Успешна ли политика Москвы на Северном Кавказе?
На самом Северном Кавказе заявленная в 2010 году идея спасения региона через крупные экономические проекты, реализуемые при поддержке госбюджета, сейчас обсуждается редко. Эти проекты вызывали в республиках заметный интерес только первую пару лет. Теперь упоминаний о них в публичном пространстве Северного Кавказа стало гораздо меньше (и даже на официозных «площадках» они не на первом месте). Причин у этого несколько.
С одной стороны, в преддверие сочинской Олимпиады повестка дня Северного Кавказа сменилась с экономической на «силовую». В воздухе висели ожидания крупных вылазок бандподполья и упреждающих их массовых «зачисток» в наиболее неспокойных регионах. И хотя самые мрачные прогнозы не сбылись, дальнейшие шаги федерального центра после Олимпийских игр, в том числе назначение полпредом генерала внутренних войск Сергея Меликова, стали ясным сигналом того, что в Москве не надеются улучшить ситуацию на Кавказе одним лишь развитием горнолыжных курортов.
С другой стороны, «выхлоп» от крупных проектов, реализуемых с федеральной поддержкой, пока оказался в северокавказских регионах скромнее, чем ожидалось. То, что было в рамках этих проектов реализовано, не стало локомотивом экономического роста. Взять тот же курортный кластер. Сейчас два новых курорта, входящие в его состав, уже стали принимать туристов – в Карачаево-Черкесии и Ингушетии. Но существенного роста общего числа горнолыжников, направляющихся на Кавказ, не произошло, что при нынешней обстановке в регионе вполне понятно. Пока больше похоже на то, что новые курорты просто перетянули на себя часть тех туристов, которые предпочитали Кавказ и до их запуска, когда без всякой федеральной поддержки работали гостиницы и трассы Домбая и Приэльбрусья.
Наконец, многие стройки, начатые или даже только обсуждавшиеся на Северном Кавказе в последние годы, сами стали генераторами конфликтов. Так, попытка частного инвестора построить крупную птицефабрику в Ногайском районе на севере Дагестана привела к небывалому противодействию со стороны ногайских этнических активистов, в результате чего проект был в конце концов перенесен в другой район. В Кабардино-Балкарии планы строительства новых курортных объектов в населенных балкарцами горах вылились в череду митингов; их участники требовали передать земли, на которых планируется строительство, в ведение сельских поселений.
Конфликты между селами и региональным или районным руководством, связанные с тем, что не разграничены права собственности на землю и села не могут распоряжаться «исторически принадлежащей им» землей, в северокавказских республиках в целом очень распространены. Но когда на такой земле собираются строить коммерческие объекты, ставки в конфликте неизбежно возрастают. Вполне закономерно, что за протестующими в таких конфликтах нередко стоят группы лиц, преследующие достаточно узкий политический или экономический интерес. Однако их шансы мобилизовать значительные группы населения будут расти в случае общего экономического спада в стране.
Надежда, возлагавшаяся на крупные экономические проекты, состояла прежде всего в том, что благодаря им северокавказские республики станут менее зависимыми от федерального бюджета. Но лишь немногие северокавказские республики в последние годы снизили дотационность своих бюджетов до уровня в 50%. А, например, в проекте бюджета Дагестана на 2015 год федеральные дотации составляют почти 70% доходной части, Чечня же предусматривает их уровень более чем в 60% в проекте бюджета на 2016–2017 годы. Если надежды снизить дотационность с помощью мегапроектов пока не оправдываются, есть ли альтернатива нынешнему дотационному существованию Северного Кавказа?
Чтобы увидеть эту альтернативу, достаточно побывать в кавказских регионах и убедиться, что никакие финансовые кризисы не уничтожают там экономическую активность населения. Проблема лишь в том, что целые местные отрасли – от животноводства до производства ширпотреба – с простроенными механизмами сбыта, найма работников и т.п. в значительной степени существуют во внелегальном поле, где вместо уплаты налогов – уплата коррупционной ренты региональным чиновникам. Для последних наличие этой ренты – важное слагаемое благосостояния. В условиях кризиса, по мере оскудения бюджетных потоков из центра, оно станет едва ли не главным источником выживания.
Но это не значит, что все согласны с сохранением нынешнего положения вещей. Запрос на перемены, на более прозрачные и законные «правила игры» у активной части северокавказского социума, в том числе и среди предпринимателей, сейчас огромен. Однако неясно, сумеет ли федеральный центр использовать эти общественные настроения для изменения ситуации. Для этого ему надо проявить волю к диалогу, в том числе и с теми, кого ранее игнорировали, так как они не удовлетворяли критериям «системности».
Что касается финансируемых федеральным центром «спецпроектов», то их на Северном Кавказе не избежать, но это должны быть не бизнес-проекты. Средства нужны для преодоления конфликтов, связанных с массовыми переселениями или потерями имущества. Сохранение этих конфликтов в «тлеющем» виде уже сейчас существенно ухудшает ситуацию, а в будущем сопряжено с еще большими рисками. Речь, например, о выплате компенсаций жителям горного Дагестана, чьи сады оказались затоплены в результате строительства крупных ГЭС. Результаты многолетнего «зависания» этого вопроса уже хорошо видны: районы, где население годами ждет компенсаций, на сегодня находятся в безусловных лидерах по социальной напряженности.
Также не избежать существенных бюджетных затрат для разрешения конфликтов, порожденных сталинскими депортациями. Наиболее заметный пример такого рода – в Дагестане. Там стоит вопрос о восстановлении Ауховского района, до депортации 1944 года населенного чеченцами. Для его восстановления необходимо переселить на новое место жительства представителей другого народа, лакцев, перемещенных советской властью на опустевшие после депортации чеченцев земли. «Ауховский вопрос», редко обсуждаемый в федеральных СМИ, затрагивает судьбы десятков тысяч человек. Однако и его решить одними лишь финансовыми средствами не получится. Прогресс в его решении тормозится тем, что списки переселенцев, получающих на новом месте бесплатное жилье, подвергаются регулярному пересмотру – нередко, как считают местные жители, по коррупционным причинам. Также острые споры вызывает то, должны ли быть включены в восстанавливаемый район некоторые села.
Попытки справиться с такими проблемами простым путем замены ответственных чиновников не приводят к успеху. А значит, по спорным вопросам требуется создание реально действующих переговорных механизмов, а для борьбы со злоупотреблениями – общественный контроль всех заинтересованных сторон. И то, и другое требует значительно расширить круг людей, с которыми на Кавказе взаимодействует федеральная власть. Вопрос, готова ли сама власть пойти на это.
