Постсоветские модели обогащения: почему чиновники-бизнесмены — это хорошо
Личные гарантии или отторжение инвестиций
В последнее время в постсоветских странах, по которым ударило падение цен на сырьевые ресурсы, заметны схожие проблемы: рост дефицита государственного бюджета (в России по планам на 2016 год до 3,5% ВВП, в Казахстане — до 2%, в Азербайджане — почти до 12%); спад или резкое замедление хозяйственного роста (по итогу 2015 года он составил соответственно -3,7%, 1,2 и 1,1%); обесценение национальных валют (с 1 июля 2014 года рубль потерял по отношению к доллару 50% своей стоимости, тенге — 47%, манат — почти 52%). Снижается уровень жизни населения, граждане и элиты стремятся найти новые стратегии выживания и удержания власти.
Россия на фоне своих южных соседей выглядит более демократической и современной страной, но при ближайшем рассмотрении оказывается, что взаимодействие между бизнесом и властью у нас сегодня развивается в направлении, которое не слишком выгодно отличается от того, которое заметно у наших постсоветских друзей.
С одной стороны, Россия — и это отчасти объясняется нашим «имперским», или «державным» наследием — в период кризиса стремится закрыться от мира, а не использовать его возможности для преодоления проблем. Мы первыми и практически единственными заговорили в СНГ об импортозамещении, ответили санкциями на санкции и приготовились выживать в «осажденной крепости». Неудивительно, что иностранные инвестиции, поступающие в Россию, всего за два года упали с $69 млрд в 2013 году до $1,68 млрд в 2015 году, а в последнее время практически полностью остановились (при этом из страны было выведено до $160 млрд заемных средств). Ситуация в экономике ухудшается, но монополия «Газпрома» на экспорт остается неколебимой, как и положение недоступных иностранным инвесторам стратегических предприятий.
На этом фоне Казахстан и Азербайджан выглядят совсем иначе: главы этих государств все больше говорят о привлечении инвестиций, западные компании контролируют значительную часть добывающих отраслей (в том же Казахстане на них приходится 60% добычи нефти и 53% добычи урана; в Азербайджане British Petroleum и Total обеспечивают более половины нефтедобычи). Я не говорю про иностранное присутствие в инфраструктуре, строительстве, ряде других отраслей.
Более того, появляются сигналы, что «проводниками» для западного бизнеса в новых условиях становятся представители высших уровней государственной иерархии. Так, в Казахстане инвестфонд Alatau Capital Invest, который возглавляет Кайрат Сатыбалды, топ-менеджер крупнейших государственных корпораций и родственник президента Нурсултана Назарбаева, стал эксклюзивным партнером международной инвестиционной компании Baring Vostok Capital Partners. В Азербайджане похожую роль играет Pasha Holdings, включающий в себя Bank Standard и Kapital Bank и подконтрольный семье Пашаевых, близким родственникам президента Ильхама Алиева. В нынешних условиях не приходится сомневаться, что подобная стратегия может активизировать приток капитала в эти государства, так как инвесторы воспримут это как своего рода личные гарантии. В России же государство продолжает рассказывать о благоприятном инвестиционном климате, а в случае возникновения у бизнеса трудностей президент подчеркивает, что он не вмешивается в споры хозяйствующих субъектов и указывает на независимость суда (столь уже независимого, что он может не прислушиваться к мнению прокуратуры — как в знаменитом деле Дмитрия Каменщика и аэропорта Домодедово).
Отторжение иностранных инвестиций, «закрытие» экономики в кризис — огромная ошибка, которую понимают практически во всех постсоветских столицах и пытаются — пусть и с учетом своей специфики — исправить, но не в Москве. В результате сегодня и в России, и в Казахстане, и в Азербайджане готовятся к новой волне приватизации, но, скорее всего, ограничения на покупки госактивов для иностранцев будут (официально или негласно) присутствовать только в России.
