Возможное будущее: почему россиянам надо следить за референдумом в Турции

16 апреля в Турции состоится конституционный референдум, который определит судьбу страны на период до конца 2020-х годов. Так как вполне вероятно, что и россиянам придется участвовать в чем-то подобном в ближайшие годы, стоит, на мой взгляд, внимательнее присмотреться к нашему южному соседу и с политической, и, что важнее, с социально-экономической точек зрения.

Сравнение вертикалей

Турция во многом похожа на Россию. Авторитарная страна, она не раз и не два драматично отставала от европейских держав и потом стремилась их догнать; она, как и Россия, болезненно переживала и не до конца пережила крах своего имперского проекта; она прошла через антимонархическую и в определенной степени антиклерикальную революцию практически одновременно с нами; она долгие десятилетия, будучи соблазнена Европой, стучалась к ней в двери, пока не разочаровалась в этом курсе почти окончательно; и, наконец, в XXI веке она, как и Россия, «сотворила себе кумира»: по­рой президента, порой премьера, но почти наверняка — пожизненного «национального лидера», всевластие которого граждане и должны подтвердить в ходе нынешнего плебисцита.

Референдум 16 апреля ставит многие вопросы, которые давно перезрели и в России (хотя некоторые у нас решены). Срок полномочий парламента увеличивается с четырех до пяти лет (в России с этим уже разобрались); парламентарии будут лишены права «допрашивать» министров (чего у нас и не было); президент получит право увольнять министров (давно имеет); назначать одно­го или нескольких вице-президентов (полезная идея, а то синекур давно не хватает); состоять в политических партиях (тоже пригодится); назначать референдумы и объявлять чрезвычайное положение. Самым важным, разумеется, выступает то обстоятельство, что после одобрения этих изменений и их имплементации в 2019 году страна «обновится» настолько, что избранный в том же году президент (угадайте, кто им мог бы быть) начнет отсчитывать свой первый срок и сможет править до 2029 года.

Глядя сегодня на турецкое общество, иногда даже не веришь, что речь не идет о России. В моде консерватизм и отрицание европейского декадентства; нарастают «здоровые» религиозные настроения на фоне «непримиримой борьбы» с экстремизмом и терроризмом; спецслужбы присутствуют во власти практически повсюду; страна воюет в Сирии и проповедует пантюркизм. Президент, периодически меняя должности, правит с 2003 года, время от времени разгоняя свои «болотные»; клановая организация власти становится все более заметной. В то же время страна активно «встает с колен» в между­на­родных делах, да так, что Европа не перестает удивляться; про мари­о­неточные, только нами признанные, государства типа Турецкой Республики Северного Кипра и Абхазии с Южной Осетией, делающие наши страны еще более похожими, я и не говорю. Однако хотелось бы оценить менее заметные черты сходства, а именно экономические.

Отложенный эффект

Большая часть 2000-х годов прошла для Турции под знаком экономического бума. Средний темп прироста ВВП в 2001–2007 годах достиг 7,4%; экс­порт за эти годы взлетел в 3,4 раза, число посетивших страну туристов выросло в 2,1 раза. Доля промышленности в ВВП выросла с 20% в 2001 году до 24% в 2007-м, а государственный долг сократился с 75 до 35% ВВП. Уверенно рос жизненный уровень граждан; увеличивались бюджетные расходы на образование и здравоохранение; бы­ли приняты законы, формально делавшие Турцию более светской страной, чем ряд европейских государств. В 2005 году начались официальные переговоры о вступлении Турции в ЕС. Страна рассматривалась как значимый перспективный союзник и Европой, и Россией, и региональными державами. Перемены начались в 2010-х, когда сначала западные державы предельно ужесточили санкции против традиционного соперника Турции в регионе, Ирана, а затем «арабская весна» дестабилизировала ряд сопредельных государств, в частности Египет и Сирию, что сделало Турцию «островком политической стабильности» и активизировало ее поиски своего геополитического «предназначения».

