Период распада: как правительство СССР разрушило доверие к власти
РБК публикует серию колонок, посвященных 25-летию распада СССР.
Намерения советских премьеров были, разумеется, противоположными. Павлов изо всех сил пытался сохранить основы советской экономики, и в августе 1991 года даже примкнул к организаторам антигорбачевского путча. Рыжкова раздирали на части противоречия между коммунистами-консерваторами и коммунистами-либералами, и он в 1985–1990 годы не сделал ничего, что помогло бы спасти Союз.
Дефицит победил
Даже спустя годы после краха СССР экс-премьеры не поняли, что произошло. Кризис экономики, обострение политической обстановки, разжигание межнациональной розни были следствием целенаправленных действий разрушителей великой державы, писал Рыжков в вышедшей в 2009 году книге «Главный свидетель: дело о развале СССР». На деле главным разрушителем было само правительство. Руководство экономикой в последние советские годы — пример трагического несоответствия между масштабом задач и, мягко говоря, ординарностью последних экономических лидеров СССР.
Затеянная Горбачевым перестройка оказалась успешнее, чем планировали ее инициаторы: к концу 1991 года коммунистическая идеология окончательно стала банкротом в глазах большинства граждан. Биться за нее были готовы немногие. При этом экономическое ускорение не состоялось. СССР проиграл на потребительском фронте сокрушительнее, чем на идеологическом.
СССР погиб, потому что не смог решить проблему дефицита — отмечает декан экономического факультета МГУ Александра Аузан. С отсутствием необходимого можно было мириться ради высокой цели. В конце 1980-х таковой на горизонте не было. И советские граждане поняли, что терпят бытовые лишения ради сохранения власти за партийными бонзами — немолодыми и часто неадекватными.
Скудные реформы
Павлов возглавлял последнее советское правительство в январе—августе 1991 года. До этого он руководил Минфином (1989–1990) и Госкомцен (1986–1989). А в 1985–1990 годы за экономику отвечал Николай Рыжков. До этого он работал на «Уралмаше», а в 1982–1985 годы был секретарем ЦК КПСС и одновременно возглавлял его экономический отдел.
Рыжков изнутри, из «Уралмаша», видел косыгинскую реформу, в 1965 году давшую предприятиям больше самостоятельности. 1966–1970 годы были последней в СССР пятилеткой относительно высоких темпов роста — за пять лет валовой национальный доход вырос на 42%. В 1970-е годы скорость роста упала примерно на 40%. Косыгинскую реформу погубили партийные ортодоксы, испугавшиеся чехословацкой весны в 1968 году. Рыжков, как видно из его книг, понимал, что регулировать все из центра невозможно и у предприятий (то есть их директоров) должна быть относительная свобода. В 1983 году ему выпал шанс продолжить срезанную на взлете реформу: Юрий Андропов поручил Рыжкову, Горбачеву и кандидату в члены политбюро, экс-директору Норильского комбината Владимиру Долгих подготовить программу экономической реформы.
Из этого ничего не получилось — даже во второй половине 1980-х, не говоря уже о доперестроечных годах. Позиция Рыжкова была такой: в госсобственности оставить 50–60% предприятий, остальное отдать «народным предприятиям», которыми владели бы их трудовые коллективы. Частную собственность не допускать, собственность на землю — тоже (кроме приусадебных участков). Это была нереализуемая и сильно отставшая от своего времени программа. На апрельском пленуме 1985 года и на XXVII съезде КПСС в 1986 году она потонула в умеренных и аккуратных словах Горбачева об укреплении социалистической дисциплины и интенсификации экономического роста. Эти лозунги не сулили никаких перемен. Реальными реформами той поры стали антиалкогольная кампания и создание в 1986 году Госприемки — инспекции по контролю за качеством товаров (резко вырос бюрократический аппарат).
В те же годы сильно подешевела нефть, в 1986 году троекратно вырос дефицит бюджета. Стало понятно, что экономика катится в пропасть. В 1987 году Горбачев привлекает к разработке программы реформ новую команду — экономистов Леонида Абалкина, Павла Бунича, Абела Аганбегяна, Татьяну Заславскую. Придуманная ими программа — максимум, что можно было сделать, не разозлив партийных бонз: хозрасчет и самофинансирование (предприятия распоряжаются бóльшей частью своей выручки и получают меньше из бюджета), развитие кооперативов, арендных отношений в сельском хозяйстве. Кооперативы и хозрасчет — это то, что дало бы советской экономике мощный толчок в 1969 году. Но в 1987–1989 годы ощущение было такое, как будто рушится плотина, а советские начальники пытаются остановить потоп словами и игрушечными загородками.
