Иллюзия эффективности: куда летят российские ВВС
Российская операция в Сирии была успешной превыше всех ожиданий в течение первых двух недель, когда весьма ограниченное проецирование воздушной мощи произвело огромное политическое впечатление. К концу первого месяца стало ясно, что существенного воздействия на ход сложносочиненной гражданской войны в Сирии она не оказала. На десятой неделе операции произошла первая катастрофа: российский бомбардировщик Су-24 был сбит турецким истребителем F-16. Российское руководство отметает сомнения относительно эффективности использования воздушной мощи в качестве инструмента политики, и это превращает технические вопросы о ходе модернизации ВВС в международно-политическую проблему.
Мощь в воздухе
Войны XXI века, в том числе и локальные, ведутся (хотя и не всегда выигрываются) преимущественно в воздушном измерении, как это и предрекал сто лет назад итальянский теоретик воздушной мощи Джулио Дуэ. Россия за неполные 25 лет своей постсоветской истории успела накопить уникальный опыт участия в локальных конфликтах, но использование ВВС в них было крайне ограниченным, далеко уступая воздушным операциям СССР в Афганистане. Война с Грузией в августе 2008 года преподала в основном негативные уроки: при высоком уровне потерь (шесть единиц, включая дальний бомбардировщик Ту-22М3) результаты ударов с воздуха были малозначительными, а несколько бомб, сброшенных на Гори, произвели международный резонанс, крайне невыгодный для Москвы.
Молниеносная спецоперация по захвату Крыма в конце февраля — начале марта 2014 года обошлась без использования «воздушного моста», хотя аэропорт Симферополя был одним из первых объектов, занятых российским спецназом. Массированные переброски войск и техники шли в основном морем через базу в Севастополе, а также через Керченский пролив, поскольку украинские гарнизоны в Керчи и Феодосии не предприняли никаких попыток заблокировать эту географическую узкость. Стратегическая ценность Крыма для России на Черноморском театре задается тем не менее именно возможностью проецировать воздушную силу, для чего в кратчайшие сроки была развернута группировка ВВС со штабом на авиабазе Бельбек. В октябре 2014 года и в мае 2015-го бомбардировщики Су-24 с этой базы совершили имитации атак на эсминцы Donald Cook и Ross ВМС США в нейтральных водах Черного моря. В июле 2015 года командование ВВС объявило о плане развертывания в Крыму эскадрильи дальних бомбардировщиков Ту-22М3 в качестве ответа на развертывание элементов передового эшелона ПРО США в Румынии.
Одной из особенностей гибридной войны в Донбассе, разгоревшейся сразу после аннексии Крыма, была невозможность для России использовать воздушную мощь, поскольку первый же удар с воздуха ликвидировал бы возможность отрицать прямое участие российских войск.
И в ходе активной фазы этой войны (до марта 2015 года), и в ходе ожесточенного перемирия, которое продолжается до настоящего времени, Россия искала возможности для демонстрации мощи своих ВВС, которые оставались свободными от участия в боях в Донбассе. С середины 2014 года главным театром для этих демонстраций стала Прибалтика, где помимо учений разворачивалась серия провокационных воздушных перехватов, как, например, опасное сближение истребителя Су-27 с американским разведывательным самолетом RC-135U 7 апреля 2015 года. Примечательно, что российские боевые самолеты тестировали эффективность систем ПВО не только стран НАТО (включая Данию), но и нейтральных Швеции и Финляндии, тщательно избегая при этом каких-либо приближений к воздушному пространству Германии. Эта активность заставила НАТО принять серию ответных мер, включая усиление воздушной миссии в Прибалтике (Baltic Air Policing mission) и подготовку авиабаз в Польше. Эффективность патрулирования была продемонстрирована при перехвате истребителями НАТО группы российских самолетов (четыре истребителя Су-34, четыре истребителя МиГ-31 и два транспортных самолета Ан-26) 24 июля 2015 года. Эскалация взаимных демонстраций продолжалась все лето 2015 года, но с сентября Россия резко сократила интенсивность полетов, что привело к ответному снижению активности ВВС НАТО.
