Полная декоммунизация: как Украина меняет названия своих городов
Декоммунизация или дерусификация?
Последнее нововведение сервиса Google Maps по переименованию населенных пунктов Крыма в соответствии с новым украинским законом вызвало нервную реакцию как властей полуострова, так и некоторых депутатов. Прозвучали обвинения в «географическом кретинизме». Боевая прокурор Наталья Поклонская пообещала не допустить «перекручивания исторических фактов».
Что же произошло по соседству с Крымом, на самой Украине? Недавним переименованием города Кировоград в Кропивницкий там, по сути, закончилась кампания по декоммунизации. Остались еще некоторые мелкие населенные пункты, носящие идеологически мотивированные имена, не все памятники Ленину (а их к 2014 году оставалось до 1,7 тыс.) снесены, но в целом можно уже подводить итоги.
Декоммунизация в Украине никогда бы не состоялась (как не прошла она в России), если бы не события зимы 2013–2014 годов, приведшие к свержению президента Януковича, и последовавшие конфликт с Россией и сепаратистский мятеж в Донбассе. Новому режиму в условиях недостатка легитимности и многочисленных вызовов его власти как со стороны внешних сил, так и изнутри срочно понадобились средства для повышения собственной легитимации, популярности, построения новой идеологической реальности. Одной из таких мер и стала декоммунизация, проходившая в отличие от стран Восточной Европы не в форме люстрации (таковая осуществлялась в отношении лиц, причастных к режиму Януковича), а в первую очередь через изменение топонимики и попытки формирования государственной политики в отношении исторической памяти. «Жертвами» изменений стали названия населенных пунктов, улиц, иных объектов (например, газет), а также визуальные символы.
Инициатива сверху
Основой украинской декоммунизации стал пакет из четырех законов, принятый в апреле 2015 года, — «Об увековечении победы над нацизмом в Второй мировой войне 1939–1945 годов», «О доступе к архивам репрессивных органов коммунистического тоталитарного режима 1917–1991 годов», «Об осуждении коммунистического и национал-социалистического (нацистского) тоталитарных режимов и запрете пропаганды их символики», «О правовом статусе и памяти борцов за независимость Украины в XX веке».
Согласно третьему закону (об осуждении и запрете символики) решение о переименовании улиц и площадей должно приниматься местными общинами, а смена названий населенных пунктов остается за Радой — она должна будет рассмотреть предложения по этому вопросу, которые в течение шести месяцев представят органы МСУ. Таким образом, кампания по переименованию направляется сверху. Если внизу к согласованному решению по новому названию не приходят, то Рада принимает решение на основе рекомендаций Института национальной памяти.
Так и произошло в обоих случаях с областными центрами — миллионным Днепропетровском и Кировоградом. В первом население было против смены названия, во втором поддерживало «имперское», то есть историческое, название — Елисаветград. Против этого резко выступил президент Украины Петр Порошенко, пообещавший не допустить возврата к имперской символике. И так задача декоммунизации была незаметно расширена и дополнена необходимостью борьбы с наследием Российской империи.
Любопытно заметить, что даже недавно избранный мэр Днепропетровска Борис Филатов, активист революции 2014 года, соратник Игоря Коломойского, ярый враг «русского мира», тем не менее выступил против переименования города в Днепр. Что касается Кропивницкого, это имя стало компромиссом между желанием жителей вернуть Елисаветград и предложением профильного комитета Рады — Ингульском. Уход от «колониальной» топонимики не является чем-то уникальным для Украины. На наших глазах исчезли Бомбей, Мадрас и Калькутта. Бирма превратилась в Мьянму, правда, не окончательно, ибо на Западе склонны признавать «демократические» переименования, но не при диктатурах.
Наделение Днепропетровска именем Днепра (о Екатеринославе не шло даже речи, не говоря уже о Новороссийске, названии в 1796–1802-м) свидетельствовало о недостатке воображения как у депутатов, так и у ученых из Института национальной памяти. Путаница с названием реки и города возникнет безусловно, достаточно взять поиск в интернете. Понятно, из чего исходили депутаты — из разговорно-обиходного названия областного центра, однако они не учли большой разницы между устной речью и литературным языком.
Кропивницкий — украинский актер и драматург XIX века. Он, конечно, не Мольер и даже не Грибоедов с Островским, но, как говорил известный исторический персонаж, «других писателей у меня для вас нет». С точки зрения удобства жителей это более разумное решение, чем Днепр, по крайней мере тем, что путаницы возникать не будет.
