Найдется не все: чем опасен «закон о забвении»
Не нарушить нельзя
Содержательно обсуждать принятый вчера в первом чтении закон «о праве на забвение» довольно трудно. Этот закон нарушает право на свободный доступ к информации, не способствует достижению заявленной цели защиты простых граждан, технически невыполним, вреден для индустрии и единодушно осужден ее представителями. Принимается законопроект с неприличной поспешностью, а его авторы и защитники распространяют неверные сведения о том, что именно такой закон действует в Европе.
В принципе это не новость для российских законов последних лет. Год назад, когда я комментировал другой закон, связанный с интернетом — «закон о блогерах», — анамнез был примерно такой же. Но с прогнозом я ошибся: я полагал, что он будет применяться выборочно, как инструмент давления на неугодных блогеров, а он не работает совсем, о чем недавно фактически заявил представитель Роскомнадзора. Выходит, он был нужен в качестве разминки, подготовки аудитории к представленному несколько месяцев спустя теми же авторами закону о персональных данных (242-ФЗ), ущерб от которого для экономики России Европейский центр по международной политической экономии оценил недавно в 286 млрд руб.
Новый закон принципиально отличается от предыдущих тем, что при всей традиционной расплывчатости формулировок ни при какой их интерпретации его выполнить невозможно. Определить все сайты с дневной аудиторией (средней, например) больше 3 тыс. человек можно, хранить все данные о всех российских пользователях на серверах в России — это дорого и неудобно, но тоже можно, хотя и неясно, можно ли их еще и за границей для большей сохранности дублировать. А быть интернет-поисковиком и не нарушать закон «о праве на забвение» — невозможно.
Технологически невыполнимый закон
Сегодня не существует технологий, которые позволяли бы обнаружить в интернете все упоминания набора фактов, касающихся определенного человека. Какие-то приближения, конечно, есть, но в полном объеме выполнить требование обычного гражданина, допустим по фамилии Бурматов, не видеть в выдаче по запросу с его именем и фамилией, например, сайтов с утверждениями, что его диссертация списана и его ученая степень фальшивая, будет не так-то просто. Не показывать только ссылки с упоминанием Бурматова, слова «диссертация» и слов «списан», «плагиат»? А если кто-то напишет «текст в основном был позаимствован»? Может, на всякий случай не показывать все сайты, где упоминаются фамилия Бурматов и любая ученая степень? А вдруг это уже «правильная» ученая степень и господин Бурматов упоминается очень даже лестно — не будет ли он недоволен, что поисковик совершил акт грубой цензуры?
А если обратится гражданин с распространенным русским именем Сергей и с не менее распространенной фамилией Иванов и скажет, что он никогда не привлекался к уголовной ответственности, а если и привлекался, то это уже неактуальная информация и она не должна показываться в выдаче? Что именно должен скрыть поисковик?
А если обратится хотя бы 1% интернет-аудитории? Сколько человек должна нанять компания-поисковик для обработки этих обращений? А что должны делать компании типа «Рамблер», которые используют сторонние поисковые машины и не имеют возможности их модифицировать?
Велик соблазн начать копаться в деталях, приводя все новые примеры того, что этот закон невыполним, но вряд ли это имеет смысл. Просто отметим, что это принципиально сложнее, чем заблокировать конкретную страницу, конкретный ресурс и даже определить и не показывать в выдаче все копии определенного аудио- или видеофайла.
Кому это выгодно
Если посмотреть на этот закон в контексте происходящего в отрасли и стране, можно заметить несколько странностей и даже противоречий.
Основной целью и жертвой закона, очевидно, является «Яндекс». Продолжая уступать долю Google, российская компания остается крупнейшим игроком интернет-поиска, опережая своего конкурента в полтора раза. На волне импортозамещения, особенно в сфере IT, государство должно быть заинтересовано поддержать «Яндекс» в его борьбе с Google, на что явно рассчитывал российский поисковик, недавно подавая жалобу в ФАС на своего конкурента по поводу распространения его сервисов в операционной системе Android. Наконец, у Google — весь мир, у Mail.ru и Rambler поиск — неосновной бизнес, а у «Яндекса» и основной доход — от поиска, и основной рынок — Россия.
«Яндекс» очень конструктивно сотрудничает с государственными органами: у него появился выделенный специалист по GR, он участвовал в различных рабочих группах по обсуждению профильных законов, сотрудничает с правительством Москвы. В конце концов, в совете директоров у него Герман Греф и Александр Волошин, и золотая акция принадлежит Сбербанку. Новостной сервис в основном из-за сильно изменившегося новостного поля не представляет опасности для властей: тон там задают федеральные каналы и агентства, а околовластные структуры даже пытаются, иногда небезуспешно, им манипулировать.
Уже сейчас яндексовская выдача по запросам, содержащим упоминания людей, выдержаннее и строже к возможной недостоверной информации, чем у американского конкурента. При общей схожести результатов в «Яндексе» на первой странице выдачи вы не найдете, например, текстов с сайта compromat.ru, а в Google они будут.
Новостной блок из пяти заголовков на главной странице портала, который один для всех, как раньше программа «Время», видят десятки миллионов посетителей из России, заходя в интернет. А результаты поиска у всех свои, да и запросы про людей, политиков и чиновников задают на порядок меньше, чем читают новости. Чтобы задать запрос, пользователь уже должен провести определенную работу, подумать, засомневаться, сформировать информационную потребность, вопрос, на который он активно ищет ответ. Такая аудитория численно в разы уступает телевизионной, портальной и, кажется, тоже уже не представляет угрозы для власти. Все, кто хотел узнать о «шубохранилищах», узнал о них в том числе из поиска в интернете. А больше никто не захочет, пока широковещательные каналы информации надежно и правильно управляются.
Таким образом, можно констатировать, что у «закона о забвении» нет смысла даже с точки зрения корпоративных интересов власти (про интересы простых граждан мы всерьез говорить не будем: в законе даже не идет речи о препятствовании распространению недостоверной информации о гражданах — только о ссылках в поисковых системах). Напротив, он может быть вреден, так как совершенно зря осложняет жизнь национальному поисковику в борьбе за российский рынок. И беспрецедентно резкая реакция «Яндекса» более чем понятна.
Поставить «Яндекс» на место
Готовясь писать эту колонку, я просмотрел фрагмент эфира на телеканале РБК, где депутат Вадим Деньгин, один из авторов закона, обсуждал его с интернет-омбудсменом Дмитрием Мариничевым. Сухие логические доводы главного лоббиста интернет-отрасли, предпринимателя со стажем Мариничева, его апелляции к законам и здравому смыслу выглядели откровенно бледно. Они разбивались вдребезги о звонкие заявления Деньгина, который рефреном повторял, что не хочет простой гражданин читать про себя в интернете всякую грязь и нужно его защитить. И приводил себя в качестве примера простого гражданина через пару лет, когда освободится от думской повинности. Его горящие глаза натолкнули меня на шальное конспирологическое предположение: что, если этот закон не спущен из администрации президента, а есть плод умственных усилий самих депутатов?
У депутата Деньгина и его коллеги Андрея Лугового уже был маленький, но не очень победоносный поход против «Яндекса», когда они пытались с помощью Генпрокуратуры и нового законопроекта признать «Яндекс.Новости» СМИ. Тогда не получилось, зато сейчас есть шанс поставить «Яндекс» на место, фактически получив инструмент управления выдачей в ручном режиме, даже без привлечения суда и следствия. Интересно посмотреть, как далеко они продвинутся.
