Почти президент: как ошибки соперников дали шанс Эмманюэлю Макрону
Кампания 2017 года во многих отношениях стала для Франции нетипичной. До самого последнего дня ни один из основных кандидатов не мог быть уверенным даже в прохождении во второй тур, а опросы общественного мнения безостановочно тасовали колоду лидеров, то фиксируя лидерство Франсуа Фийона, то предрекая победу Марин Ле Пен, то заранее коронуя Эмманюэля Макрона, то констатируя резкий взлет Жан-Люка Меланшона. Рисовались разные сценарии на второй тур — от столкновения «системных» политиков (Макрона и Фийона) до «апокалипсиса» радикалов (Ле Пен и Меланшона). Реальностью оказался промежуточный вариант: кандидат от движения «В путь!» (En Marche! ) Макрон (23%) сразится с лидером крайне правого «Национального фронта» Ле Пен (21%).
Почему Ле Пен и Макрон?
Макрон в ходе всей кампании презентовал себя в качестве «нового», прогрессивного политика, не отягощенного какой-либо строгой идеологией. Он сумел вовремя отделиться от команды Олланда, основав собственное движение, хотя в 2014–2016 годах был министром экономики в правительстве Манюэля Вальса, а значит, принимал участие в не слишком удачных попытках оживления экономики Франции. Все события последних месяцев шли ему на пользу: сначала «Республиканцы» выдвинули не умеренного Алена Жюппе, а более правого Фийона, потом кампанию самого Фийона поразил скандал вокруг его супруги, наконец, социалистов повел за собой не схожий по воззрениям с Макроном левоцентрист Вальс, а левый Бенуа Амон. В итоге между кандидатами слева и справа образовался вакуум, который и заполнил Макрон, забрав умеренных избирателей с обеих сторон. К этому добавилась масштабная кампания, интерес к которой подогревался прессой и соцопросами, быстро превратившими Макрона в самую заметную фигуру.
А вот уверенному выступлению Ле Пен в первом туре удивляться не приходится. Ее поддержка, внушительная уже в 2012 году — 17,9%, стабильно увеличивалась в последние годы по мере того, как в обществе росло недовольство правилами игры в Евросоюзе, миграционной политикой, усилением террористической угрозы. С самого начала кампании почти все исследования показывали, что Ле Пен должна присутствовать во втором туре, поэтому ей оставалось лишь не допускать крупных ошибок и выдержать свою линию до конца.
Почему не остальные?
Примерно до конца января 2017 года Фийон еще мог ориентироваться на первое-второе места, но все усилия свел на нет скандал Penelope-gate. Колеблющаяся часть его электората стала обращать внимание на других кандидатов, был разрушен имидж высокопрофессионального государственного деятеля, на второй план ушла программа резких либеральных экономических реформ. При этом после первых теледебатов, когда предвыборная гонка была перезапущена в более спокойном формате, Фийон стал наверстывать упущенное, но времени на повторный сбор всех потенциальных сторонников оставалось уже слишком мало.
За последние две-три недели перед первым туром заметный рывок совершил левый радикал, лидер движения «Непокоренная Франция» Меланшон. Он уже обладал относительно высоким уровнем поддержки (11% в 2012 году), а в этот раз ему помогла слабость представителя правящей Соцпартии Амона. Меланшона выгодно отличал и более яркий стиль ведения дискуссии, проявившийся на апрельских дебатах. В какой-то момент пресса даже начала обсуждать варианты его выхода во второй тур, но пределы его рывка ограничивались электоратом Амона, причем отвоевать наиболее строгих приверженцев Соцпартии Меланшону так и не удалось.
Новая система?
