Сирийская западня: чего ждать от российской операции на Ближнем Востоке
В серии публикаций «Сценарии-2016» лидеры мнений дают прогнозы: как будут решаться наши главные проблемы, какое развитие получат конфликты и как страна ответит на многочисленные вызовы, которыми был так богат уходящий год.
Чужая война
Впервые после распада СССР Москва ведет полноценные продолжительные боевые действия за пределами постсоветского пространства и расходует на них значительные бюджетные средства (оценочно до $1–1,5 млрд в год). Причем операция уникальна даже для советских времен: после 1945 года СССР посылал на арабский Восток лишь военных специалистов и советников (впрочем, весьма многочисленных). Некоторый опыт участия в боевых действиях в регионе у отдельных подразделений советской армии хоть и имелся (наиболее ярким примером является работа советских ПВО и ВВС в Египте в 1960-х — начале 1970-х годов), но ограничен он был задачами либо исключительно оборонительного, либо вспомогательного характера.
Принимая решение о развертывании своих Воздушно-космических сил (ВКС) на базе Хмеймим, Россия вступила в конфликт, не обладая четким представлением о временных рамках операции. Не понимать всех рисков в Кремле не могли. Однако многое определило именно то, как российское руководство видело ситуацию в Сирии на момент принятия решения о нанесении авиаударов. К сентябрю 2015 года оно было полностью убеждено в том, что так называемые русскоговорящие джихадисты и радикальные исламские группировки, воюющие в Сирийской Арабской Республике (САР) против режима Башара Асада, представляют существенную угрозу постсоветскому пространству, в то время как сам сирийский режим, точнее его госструктуры, выступает последней надеждой на стабильность в стране.
К сентябрю 2015 года падение режима Асада казалось лишь вопросом времени. В результате Россия была перед выбором между плохим сценарием (вовлечением в рискованную военную операцию) и очень плохим (падением сирийского государства, которое Москва видела единственной надеждой на стабилизацию ситуации в САР). Проблема определяется еще и тем, что Россия оказалась вовлечена в конфликт, сложность которого сама по себе беспрецедентна.
Сейчас на территории САР идет гражданская война против режима Асадов (увы, союзником Москвы в очередной раз оказался авторитарный лидер), также имеющая признаки этнического и конфессионального конфликтов. Важным фактором, влияющим на динамику этого противостояния, стало возникновение и укрепление на политической арене транснациональной исламистской группировки ИГИЛ (запрещена в России). Она активно интегрируется в экономическую жизнь Ближнего Востока и выстраивает свои отношения с его элитами. Параллельно Сирию в качестве площадки для борьбы за влияние в регионе и удовлетворения собственных амбиций используют ведущие страны Ближнего и Среднего Востока — Иран, Саудовская Аравия, Катар и Турция. Свои интересы в САР имеют и западные страны, Израиль и Египет. В результате вмешательство в подобного рода конфликт может существенно перекроить карту уже российских отношений с различными игроками на международной арене, что и доказал печальный опыт российско-турецких связей в последние месяцы.
Двойной удар
В теории решение было найдено. Вернуть всю Сирию под контроль Асада Россия не в состоянии. Тот контингент, который выделен для проведения операции, недостаточен для этого, да и существующий в сирийском обществе конфликт исключительно силой оружия не может быть решен. По этой причине практически с самого начала Москва стала действовать по двум направлениям. С одной стороны, в военном плане она постаралась через обеспечение необходимой поддержки с воздуха и поставки более современных вооружений дать режиму Асада шанс выжить и сохранить контроль хотя бы над частью территории страны. Это в том числе определило и цели ВКС РФ, которые наносят удары в первую очередь по тем группировкам, что представляют наибольшую угрозу для сирийских правительственных сил. В результате под российские бомбы далеко не всегда попадали именно заявленные в качестве основной цели игиловцы. С другой стороны, предпринимались попытки запустить переговорный процесс между спонсорами оппозиции и режима, а также между непосредственно оппозицией и Дамаском. Конечной целью этого двухтрекового подхода был запуск национального диалога, который позволил бы создать на основе существующих государственных институтов правительство новой Сирии, развернуть полноценную борьбу против радикальных исламистских групп и в конечном счете стабилизировать ситуацию в стране.
До определенной степени добиться успехов в реализации указанного плана российскому руководству удалось уже к концу 2015 года. Диалог между спонсорами режима и сирийской оппозиции худо-бедно начат. Москва смогла добиться принятия на международном уровне ряда важных положений касательно целостности Сирии, борьбы с террористическими группами и будущего сирийских госинститутов. Также Совет Безопасности ООН установил примерные временные рамки начала трансформации режима в Дамаске. С этим багажом Москва и подошла к началу 2016 года, и думается, что в новом году ее стратегия изменений не претерпит.
Значит ли это, что Россию ждет успех, а Сирию скорый конец войны? Вряд ли. Переговорный процесс окажется затяжным. Накопленное недоверие между его участниками, сохраняющиеся разногласия по судьбе Асада, списку сирийских групп, которых следует считать террористическими, и будущему устройству новой Сирии ставят под угрозу выполнение намеченных СБ ООН планов. Существенное опосредованное влияние на готовность Москвы и Запада сотрудничать друг с другом по ситуации в САР также окажет динамика российско-американского и российско-европейского диалога по другим проблемам (прежде всего по ситуации на Украине и антироссийским санкциям).
Блицкрига не будет
Увы, в военном плане Москву, скорее всего, также ждет затяжной конфликт. В Сирии российская армия использует принципиально новую для себя тактику, ранее применявшуюся на Ближнем Востоке только американцами и их европейскими партнерами, и делает основной упор на использование авиационных средств поражения. Наземные же операции проводятся силами сирийской армии, местного ополчения, «Хезболлы» и иранских «добровольцев». Без их поддержки эффективность авиаударов невелика.
