта Airwars, более 7 тыс. ударов в Ираке и Сирии. Из них в Сирии — больше 2 тыс. Это на порядок больше, чем успела российская авиация.

По оценке американской неправительственной организации в области безопасности Soufan group, общая численность воюющих за ИГ иностранцев — около 20 тыс. человек. Больше всего в армии аль-Багдади тунисцев, около 5 тыс. человек, за ними следуют саудовцы (2,27 тыс.), иорданцы (2 тыс.) и выходцы из России, в первую очередь чеченцы (1,7 тыс.).

Первоначально наплыв иностранцев вызвал взрыв недовольства местного населения, отмечают Кэрис и Рейнольдс, но поскольку присутствие семей иностранных добровольцев в Ракке и других городах стало восприниматься нормально, эксперты считают, что рано или поздно они интегрируются. «Это хорошо укладывается в видение глобального халифата, который задуман, чтобы стереть существующие культурные и этнические границы», — приходят к выводу американские исследователи.