Ленин раздора
Процесс переименования происходил по-разному: где-то возвращение старого имени, как Бахмут вместо Артемовска, возражений не вызвало; где-то, как в случае с Комсомольском, ставшим Горишними Плавнями, оно встретило дружное неприятие, не перешедшее, однако, в скоординированные действия. Снос памятников Ленину и другим вождям, поначалу спровоцировавший немало раздоров, как, например, в Харькове, также завершился сравнительно плавно — люди смирились с неизбежным.
Кампания породила немало анекдотичных моментов. Так, в Харькове предлагали оставить названия для Фрунзенского и Октябрьского районов, связав их с Тимуром Фрунзе (а не с его отцом Михаилом) и «несколькими знаменательными датами, которые отмечаются в Украине в октябре», а село Калининское в Херсонской области стало Калиновским. Местная «Комсомольская правда» теперь просто КП — подобно тому, как в Белоруссии после введения запрета для частных изданий на слово «белорусский» появились БДГ (бывшая «Белорусская деловая газета»), или «Белгазета».
В отличие от стран Восточной Европы и Балтии декоммунизация на Украине не опиралась на широкий гражданский консенсус. Ее принятие и выполнение стали следствием благоприятной политической конъюнктуры. Победители с Евромайдана старались с помощью нее максимально ослабить и запугать своих противников и, напротив, создать себе позитивный имидж. Отсюда — вторичность всей кампании, ее подражательность, начиная от основания Института национальной памяти (имитация польского одноименного учреждения) во главе с весьма сомнительной фигурой — Владимиром Вятровичем, чья деятельность все больше подвергается критике как на Западе, так и внутри страны.
В период событий февраля—марта 2014 года на Украине стало ясно, какую функцию выполняют памятники Ленина, в частности в Крыму и в Харькове, где их яростно защищали от сторонников Евромайдана. Они служили маркером привычной идентичности. За Ленина выступали не потому, что одобряют его идеи или политику, а потому, что не одобряют политику его нынешних ниспровергателей, поскольку памятники вождю ассоциируются с предсказуемой жизнью и особенно со столь привлекательным для многих недавним прошлым. Люди помнят, что именно под лозунгами борьбы с коммунистическим наследием к власти приходили те, при ком уровень жизни резко упал, а экономику и социальную сферу постиг крах.
Наделение новыми названиями тех населенных пунктов, что находятся в ДНР, ЛНР и Крыму (а топонимика Крыма на уровне сел почти вся состоит из советского новояза для переименованных татарских аулов), намеренно провоцирует конфликты и рассматривается как покушение на самоидентичность.
Тот факт, что на Украине последнее слово остается за Радой, а не за местными общинами, показывает, что мнение людей, населяющих те или иные населенные пункты, не является значимым для политиков, что решение принимается через их голову, это и показали скандалы с Днепром, Горишними Плавнями, Кропивницким. Сильного сопротивления нет потому, что действует «эффект революции» — противники нового режима разобщены, их идеология дискредитирована, СМИ настроены по отношению к ним враждебно, а силовые органы под безусловным контролем победителей.
Декоммунизация СССР
Отвлекаясь от Украины, стоит заметить, что с 1991 года по наше время безо всякой шумихи и не привлекая внимания СМИ и общества декоммунизация топонимики и ликвидация значительной части памятников коммунистическим вождям прошли в Средней Азии и Казахстане под руководством бывших первых секретарей рескомов. Но в данном случае это делалось не из соображений осуждения тоталитарного прошлого, а для строительства наций и насаждения новой идентичности.
В России же волна переименований в 1989–1991 годах затронула лишь верхушку айсберга, например Санкт-Петербург, Самару, Тверь. Что не успели сделать тогда, так и осталось нерешенным. Потому и существуют Ленинградская и Свердловские области. Недавно арестованный губернатор Белых пытался было начать свое правление с переименования Кирова, но быстро охладел к начинанию. Аналогично Александр Ткачев несколько раз заявлял о необходимости вернуть исконное имя Екатеринодару, но также не преуспел. Лишь Михаилу Прусаку удалось провести преобразование Новгорода в Великий Новгород, а властям Московской области — отказаться от второго в стране Калининграда, ставшего Королевым.
Разумеется, возвращение исторической памяти и борьба с наследием тоталитаризма необходимы. Однако люди в России за сохранение Дзержинсков и Димитровградов, поскольку не видят никакой практической отдачи от переименований, раз в силу человеческих качеств антикоммунистов на постсоветском пространстве эти благие начинания превращаются в свою полную противоположность. Политиканы используют переименования в пропагандистских целях, подменяют ими реальные реформы и действительное улучшение жизни населения.
Главный урок декоммунизации заключается в том, что, как показали и современные события на Украине, и в СССР времен перестройки, и в РФ в 1990-е годы, можно быть самым заядлым антикоммунистом, но проводить при этом такую бесчеловечную политику, которая полностью дискредитирует самые возвышенные и благородные лозунги.
