Внеклановые риски: какие проблемы действительно надо решать в Дагестане
Призывы поставить во главу Дагестана человека, ранее не имевшего отношения к республике, звучали еще с 2000-х годов. Интересно, что эта идея получала поддержку с разных сторон — от русских националистов до тех дагестанских общественников, которые считали местную бюрократию безнадежно коррумпированной и требовали от федерального центра «хирургического вмешательства» в дела республики. Центр, однако, такие призывы много лет игнорировал, поэтому, когда в октябре 2017 года на посту и.о. главы Дагестана оказался Владимир Васильев, это многими было воспринято как признание Кремлем того факта, что дела в регионе совсем плохи и «хирургическое вмешательство» все же необходимо. Почти год спустя Васильев избавился от приставки «и.о.»: 9 сентября Народное собрание Дагестана избрало его главой республики. Интриги на выборах не было, но повод проанализировать то, что сейчас происходит в республике, есть. Исчерпывается ли все уже привычной для федеральных СМИ картинкой «обновления старой коррумпированной элиты»?
Условия операции
Справедливости ради стоит отметить, что некоторые проблемы Дагестана потеряли остроту еще в годы правления предшественника Васильева — Рамазана Абдулатипова, пусть и не всегда он при этом играл ключевую роль.
Во-первых, из региона так или иначе были удалены те представители местного чиновничества, чьи реальные полномочия были значительно шире, чем предполагала их должность. Речь прежде всего о бывшем мэре Махачкалы Саиде Амирове (осужден на пожизненное заключение) и руководителе дагестанского отделения Пенсионного фонда России, ранее главе Кизлярского района на севере республики Сагиде Муртазалиеве (объявлен в международный розыск). Эти люди, до того как попасть под уголовное преследование, неформально контролировали значительные территории и финансовые потоки и были способны мобилизовать в свою поддержку тысяче сторонников, так или иначе обязанных им своей безопасностью и благополучием. Еще в первой половине 2000-х подобных неформальных авторитетов, хоть и с разным уровнем влияния в республиканской элите, были десятки. Амиров и Муртазалиев на момент возбуждения уголовных дел оставались едва ли не последними из них, так что не стоит думать, что Васильеву пришлось иметь дело с «параллельными» и независимыми от него «центрами власти» в среде местного чиновничества.
Во-вторых, в последние годы перед назначением Васильева проблема религиозного экстремизма в регионе также стала менее болезненной. Пожалуй, все наблюдатели соглашаются, что главную роль здесь сыграл отъезд многих местных радикалов на Ближний Восток, где они примкнули к террористам. Изменился и баланс сил в местном исламе, не связанном с вооруженным джихадизмом.
Сейчас практически ушло в прошлое характерное для Дагестана в 1990–2000-е годы публичное противостояние суфизма — религиозной традиции, укрепившейся в регионе в XIX веке и основанной на духовном ученичестве у наставника-шейха, и различных течений, не принимавших суфизм. В начале 2010-х встречи между «суфиями» и их оппонентами становились самыми громкими событиями местной не только религиозной, но и общественной жизни. Возглавлявший Дагестан с 2010 по 2013 год Магомедсалам Магомедов считал организацию «внутриисламского диалога» одним из основных своих достижений. Почти полный уход с авансцены представителей «антисуфийского» крыла был связан с целым спектром причин. Некоторые представители этого крыла перешли на радикальные позиции и даже оказались в Сирии. Другие были вовлечены в различные местные конфликты и стали фигурантами уголовных дел. В итоге духовное управление мусульман Дагестана, в руководстве которого сосредоточены сторонники суфизма, стало единственной серьезной силой в местном исламе. В такой ситуации тоже есть свои риски. Если в легальном поле нет религиозных деятелей, авторитетных для мусульман, не принимающих суфизм, то растет опасность «индоктринации» последних со стороны экстремистских сил, которым не нужны легальные публичные площадки. Но, как бы то ни было, посланец из центра появился в Дагестане как раз тогда, когда напряженность на исламском «фронте» заметно снизилась.
А были ли «кланы»?