Итогом стало «закручивание гаек», начавшееся практически одновременно с российским, в 2011–2012 годах. На этот процесс практически сразу отреагировало общество, а с некоторым лагом — и экономика. В 2013 году Стамбул и некоторые другие города были парализованы многочисленными акциями протеста, активизировались курдские сепаратисты и радикальные исламские группировки — однако премьер Реджеп Эрдоган ответил на это последовательными мерами по укреплению своей власти и перестройке Турции в президентскую республику. В 2014 году он победил на выборах и стал президентом. В той же мере, в какой в России победу правящей партии обычно обеспечивают аграрные регионы и национальные республики, в Турции президент был избран внутренними районами (ни в одной провинции, тяготеющей к побережью или находящейся на побережье Средиземного моря, Эрдогану вы­играть не удалось) с их более консервативным населением. С этого времени можно уверенно констатировать, что в турецком обществе начал нарастать раскол, а в отношениях между самой Турцией и практически всем остальным миром — напряженность.

Экономика «заметила» происходящее с конца 2014 года. Иностранные инвестиции упали на 54%, с $16,8 млрд в 2015 году до чуть более $9 млрд в 2016 году. Начался заметный отток капитала, инициированный крупными национальными предпринимателями. Курс турецкой лиры в 2015–2016 годах упал более чем на треть, с 2,34 до 3,58 лиры за доллар. Инфляция выросла с 7,2% в 2014 году до 9,3% по итогам 2016-го; средняя стоимость кредитов также по­шла вверх: доходность по долларовым 10-летним бондам Турции до­стигла 11% годовых. Число туристов, посетивших страну, сократилось с 36,8 млн человек в 2014 году до 25,3 млн в 2016-м.

Наконец, несмотря на заверения властей о продолжении экономического роста (план на 2016 год составлял 3,2%), промышленность ушла в отрицательные значения с начала года, а ВВП — с третьего квартала; в итоге ВВП страны, по официальным данным, снизился в долларовом эквиваленте на 0,45%, а в «реальном выражении» (тут, как в России, помогла существенная ревизия статистики, проведенная в 2016 году) вырос всего на 2,9%, хотя в 2010–2011 годах увеличивался в среднем на 9% в год. Сокращается практически все: строительство; производство комплектующих, используемых в глобальных производственных цепочках; скукоживается сфера услуг; по политическим причинам происходит практический разгром образования и научных учреждений. Прогнозы на 2017 год не указывают на восстановление роста; более того, к существующим проблемам может добавиться массовая эмиграция из крупных городов и средиземноморских провинций — состоя­тельные и самостоятельные граждане все чаще задумываются о том, чтобы не связывать судьбу со своим радикальным президентом.

Неевропейский выбор

На этом фоне правительство делает все возможное, чтобы обострить отношения с Европейским союзом, на который приходится 48,5% турецкого экс­порта (опять-таки, какое совпадение с Россией с ее 45,7%). C того момента, как в 2008–2009 годах доля населения, поддерживающая вступление Турции в ЕС, упала ниже 50% (с 77% на момент прихода Эрдогана к власти), антиевропейские акции стали коньком официальной турецкой политики. Поднятие турецкого флага над посольством Голландии, высылка турецких министров из Голландии и Германии, истеричная отмена ряда визитов турецких чиновников в Европу — все это указывает на то, что чрезвычайное положение, введенное в Турции после неудавшегося военного переворота, может затянуться на все те годы, пока Эрдоган будет наслаждаться пребыванием в президентской резиденции. И вряд ли тогда Турция сохранит свой былой экономический динамизм и останется тем развивающимся рынком, с которым глобальные инвесторы долгое время связывали огромные надежды.

К происходящему в Турции, на мой взгляд, россиянам стоит присмотре­ться сейчас очень внимательно. Пример этой страны показывает, насколько притягательными выглядят ориентиры геополитического величия в недавних империях и насколько готовы соответствующие общества к восстановлению авторитарных режимов. Каким бы ни был экономический подъем предшествующего периода, он легко приносится в жертву — против «размена благосостояния на величие и традиции» выступает лишь незначительная часть населения, которая выдавливается либо на периферию обществен­ной жизни, либо из самой страны. При этом хозяйственный спад отмечается даже тогда, когда мировая экономика находится на подъеме — и происходит не только в стране, страдающей от снижения цен на нефть, но и в сугубо индустриальной экономике, недавно служившей образцом успешной модернизации. Экономический спад, таким образом, выступает неотвратимым будущим для любой страны, чей лидер неожиданно решает «развернуть» основной тренд ее развития и «прогнуть под себя» как ее граждан, так и окружающий мир. Сами по себе такие развороты возможны, и они нередко случаются — просто, радуясь возрождению былого величия и прежних традиций, никогда не следует заблуждаться относительно их цены.