Век патриархов: как русская церковь строила свою вертикаль власти
Сто лет назад Всероссийский поместный собор принял решение восстановить патриаршество. Патриарх, как и государь, для российского сознания и национальной культуры — фигура не столько политическая, сколько символическая. Это не просто руководитель церковной организации, «первый среди равных» ему епископов, а в первую очередь образ, наделенный сакральным ореолом.
Неудобная фигура
Патриарх так или иначе символизирует власть, но власть духовную. С одной стороны, у него гораздо меньше полномочий, чем у светского правителя, с другой — в чем-то он стоит выше, чем светский правитель. Недаром в социальной концепции Русской православной церкви написано, что, «если власть принуждает православных верующих к отступлению от Христа и Его Церкви, а также к греховным, душевредным деяниям, Церковь должна отказать государству в повиновении». То есть пространство для столкновения церковной и государственной власти существует.
Поэтому неудивительно, что светская власть не всегда была готова приветствовать фигуру патриарха и нередко предпочитала, чтобы церковь управлялась иначе. В российской истории несколько раз тормозили или вообще блокировали очередные выборы патриарха. Изначальное учреждение патриаршества на Руси, состоявшееся в 1589 году, было инициировано Борисом Годуновым, который не был царем, а выполнял роль правителя при фактически отрешенном от правления Федоре Иоанновиче. После длительного периода существования церкви без патриарха в синодальный период этот институт восстанавливается опять-таки в момент беспрецедентной политической турбулентности — в самый разгар революции. Наконец, после очередного отсутствия патриарха с 1925 по 1943 год избрание нового главы церкви связано с уязвимостью большевистской власти во время войны.
То есть всякий раз появление патриарха происходит в тот момент, когда власть чувствует себя недостаточно уверенно и ей нужна дополнительная «сакральная» поддержка. Когда же такая поддержка не нужна, то ненужным может оказаться и патриарх.
Однако и в самой церкви в идее восстановления патриаршества видели определенные риски. Обсуждение вопроса началось задолго до революции. Некоторые участники Предсоборного присутствия, собравшегося еще в 1906 году, высказывали опасения, что патриарх со временем превратится в абсолютного автократора, поместного папу, а его деспотизм и самоуправство в конечном итоге уничтожат соборность, что при патриархе епископат вновь оттеснит клириков и мирян от участия в церковном управлении, начнет борьбу за свои привилегии, а это приведет к вредной централизации и бюрократизации церковной жизни.
Наконец, некоторые боялись, что разные области Российской империи могут воспротивиться такой централизации власти и в противовес даже поставить вопрос о выборе своих, «локальных», патриархов в угоду центробежным тенденциям.
Сила патриарха
Как можем видеть сегодня, часть этих опасений оказалась вполне оправданной. Та вертикаль власти, которая выстраивается нынешним патриархом, обнаруживает и признаки авторитаризма, и бюрократизации церковной жизни, и борьбу епископата за привилегии. Этой осенью патриарх Кирилл выступил в Успенском соборе Новороссийска с речью, которая подошла бы римскому понтифику: «Если у кого-то еще остаются сомнения, нужно ли делать все то, о чем патриарх учит, — оставьте все сомнения! И строго исполняйте то, что я повелеваю! Потому что я не от своей мудрости говорю, а от мудрости всего епископата Русской православной церкви! Другого пути для нашей Церкви сегодня нет! Кто не согласен — на пенсию!»
Сто лет назад сторонники восстановления патриаршества, напротив, выступали в атмосфере либерализации церковного управления, начавшейся после многолетнего жесточайшего пленения бюрократической машиной. Именно тогда большинство епископов выступали за выборность не только епископата, но и священников силами общин, за широкое привлечение к управлению церковью мирян, за соборные начала церковной жизни.
Избранный патриархом Тихон оказался на удивление редким человеком, лишенным автократических амбиций. Более того, он в 1920 году издал свой знаменитый указ № 362, разрешающий епархиям переходить на самоуправление в отсутствие возможности связи с центром. Указ был продиктован условиями большевистских гонений на церковь и в итоге дал канонические основания для образования независимых церковных объединений — главным образом Русской православной церкви за рубежом (РПЦЗ).
В условиях, в которых Россия оказалась после падения советской власти, наличие действующего института патриаршества наделило церковь реальной политической волей. Государство обязано было считаться с просьбами и интересами Русской православной церкви. А в октябре 1993 года Алексий II даже выступал в роли примирителя между парламентом и сторонниками президента Ельцина.
Институт патриаршества помог церкви не допустить центробежных тенденций, избежать расколов, дать отпор разного рода «конкурентам» на воцерковление российского общества, каковым тогда в особенности представлялась РПЦЗ, упиравшая на свою незапятнанность сотрудничеством с безбожными властями.
Патриарх так или иначе стал точкой притяжения, фигурой репрезентации той системы, которая сегодня связана с утверждением традиционных ценностей, альтернативой либеральному пути развития. Если говорить о патриархе Кирилле, то он являет себя еще и лидером национального возрождения, консолидации национальных сил. Именно митрополит Кирилл еще в октябре 1993 года инициировал появление такой дискуссионной площадки, как Всемирный русский народный собор, название которого недвусмысленно указывает на его задачи. Кирилл стал обращаться к понятию «русского мира» раньше, чем это стали делать в Кремле.
Сегодня мы можем видеть, что в условиях жесткой вертикали светской власти и слабого развития гражданского общества фигура патриарха помогает церкви налаживать сотрудничество с властью и оказывать влияние на разные сферы государственной политики, будь то культура, образование или здравоохранение. Тот протест, который мы видим в либеральной части общества по поводу церкви, показывает, что ее влияние есть и оно расширяется. Можно спорить о методах, о правомерности использования церковью административного ресурса, но упрекнуть церковь в пассивности сегодня нельзя. Церковь демонстрирует свою социально-политическую повестку дня и старается по мере сил ее реализовывать.
Наконец, последний и, возможно, даже наиболее важный момент. По мере того как общественное пространство становится все более функциональным, а значит, обезличенным, церковь являет себя в качестве силы, противостоящей этому обезличиванию. В церковной жизни на разных уровнях очень силен персоналистический аспект. Фигура репрезентации приходских общин — это, как правило, священник-настоятель, епархий — епископ или митрополит. Неудивительно, что для церкви такой фигурой является патриарх. Его значение выходит за рамки текущей конъюнктуры и политического расклада сил в стране.