Еще до голосования стало популярным мнение, что традиционное для Франции деление на левых и правых уходит в прошлое. На первый взгляд так и есть — ни одна традиционная сила не делегировала своего представителя во второй тур. С «Республиканцами», прямыми наследниками голлистских партий, в последний раз это происходило в 1981 году, с социалистами — в 2002 году. Может показаться, что их место заняли «традиционалисты» из «Национального фронта» и «прогрессист» Макрон. Тем не менее в идеологическом плане старый раскол не исчез: четверку основных кандидатов вполне можно было классифицировать по шкале слева направо. И как раз из-за более сильного, чем в последнее время, размежевания флангов в центре возникло пространство для самостоятельной борьбы, которую и повел Макрон. «Новизну» же победителя несколько скрадывает присутствие в рядах его ближайших сторонников многих деятелей, уже давно попавших в политику, таких как первый глава ЕБРР Жак Аттали, основатель «Врачей без границ» и бывший министр иностранных дел Бернар Кушнер, деятель студенческих протестов 1968 года Даниэль Кон-Бендит и многие другие.
С мнением о том, что французы устали от политики, тоже можно поспорить. Скорее наоборот. Да, была велика доля избирателей, до последнего не определившихся со своим выбором или в целом недовольных развернувшейся борьбой, но это не помешало им в конце концов прийти на участки. Явка — 78% — всего на два пункта меньше, чем пять лет назад, а доля голосов «против всех» или испорченных бюллетеней оказалась несущественной. Поэтому ожидавшийся повышенный абсентеизм не стал новой реальностью французских выборов.
Второй тур
В конфигурации второго тура «Макрон — Ле Пен» опросы пока однозначно подтверждают лидерство центриста. Фийон, Амон и многочисленные деятели из их окружения призвали поддержать в финале Макрона, выбрав для себя «наименьшее зло». Тем не менее нельзя исключать, что на сторону Ле Пен все же перейдет наиболее правая часть электората Фийона, а также какая-то доля поддержки Меланшона, кстати не ставшего спешить с рекомендациями по голосованию во втором туре. Так что картина всеобщей солидарности против кандидата от «Национального фронта» может быть не столь яркой, как в 2002 году (82% на 18% в пользу Жака Ширака против возглавлявшего тогда ультраправых Жан-Мари Ле Пена). Очевидно, что относительно небольшой перевес Макрона над соперницей по второму туру будет первым тревожным звонком для нового президента.
Еще одним вызовом следует считать предстоящие в июне парламентские выборы. С 2002 года кампании в Национальное собрание, следуя сразу за президентскими, «автоматически» подтверждали расклад сил и предоставляли в распоряжение нового главы государства большинство. В этот же раз возможен иной расклад, поскольку Макрона формально поддерживает не традиционная партия, а движение, еще ни разу не участвовавшее в парламентских выборах. Вариантов тут три: 1) избранный президент останется вне партий, а в парламенте попробует опираться на широкую коалицию от социалистов до республиканцев, то есть крайне непрочную конструкцию; 2) «В путь!» (En Marche! ), уже имеющее разветвленную территориальную структуру, перестроится в «парламентскую машину» и обеспечит президента большинством, куда вольются перебежчики из проигравших партий; 3) движение выставит своих кандидатов, получит какое-то количество мест, но в парламенте будет вынуждено вступить в коалицию либо с левыми, либо с правыми. Третий вариант окажется наиболее вероятным, если, к примеру, республиканцы сумеют быстро перегруппироваться после поражения Фийона и уже без него провести убедительные кампании в округах.
Как президенту Макрону придется проверить на практике свои предвыборные обещания. Например, он обещал сократить общую численность госслужащих на 120 тыс. человек, но набрать дополнительно до 5 тыс. работников образования и 10 тыс. полицейских, сохранить в целом 35-часовую рабочую неделю, но разрешить пересматривать ее на уровне предприятий. Скорее всего, будут развиваться положения «закона Макрона» 2015 года, предложенного им еще в статусе министра экономики и призванного оживить рост, но не слишком радикальными мерами. От Олланда Макрон получит экономику не в лучшем состоянии (госдолг на уровне 96% ВВП, безработица — 10%, рост ВВП около 1%), а значит, требующую реформ. Однако темп и направление преобразований будут зависеть как минимум от кадрового состава нового правительства — сделает ли Макрон ставку на уже известных членов команды Олланда или попробует подключить новые фигуры либерально-центристского толка.