Здесь и возникает первая проблема. Силы сирийской армии и ее союзников истощены годами конфликта. По этой причине на фоне победных реляций об уничтоженных российскими ВКС бункерах и отдельных группах противника очень мало новостей приходит о значительных успехах самой сирийской армии. Она просто не в состоянии воспользоваться всеми преимуществами, которые дает ей российская авиация. В результате даже с поддержкой ВКС РФ и при значительном военном присутствии в Сирии иранцев максимум, на что способна сегодня сирийская армия, — удерживать находящиеся под ее контролем территории и очень медленно продвигаться вперед. При этом противники Дамаска не ослабевают и постепенно меняют свою тактику, чтобы снизить эффективность применения российской авиации.
Достоверность сообщений о российских инструкторах, якобы готовящих сирийскую армию, а также российских «волонтерах», отправляемых в САР, невелика. Как невелика и вероятность того, что низкая эффективность сирийской армии и иранских «добровольцев» могут вынудить Кремль на использование сухопутных войск. Однако скидывать со счетов этот вариант полностью не стоит.
Существенного спада интенсивности боевых действий России также не ожидается. Для того чтобы заставить оппозицию и ее спонсоров (в первую очередь Саудовскую Аравию, Турцию и Катар) вести диалог и прислушиваться к мнению Москвы, российскому руководству потребуется по максимуму ослабить противников режима в военном плане. Добиться пока этого не удалось. В середине декабря силы сирийской оппозиции не только были в состоянии сдерживать наступление правительственной армии и ее союзников, но и в ряде случаев успешно контратаковать.
Затяжной конфликт, в свою очередь, несет целый ряд рисков. Во-первых, чем дольше длятся боевые действия, тем дороже он для потрепанной кризисом российской казны, выше вероятность потерь со стороны ВКС РФ и гибели сирийского мирного населения от российского оружия. Во-вторых, возрастает вероятность еще большего втягивания Москвы в сам конфликт. В-третьих, в 2016 году сохранится и угроза проведения терактов против российских граждан и учреждений за рубежом (как наиболее легких целей). Продолжительное вмешательство Москвы в сирийский конфликт окончательно закрепит за ней статус полноценного участника этой войны, выступающего на стороне шиитского «лагеря», и мотивирует радикалов на террористическую атаку против российских граждан. По этой причине спецслужбам РФ в 2016 году придется значительно повысить эффективность работы, чтобы не повторить свой провал с предотвращением трагедии чартерного рейса «Когалымавиа».
Наконец, восприятие России как участника конфликта, защищающего режим Асада, затруднит диалог Москвы с сирийской оппозицией. Увы, российская дипломатия не смогла полностью донести до внешнего мира, что Москва пришла в Сирию спасать не диктатора, а государство. Затяжной конфликт, потенциальные потери среди мирного населения, бомбежки сил умеренной оппозиции, а также настойчивое отрицание российскими властями явных фактов использования режимом варварских методов ведения войны (как, например, применение ВВС САР изготовленных в кустарных условиях авиабомб) могут сделать и уже частично сделали общение с Москвой крайне непопулярным.
На дипломатическом фронте без перемен
Между тем проблем на дипломатическом фронте у России в 2016 году и без того будет хватать. Москве все труднее лавировать между различными силами на Ближнем и Среднем Востоке. Учитывая важность сирийского направления для Турции и личную неприязнь турецкого президента к Асаду, выправить отношения с Анкарой не получится, даже если та неожиданно признает атаку на российский Су-24 ошибкой. Как показала недавняя встреча сирийских оппозиционных сил в Эр-Рияде, Саудовская Аравия, реализовывая договоренности, что были приняты в рамках коллективных усилий по урегулированию конфликта в САР, будет стараться продавить свои, не всегда выгодные Москве и ее партнерам, положения. Ни Саудовская Аравия ни Катар не собираются отказываться от военной поддержки антиасадовских сил (обращают на себя тревожное внимание пока безуспешные попытки некоторых сил в Дохе наладить поставки ПЗРК воюющим в САР группировкам).
Тревожным звонком для Москвы может быть состоявшееся 11 декабря 2015 года выступление израильского министра обороны Моше Яалона в Институте Брукингса в Вашингтоне. На основании анализа этого выступления некоторые аналитики уже сделали вывод о том, что в Иерусалиме обеспокоены усилившимся сотрудничеством России с Ираном. В свою очередь, это вполне может спровоцировать рост израильского недовольства в отношении Москвы, которой до этого удавалось сохранять с Израилем хорошие отношения.
Сотрудничество с Тегераном будет зависеть от целого ряда факторов. В 2016 году Россия и Иран продолжат взаимодействовать по сирийской проблеме. Но существенные экономические проблемы, высокие человеческие потери в сирийской войне и заинтересованность в восстановлении нормальных торгово-экономических связей с внешним миром могут внести определенные коррективы в позицию Тегерана.
Так, иранское правительство, заинтересованное в развитии экономических отношений с Турцией, старается смягчать критические высказывания в адрес Анкары, хоть и считает атаку турецких ВВС на российский самолет ошибкой. Помимо этого западные эксперты обсуждают вероятность (как кажется, все же невысокую) снижения иранского военного присутствия с Сирии из-за высоких потерь.
Россию в Сирии ждет весьма непростой год. Надежда на продолжение дипломатического процесса по урегулированию сирийского конфликта сохраняется, однако на этом пути Москве придется преодолеть еще много проблем. Также вполне вероятно, что российской военной группировке на базе Хмеймим предстоит отметить начало не только 2016-го, но и 2017 года.