Еще одним театром, на котором российские ВВС активно модернизируют свою инфраструктуру, стала Арктика, где только Россия наращивает военные приготовления. Мощная группировка сил на Кольском полуострове осваивает новые базы не только в западной части (на Новой Земле и Земле Франца-Иосифа), но и в более сложной восточной Арктике (остров Котельный и остров Врангеля). ВВС выступают одним из главных заказчиков нового строительства; яркой демонстрацией возможностей по проецированию силы с воздуха стало десантирование взвода ВДВ на ледовый аэродром возле Северного полюса в апреле 2014 и апреле 2015 года. Демонстрируя готовность отразить новые угрозы, Норвегия, Швеция и Финляндия совместно организовали в мае 2015 года международные учения ВВС Arctic Challenge 2015 с участием более 100 боевых самолетов (включая принадлежащие НАТО самолеты AWACS). Россия ответила внезапной проверкой сил Центрального военного округа и вновь созданного объединенного командования «Север», в котором участвовали 250 самолетов. Еще одной демонстрацией стал сверхдальний (13 тыс. км) боевой вылет (19 ноября) пары стратегических бомбардировщиков Ту-160 с базы Оленегорск на Кольском полуострове, с запуском крылатых ракет из акватории Средиземного моря.
Крылья над Сирией
Интервенция в Сирии стала кульминацией использования воздушной мощи как инструмента политики России, и самый сильный эффект был достигнут молниеносностью этого использования: первая партия спецгруза прибыла в пункт базирования ВМС в Тартусе в первую неделю сентября, а в последний день этого месяца российские самолеты провели первые боевые вылеты с наспех оборудованной базы Хмеймим под Латакией. Первый месяц операции прошел на удивление гладко, но затем стало очевидно, что ее продолжение на уровне 30–50 вылетов в день не имеет большого смысла в плане создания перелома в ходе затяжной войны, а тыловое обеспечение становится все более сложной задачей. Состав смешанного авиаполка указывал, что операция нацелена на решение трех разных задач: непосредственная поддержка боевых действий на земле (12 штурмовиков Су-25 и шесть вертолетов Ми-24), нанесение ударов на всю глубину театра (шесть бомбардировщиков Су-34 и 12 бомбардировщиков Су-24) и прикрытие базы и боевых вылетов (шесть истребителей Су-30 и ракетные комплексы ПВО «Панцирь-С1» и Бук М-2).
Но отсутствие ощутимых результатов привело к первому шагу в эскалации интервенции, когда корабли Каспийской флотилии нанесли удар крылатыми ракетами большой дальности. Вторым шагом стало подключение стратегической авиации, которая наносила удары не только крылатыми ракетами, но и неуправляемыми бомбами. Потеря бомбардировщика Су-24 в результате перехвата турецким истребителем F-16 заставила пойти на еще один шаг и перебросить в Сирию дополнительно 12 истребителей Су-30 и ракетный комплекс ПВО С-400 «Триумф». Снабжение усиленной группировки становится все более острой проблемой; еще в ноябре ВМС вынуждены были приобрести у тогда еще дружественной Турции восемь транспортных судов для доставки необходимых грузов (включая топливо и боеприпасы). Оценки стоимости операции возросли с $2,5 млн до $8,5 млн в день, и каждая следующая ступень эскалации делает ее все менее устойчивой.
Проблемы полуреформы и недомодернизации
Значительное повышение интенсивности учений и тренировочных полетов ВВС не могло не привести к повышению аварийности, но серия катастроф летом 2015 года оказалась беспрецедентной. По крайней мере шесть боевых самолетов (два бомбардировщика Ту-95МС, два истребителя МиГ-29, один бомбардировщик Су-24М и один бомбардировщик Су-34) разбились на аэродромах и над территорией России. В стратегической авиации таких потерь не было за весь постсоветский период. К счастью, ни одной аварии не произошло в ходе демонстративных приближений к воздушному пространству стран НАТО и при перехвате военных и гражданских целей «противника», иначе подозрения во враждебных действиях могли бы вызвать кризис, аналогичный разворачивающемуся в отношениях с Турцией после атаки на бомбардировщик Су-24. Ни одной аварии до сих пор не было отмечено и на перегруженной и плохо оборудованной авиабазе Хмеймим, но катастрофа с истребителем МиГ-31 над Камчаткой 31 октября 2015 года напомнила о крайне высоком риске технических сбоев в Сирии. (Турецкий портал BGN News сообщал о том, что Сирийская Арабская Республика получила от Российской Федерации в рамках контракта, заключенного еще в 2007 году, шесть истребителей-перехватчиков дальнего радиуса действия МиГ-31.)
