Слишком горячая линия: почему Россия и США могут столкнуться в Сирии
В сентябре-октябре, по оценкам нескольких гуманитарных миссий ООН, интенсивность боевых действий в Сирии достигла масштабов осени прошлого года, когда шел штурм Алеппо. Сентябрь стал рекордным по числу жертв среди гражданского населения за весь 2017 год. Сразу на нескольких направлениях — в частности в Идлибе и под Дейр-эз-Зором — происходят события, которые могут определить исход многолетней войны.
Резкие заявления Москвы и Вашингтона в отношении действий противоположной стороны в Сирии — внешнее проявление процесса тлеющей эскалации, который характеризует динамику российско-американских отношений в этой стране с начала осени. Можно дискутировать, в какой мере эта эскалация является производной от новой волны военных столкновений, а в какой — выступает ее триггером, но растущие потери российских и американских сил — это тревожный симптом невозможности сторон выйти на полноценное политическое решение конфликта друг с другом. Отсюда — ставка на создание «ad hoc альянсов» с местными игроками — курдами, Турцией, Ираном — и поиск вариантов «договориться по-хорошему» с запрещенной в России «Хайат Тахрир аш-Шам» (бывшая «Джабхат ан-Нусра»).
Невозможная победа
Желая, с одной стороны, предостеречь американскую сторону от поддерживаемых ею, по версии Москвы, провокаций, а с другой — уклониться от резкого силового ответа, Россия усиливает обвинительную риторику в адрес США. Вновь говорится о нелегитимности американского военного присутствия в Сирии, военные США обвиняются в поддержке радикальных группировок и сливах секретной информации террористам. По мере продвижения сирийской армии на восток страны проблемой становится и американская военная база на сирийско-иорданской границе в Эт-Танфе, развернутая в апреле 2017 года «для борьбы с ИГ» (запрещена в России). Москва настойчиво требует ее закрыть, считая «100-километровой черной дырой, откуда совершают диверсионно-террористические вылазки мобильные группы ИГ».
Москва, похоже, уверена, что действия Вашингтона сейчас направлены на обеспечение «невозможности полной победы» Асада — состояния, при котором Россия будет вынуждена убеждать сирийское руководство договариваться с сильными оппозиционными группировками о реальном разделе сфер влияния. Только затем эти договоренности можно будет облечь в Женеве в какую-либо законную форму. Поэтому, считают в Москве, делиться с американцами «чувствительной информацией» об ИГ, «ан-Нусра», равно как и о собственных позициях, означает сильно рисковать тем, что эта информация в конечном итоге будет использована против российских же сил.
С другой стороны, усилия США направлены на недопущение создания Ираном плацдарма собственного влияния в Сирии. Известно, что эта позиция активно поддерживается Израилем и арабскими противниками Тегерана. Здесь России еще предстоит определить допустимый для собственных интересов уровень иранского влияния в Сирии. Однако «иранский срез» выходит далеко за пределы Сирии, и нарастающее давление на Тегеран со стороны администрации Трампа вынудит Москву занять более проиранскую позицию, чем она, возможно, хотела бы занимать.
Параллельным курсом
Внутри самих США дискуссии о том, является ли Россия лидером или заложником ситуации, порождают как минимум два варианта потенциальных решений. Согласно первому, необходимо использовать наступательный характер российской политики в Сирии для того, чтобы «помочь» Москве получить весь сопутствующий комплекс проблем.
Второй вариант утверждает, что нельзя позволять Москве продолжать «есть американский ланч» в Сирии, но нужно стремиться лишить ее достигнутого — как на политико-дипломатической арене, так и «на земле». Такой подход не исключает переговорного процесса, но лишь когда переговорные позиции Москвы будут слабее. Администрация Трампа пытается трансформировать отдельные элементы этих идей в конкретную политику, затрудняя продвижение сирийской армии на одних направлениях, отвергая российские предложения по сотрудничеству на других, предлагая собственные инициативы на третьих.
На фоне общей деградации российско-американских отношений взаимодействие двух стран в Сирии принимают за образец сотрудничества. В действительности то, что происходит между Россией и США в Сирии, можно назвать ценным опытом, хотя бы потому что российские и американские военные узнают друг друга в новых реалиях. В условиях, когда позитивный «опыт сосуществования» периода холодной войны был отторгнут, приходится нарабатывать новый — «опыт совместных действий». Однако действия эти в лучшем случае идут параллельным курсом, и поэтому назвать этот процесс сотрудничеством можно с натяжкой.
По факту речь скорее идет о координации. С тех пор как Россия два года назад начала военную кампанию в Сирии, российские войска и ведомая США коалиция действуют каждый по своей программе, а общей для них сверхзадачей является недопущение крупного прямого столкновения. На этом направлении достигнуто немало.
Между Россией и Соединенными Штатами существует несколько линий рабочей и кризисной коммуникаций. Одна — в Аммане, где с августа функционирует совместный мониторинговый центр «южной зоны деэскалации» в Сирии, соглашение по созданию которой было анонсировано после июльской встречи Путина и Трампа в Гамбурге, хотя работа над этим велась минимум с мая. Вторая — между центрами управления военной авиации: российской авиабазой в Хмеймиме и Центром объединенной зоны воздушных операций США (CAOC) в катарском аль-Удейде. Эта горячая линия позволяет представителям военного командования США и России обмениваться сообщениями по 10–12 раз в сутки. На базе в Удейде, к слову, работают русскоязычные переводчики, которые обеспечивают процесс общения американских военачальников с российскими коллегами. Кроме того, российскими и американскими военными специалистами проведены «линии соприкосновения» правительственных и оппозиционных сил.
Однако наличие прямых каналов коммуникации не гарантирует безопасность. Участившиеся инциденты, приведшие к болезненным потерям в рядах как российских, так и поддерживаемых США сил, дали повод для спекуляций на тему недейственности этих каналов. Свидетельства высокопоставленных российских и американских лиц, знакомых с ситуацией изнутри, позволяют сделать вывод, что проблема не в каналах коммуникации. Как инструмент они функционируют, как и прежде, и у сторон, по крайней мере на уровне военных и дипломатов, есть уверенность в профессионализме друг друга. Проблема в том, что этот инструмент пока не способен преодолеть императивы политического действия, инерцию великодержавного противостояния, где успех соперника рассматривается через призму «игры с нулевой суммой». Но даже минимальный уровень взаимодействия пока способствует удержанию конфликта в рамках непрямого.
Угроза лобового столкновения будет присутствовать до тех пор, пока российские и американские силы выполняют в Сирии свои отдельные боевые задачи. Кажется, понимание этого у обеих стран есть, но сейчас и этого уже мало. Без новых серьезных политических договоренностей между Москвой и Вашингтоном обе стороны будут втягиваться в необязательные для себя и опасные столкновения.