В такой ситуации борьба с местной коррупцией закономерно стала для Васильева основным политическим вызовом. Инструмент этой борьбы — не только уголовные дела, но и назначение на правительственные должности чиновников, не работавших ранее в республике (как премьер Артем Здунов, «выписанный» из Татарстана). Федеральные СМИ изображали этот процесс как борьбу с местными «кланами». Под таковыми принято понимать неформальные союзы чиновников и аффилированных с ними предпринимателей, часто основанные на этнической солидарности. Уже после прихода Васильева были арестованы многие местные чиновники, которых с 1990-х годов считали «клановыми» лидерами, включая главу правительства Абдусамада Гамидова и недавно отправленного в СИЗО главу дагестанского территориального органа ФОМС, некогда спикера Народного собрания Дагестана Магомеда Сулейманова. Однако их удаление с властного олимпа прошло столь безболезненно, что заставило усомниться, был ли у них в последние годы какой-либо ресурс влияния, кроме поддержки руководства, имеющей свойство прекращаться в один прекрасный момент.
Противостоять кремлевскому назначенцу пыталось не столько окружение высокопоставленных арестантов, сколько чиновничество среднего звена, состав которого сильно поменялся еще при Абдулатипове. Перспективы этих управленцев туманны не только из-за появления в республике «приезжих», но и на фоне проводимых Васильевым открытых конкурсов по формированию нового местного кадрового резерва. Но борьба против назначенных Васильевым членов правительства фактически свелась к анонимному сетевому троллингу. Поддержки за пределами министерских зданий это не имело. Видимо, антикоррупционная повестка сама по себе вызывает доверие у граждан и критика Васильева с позиций «местного патриотизма» большого успеха не имеет.
Новые проблемы
Однако декларированное Васильевым «возвращение России в Дагестан» рано или поздно затронет интересы не только элиты, но и широких слоев населения. Собственно, это уже происходит, например, когда глава Дагестана требует проверить законность строительства сотен многоквартирных домов в Махачкале, и оказывается, что многие из них построены без надлежащих разрешений, или когда новые члены правительства инспектируют рынки города Хасавюрт, крупнейшей оптовой площадки на Северном Кавказе, и требуют привести в порядок разрешения на торговлю. До этого системой их выдачи республиканский центр почти никогда не интересовался, и вполне ожидаемо, что при внимательной инспекции нарушений там можно найти немало.
Неформальная экономика в Дагестане, бесспорно, порождена существовавшей там в последние десятилетия бюрократической системой, крайне закрытой и блокировавшей путь наверх для «не своих». Но дело не только в том, что чиновники «крышевали» неформальную экономику. Работал и противоположный механизм: в некоторые серые зоны активное население шло как раз потому, что там не нужна была чиновничья «крыша». Так долгое время в Дагестане обстояло дело с жилищным строительством, обувной промышленностью, транспортными перевозками, оптовой торговлей. Безусловно, многое в этих отраслях было организовано не по букве закона и рано или поздно федеральная власть должна была это увидеть. Вопрос в том, как именно будет происходить теперь «обеление», не приведет ли оно лишь к повышению коррупционных издержек там, где они были невысоки, и к массовому уходу с рынка мелких и средних предпринимателей. При таком сценарии первым результатом будет увеличение миграции из региона.
Другим важным экзаменом для новой власти станут старые споры о муниципальных границах. Это, в частности, проблема земель отгонного животноводства — сотен тысяч гектаров на равнине, предоставленных в советское время горным хозяйствам и ныне вмещающих десятки поселений выходцев с гор, нередко не имеющих никакого формального статуса. Это и проблема восстановления Ауховского района, населенного дагестанскими чеченцами до их депортации в 1944 году. Решение этого вопроса много раз откладывалось из-за трудностей с созданием условий для переселения жителей других национальностей — потомков тех, кого после депортации чеченцев практически так же насильственно заселили на их земли. Общая черта этих проблем состоит в том, что их решение не сдвинуть с места без диалога заинтересованных сторон, у каждой из которых своя правда. Сегодня федеральный центр вряд ли считает умение быть посредником в конфликтах важным достоинством глав северокавказских регионов. Скорее ценится способность выводить конфликты из сферы публичного внимания. Однако в Дагестане без диалога проблемы не решаются, даже когда цель — сделать его как можно более «обычным» российским регионом.