Проблемы финансирования встали на пути осуществления госпрограммы вооружений — 2020 с самого момента ее утверждения в начале 2011 года, поскольку ее количественные параметры (включая 350 боевых самолетов и 1000 вертолетов) не стыковались со стоимостью необходимого расширения производства. Прекращение кооперационных связей с Украиной с весны 2014 года крайне негативно сказалось на планах перевооружения ВВС, в особенности на обновлении изношенного вертолетного парка (двигатели для вертолетов производились на заводе «Мотор-Сич» в Запорожье), а также транспортной авиации (самолеты Ан-124 и Ан-70 разработаны конструкторским бюро Антонова в Киеве). Поставки радаров для истребителей Су-27 (производились на заводе «Новатор» в Хмельницком) также прекращены, а импортозамещение пока не налажено. Неопределенным остается осуществление важнейшего проекта создания истребителя пятого поколения Т-50 (ПАК-ФА): многократный рост его стоимости заставил Минобороны сократить госзаказ с 52 до 12 единиц, тогда как Индия подтвердила готовность закупить 150 самолетов совместного производства.
Отдельной и специфической проблемой в развитии ВВС является чрезмерное разнообразие парка самолетов, связанное не только с советским наследием квазиконкуренции нескольких конструкторских бюро, но и с многолетним приоритетом на продление сроков эксплуатации машин путем частичной или углубленной модернизации. Результатом стала исключительно сложная структура боевых частей, в которой наличествуют небольшие партии машин различных типов и модификаций (например, в категории многоцелевых истребителей имеется четыре модификации Су-27, четыре модификации МиГ-29, а также самолеты МиГ-31, Су-30 и Су-35).
Проведение военной реформы, жестко радикальной во многих элементах, породило еще одну проблему: серьезную дезорганизацию системы высшего военного образования, которая особенно болезненно сказалась на подготовке кадров для ВВС. Волевое решение о слиянии двух знаменитых академий — Военно-воздушной инженерной имени Жуковского и Военно-воздушной имени Гагарина — и выводе их из Москвы в Монино (учебно-образовательный центр перенесен в Воронеж) нарушило их работу на несколько лет, не говоря уже об увольнениях среди профессорского состава. Прием курсантов в 2010–2013 годах не проводился, что означает отсутствие младшего командного звена не только в эскадрильях, но и в частях аэродромного обеспечения и обслуживания. Это означает, что недостатки в техническом обеспечении ВВС, которые приводят к рекордно высокой аварийности, являются структурными и будут нарастать.
Головокружение от успехов
Российские ВВС оказались в ситуации значительно более сложной, чем обычный разрыв между завышенными задачами и переоцененными возможностями. С середины 2014 года политические установки на демонстрацию воздушной мощи достигли критического уровня, тогда как финансирование в реальном измерении резко сократилось, а материальная база ухудшается при крайней изношенности некоторых компонентов. Налицо срочная необходимость в ревизии целей перевооружения и перенацеливании ресурсов на техническое обеспечение, равно как и в трезвой оценке рисков провокационных воздушных перехватов и многонедельных боевых операций. Вместо такой переоценки продолжается эскалация конфронтационных установок, а каждое вынужденное сокращение текущих заказов на вооружение сопровождается повышением плановых ориентиров милитаризации.
Энтузиазм в отношении использования воздушной мощи в качестве инструмента политики не отменяет обеспокоенности в высшем политическом и военном руководстве по поводу двух неустранимых изъянов в боевых возможностях ВВС. Первое отставание касается высокоточного оружия, и хотя российская пропаганда превозносит точность воздушных ударов в Сирии, на деле отсутствие «умных бомб» органически дополняет полное безразличие к вопросу о потерях среди гражданского населения. На стратегическом уровне это отставание отражается в оценках уязвимости России к точечным или массированным ударам высокоточными системами оружия большой дальности. Эта уязвимость усугубляется вторым отставанием: российские ВВС не располагают и не рассчитывают в обозримом будущем получить на вооружение ударные беспилотные летательные аппараты (БПЛА) большой дальности класса Predator RQ1/MQ1/MQ9.
Стремление компенсировать эту слабость в самых современных компонентах воздушной мощи приводит к выводу о необходимости «асимметричного ответа» на угрозу высокоточного удара, и главным инструментом такого ответа служит ядерное оружие. Модернизация стратегических ядерных сил была и остается центральным приоритетом госпрограммы вооружений — 2020, и в ситуации затяжной и — в экономическом плане — крайне неравносильной конфронтации с Западом российскому руководству необходимо найти возможность сделать эти колоссальные инвестиции работающими.
Сирийская операция показывает, что российское руководство вошло во вкус и не видит опасности проецирования воздушной силы, тогда как нарастающая аварийность показывает крайне высокую степень риска в использовании этого инструмента политики. Частично проведенная модернизация создала иллюзию эффективности, тогда как на самом деле ВВС стали слабым звеном в разбалансированной и перегруженной российской военной машине.
Оригинал: Pavel Baev. Russian Air Power Is Too Brittle for Brinksmanship. PONARS Eurasia.