Партийный аппарат блокировал даже эти скудные реформы. Рыжковский Совмин наращивал госрегулирование и контроль, ведомственный диктат над новыми формами хозяйствования — кооперативами и арендными предприятиями, а затем совместными предприятиями и акционерными обществами. Бюджетный дефицит финансировался за счет денежной эмиссии (за 1986–1990 годы она выросла вчетверо), что спровоцировало инфляцию. Госдолг за 1985–1990 годы вырос в пять раз, а золотой запас уменьшился на порядок.
Решающая ошибка
С 1988 года страна вошла в экономический кризис: быстрый рост цен, нарастающий дефицит потребительских товаров. Из-за недостатка денег в госбюджете стали разрушаться хозяйственные связи, ведь они были не горизонтальными, а вертикальными — базировались на едином народно-хозяйственном плане. Уровень жизни людей падал, росло забастовочное движение. А Горбачев говорил и о переходе к рынку, и о верности ленинским идеалам. Повсюду была введена карточная система — норма отпуска товаров «в одни руки», ограничен ассортимент. Сохранялась система госрегулирования цен — при этом СП и кооперативы могли сами назначать плату за свою продукцию. Понятно, что основная прибыль делалась на получении комплектующих от госпредприятий по низким регулируемым ценам и продаже товаров и услуг — по свободным ценам. Но предприятия новых форм собственности составляли незначительную долю в розничном товарообороте.
Благодаря мягкой денежной политике спрос на потребительские товары явно опережал предложение. Обеспеченность денежной массы товарами в 1990 году снизилась по сравнению с 1970 годом в 4,4 раза. У населения были деньги — но не было возможности их отоварить. Приходилось запасаться мясом, колбасами, маслом, крупами, не говоря уже об алкоголе, табаке, стиральных порошках, — все отпускалось только по талонам. Пустые прилавки в магазинах — и многочасовые, с рассвета, очереди за дефицитом, который неизвестно когда привезут и начнут «отпускать». Злые языки переименовали «развитóй социализм» в «талонный». Григорий Явлинский, Станислав Шаталин и другие экономисты предложили программу быстрого (за полтора года — 500 дней) перехода к рынку. Но проиграли аппаратную конкуренцию Павлову. Это и стало решающей ошибкой Горбачева в цепи его ошибок.
На фоне тотального дефицита экономико-финансовый гений Павлова придумал, как нормализовать ситуацию: отобрать у людей «лишние деньги». Тем более что у простого советского человека особых сбережений быть не должно — это кооператоры-спекулянты обогащаются, грабят население. «Оседлав» идею главы Госбанка СССР Виктора Геращенко о выпуске более защищенных банкнот, Валентин Павлов, еще будучи в Минфине, стал летом 1990 года писать записки Горбачеву и Рыжкову: нужно изъять лишнюю денежную массу; спекулянты вывозят деньги за границу; теневики и кооператоры сосредоточили у себя большие объемы наличности. Утвержденный после новогодних каникул премьером Павлов опровергал слухи о подготовке к денежной реформе.
Последний грабеж
И вот в одночасье были изъяты из обращения 50- и 100-рублевые купюры образца 1961 года. Обмен производился в течение трех дней, снятие наличности в Сбербанке было ограничено 500 руб., а при обмене сумм более 1000 руб. нужно было рассказывать об источниках «богатства». Одновременно были заморожены вклады в Сбербанке (с начислением на них 40% годовых, которые можно было получить только в 1992 году). По сути, Павлов решил профинансировать дефицит бюджета за счет сбережений населения. Цены за 1991 год выросли на 160%, а за 1992 год — более чем на 2500%. Так что заморозка вкладов была почти равнозначна их обнулению. Для многих это стало «последней каплей». Люди увидели, что власть вообще не понимает, как повысить уровень жизни населения и решить проблему дефицита. Она может идти только хорошо известным путем ограбления населения.
Жесточайшее разочарование в горбачевском правительстве было подкреплено резким ростом регулируемых государством цен в апреле 1991 года. По официальной статистике — на 60% (без повышения зарплат), а оказалось, что раза в два-три. Этот шаг подготовил последующее освобождение цен — но его производило уже правительство Ельцина — Гайдара. Горбачев, Павлов и Рыжков боялись экономической свободы как огня.
Уже в феврале 1991 года, когда обмен денег завершился, премьер Павлов дает интервью газете «Труд». Он обвинил иностранные банки в скоординированной деятельности по дезорганизации денежного обращения в СССР. Рассказал, что они, сговорившись, тайно скупают советские банкноты, чтобы потом вбросить их в СССР и тем подорвать его мощь. Призвал защищать советский рубль от «происков международного капитала». Разумеется, это было полным бредом. В апреле, посетив Брюссель, Павлов даже извинился за свои слова, но совершенно неубедительно.
Павлов предполагал одержать победу над нетрудовыми доходами, спекулянтами и фальшивомонетчиками, контрабандой и коррупцией. Но в реальности он убил доверие к последнему советскому правительству. До распада СССР оставалось меньше года.