Бюрократы в бизнесе или бизнесмены в бюрократии
Начинает казаться, что даже жесткие персоналистские режимы в тех же Казахстане и Азербайджане готовятся к переменам, прежде всего экономическим. Если в России вводится все больше ограничений на работу в органах государственной власти людей с видом на жительство или активами за рубежом, в большинстве стран СНГ западное образование или опыт работы в международных бизнес-структурах воспринимается как плюс. И, что даже более существенно, многие влиятельные бюрократы стремятся сменить чиновничьи кабинеты и офисы госкомпаний на собственные бизнесы — и это в то время, как в России идет, скорее, обратный процесс. Тут можно вспомнить десятки примеров: от Михаила Абызова, который из успешного предпринимателя стал «министром без портфеля», ответственным за «открытое правительство», до Владимира Груздева, из основателя одной из розничных торговых сетей превратившегося на время в губернатора Тульской области. У нас близкие к власти предприниматели стремятся не создать более мощные частные компании, работающие на открытом рынке, а как можно активнее поучаствовать в государственном управлении.
Если внимательно посмотреть на биографии наших бывших чиновников, окажется, что в частный бизнес не ушел практически никто (я не говорю о тех финансистах, которые возглавили советы директоров некоторых банков, — но это, по сути дела, не их частный бизнес). Между тем и в Казахстане, и в Азербайджане бывшие чиновники осознанно переходят в бизнес, сохраняя при этом свои связи и возможности. Можно упомянуть Тимура Кулибаева с Dostyk Investments B.V. в Казахстане, Кемаледдина Гейдарова с Gilan и United Enterprises International и Зию Мамедова с «Гарант-Холдингом» в Азербайджане и многих других. Конечно, часто для бывших государственных деятелей в постсоветских странах подобная смена имиджа является прежде всего средством капитализации сформировавшихся связей и своего положения в политической элите — но сам по себе факт смены чиновничьего статуса на предпринимательский заставляет задуматься. Потому что власть не вечна, позиции в ней — тоже, а появление все большего числа собственников-предпринимателей, которые ранее были чиновниками, может обернуться тем повышением внимания к праву и закону, которого российские либералы могут и далее безрезультатно добиваться от национальной бюрократии.
На протяжении последних полутора десятилетий чиновничество во многих постсоветских странах де-факто приватизировало собственные государства, но нигде не сделало этого де-юре. Некоторые последствия таких действий (в их самых разнузданных формах) мы уже увидели (как, например, на Украине), но, похоже, уроки из них извлекают не в России, а в других постсоветских республиках. Где все чаще задумываются о том, как превратить связи и статус в бизнес-выгоды и защищать потом не свои бюрократические позиции, а свое сделанное в легальном бизнесе состояние.
Конечно, в России, если постараться, можно найти примеры подобных же стратегий, но возникновение таких структур относится к тому времени, когда и бизнес, и ориентация на глобальную экономику были в нашей стране в большей чести, чем сейчас. Достаточно вспомнить «Альфу-Групп», в которой соединились бюрократический опыт Петра Авена и Олега Сысуева с коммерческой хваткой Михаила Фридмана и Германа Хана. Разве не показательно, что именно «Альфа» стала, по сути, самой успешной частной промышленно-финансовой группой в России? И разве случайно, что ее самый большой успех в конечном счете стал следствием успешной кооперации с одной из крупнейших международных компаний, British Petroleum?
На мой взгляд, важнейшей проблемой России, которая мешает ей развиваться, является неразрешенное пока противоречие между уже происшедшим реальным обогащением отечественного чиновничества и невозможностью легализации этого богатства как в рамках отечественной, так и международной правовой системы. Это противоречие так или иначе придется преодолевать — и, мне кажется, некоторые шаги, заметные в таких же, как Россия, «сырьевых» республиках бывшего Союза, выглядят достойными внимательного анализа.
