Фабрика доказательств: почему на месте Улюкаева может оказаться каждый
Вся система оперативно-разыскной деятельности в России не соответствует стандартам Совета Европы и Конвенции о защите прав человека и основных свобод в силу отсутствия за ней эффективного и вообще какого-либо контроля.
Индустрия розыска
По закону сотрудник, получив информацию о готовящемся или совершенном преступлении, заводит оперативное дело, согласие на которое дает его непосредственный руководитель. В рамках этого дела сотрудник собирает документы, подтверждающие предварительно полученные сведения.
На большинство оперативных мероприятий какого-либо согласия сотруднику не требуется. К таким мероприятиям относятся и проверочные закупки, и контролируемые поставки, и обследование помещений, которые зачастую в публичном пространстве некорректно называют обысками, например, как в офисах «Открытой России». Это и наружное наблюдение — слежка. Собрав достаточно данных, оперативник пишет рапорт об обнаружении признаков преступления и передает материалы следователю для решения о возбуждении уголовного дела.
Если оперативнику необходимо получить доступ к переписке, в том числе электронной, прослушать телефонные переговоры, проникнуть в жилое помещение, он обращается к судье, который выносит соответствующее постановление. Однако ограниченный судебный контроль на этой стадии иллюзорен, о чем свидетельствует судебная статистика: в 97–98% просьбы оперативников о прослушке телефонных переговоров и контроле переписки удовлетворяются.
Существует еще прокурорский надзор за органами, осуществляющими оперативно-разыскную деятельность. Он еще более иллюзорен и формален. Чтобы прокурор что-то проверил, нужно, чтобы к нему поступила информация о нарушении закона. Либо это будет какая-то плановая или внеплановая целенаправленная проверка с заранее заказанным положительным или отрицательным результатом. Неэффективность функции прокуратуры по надзору в целом является общим местом и не требует дополнительных доказательств.
Единственный реальный контроль за оперативниками — только их непосредственное начальство, которое вместе с подчиненными борется за соответствующие показатели и, конечно, заинтересовано в сокрытии ошибок, недостатков и откровенных преступлений. И, собственно, внешним контролем это никак не является.
Речь идет о системе, закрепленной с августа 1995 года в ФЗ №144 «Об оперативно-разыскной деятельности». То есть последние 22 года в России существует бесконтрольная оперативно-разыскная деятельность, содержание которой тем же законом отнесено к государственной тайне. Именно она ежегодно выдает на-гора десятки тысяч готовых уголовных дел. Следователям остается только оформлять полученные оперативниками данные в виде протоколов и постановлений, предъявлять обвинения и направлять дело в суд с гарантированным обвинительным приговором.
От наркотиков к деньгам
Контрольные закупки как основной метод работы распространился именно во второй половине 1990-х в подразделениях по борьбе с наркотиками, когда пойманный с веществом наркопотребитель «заряжался» на покупку дозы с последующим задержанием сбытчика. Пройдя через утверждение судами, схема мгновенно распространилась по всей стране и стала фабрикой по производству дел о незаконном обороте наркотиков.
Постепенно наркотики стали вытесняться деньгами. Люди попадали на скамью подсудимых по обвинению в сбыте, когда никаких наркотиков в деле даже не существовало. «Заряженный» наркопотребитель встречался с фигурантом, передавал ему деньги (или они потом подбрасывались в карман) и не получал взамен никакого наркотика. После задержания с изъятыми из кармана деньгами человек обвинялся в покушении на сбыт наркотиков. Развитие получила практика привлечения к уголовной ответственности за приготовление к сбыту и покушение на сбыт. И сроки по таким делам составили от 8 до 15 лет.
С раскручиванием федеральной кампании против коррупции отработанные технологии из отделов по борьбе с наркотиками просто перекочевали в отделы по борьбе с коррупцией. Теперь оказалось достаточным подослать «заряженного» человека с мечеными купюрами к потенциальному фигуранту и под любым удобным предлогом всучить ему этот конверт, коробку или портфель. Далее шло задержание с поличным по оперативной схеме с последующим красочным представлением всего этого в СМИ. Это абсолютно узнаваемая схема в истории с задержанием губернатора Кировской области Никиты Белых и того же министра экономического развития России Алексея Улюкаева.
Тонкая грань заключается в том, что в коррупционных преступлениях, равно как в делах о наркотиках, задержание с поличным при передаче действительно является самым эффективным способом доказывания преступной деятельности, и это общемировая практика. Однако она очень тесно граничит с провокацией, которая прямо запрещена везде, в том числе в российском законодательстве.
Провокация как метод
Российская судебная практика называет провокацией подстрекательство, склонение, побуждение в прямой или косвенной форме к совершению противоправных действий, направленных на передачу наркотиков сотрудникам правоохранительных органов или людям, привлекаемым для проведения ОРМ. ЕСПЧ говорит о том, что провокация начинается там, где «заряженный» полицией агент настаивает, склоняет, подстрекает, толкает, настойчиво убеждает потенциального фигуранта совершить незаконные действия. Известны случаи, когда агент десятки раз звонит своему «барыге», умоляя его продать дозу, приводя сотни разных аргументов. И когда тот наконец на это идет, его задерживают и сажают на 15 лет. С точки зрения ЕСПЧ, это чистой воды провокация.
Впервые системную оценку практике провокаций оперативными службами России ЕСПЧ дал в решении по делу «Веселов и другие против России» 2 октября 2012 года. Европейский суд указал, что невозможно определить ответственность милиции (на момент ОРМ по этому делу она еще не была переименована в полицию. — РБК) за действия ее сотрудников и информаторов из-за системного недостатка — отсутствия ясной и предсказуемой процедуры получения санкции на проверочные закупки. Суд отметил, что в большинстве других европейских стран проверочные закупки и другие негласные мероприятия имеют множество процессуальных ограничений, а в России у следственных методов, судя по всему, нет гарантий против злоупотребления. Суд подчеркнул, что неудовлетворительная процедура получения санкции на проверочную закупку сделала заявителей объектом произвольных действий правоохранителей, а российские суды уклонились от довода заявителей о провокации. В итоге ЕСПЧ признал Россию виновной в нарушении права всех троих заявителей на справедливое судебное разбирательство.
То, какие показания дал 16 августа Улюкаев в суде о продлении меры пресечения, полностью соответствует распространенной схеме работы правоохранительных органов. Если всплывут доказательства того, что Игорь Сечин убеждал Улюкаева приехать, предлагал ему получить какие-то деньги, вынуждал его говорить определенные слова под запись и вручал ему некий кейс, преодолевая сопротивление Улюкаева, это может считаться провокацией.
Учитывая, что контроль за этим делом, которое вела ФСБ, неэффективен и это описанная выше системная российская проблема, а целью было, допустим, устранить или препятствие для недружественного поглощения компанией, возглавляемой Игорем Сечиным, «Башнефти», или невыгодного министра в целом, в случае признания Улюкаева виновным у него появляются серьезные аргументы обосновать нарушение права на справедливый суд и на политически мотивированное уголовное преследование.
