От национального к европейскому: почему Украина «деканонизирует» Бандеру

Последнее заявление Ярослава Качиньского, лидера правящей в Польше партии «Право и справедливость», о том, что прославление Степана Бандеры может помешать интеграции Украины в Евросоюз, стало еще одним этапом в продолжающейся битве версий общей истории между Варшавой и Киевом.

При анализе всех тонкостей взаимоотношений между Польшей и Украиной не стоит упускать общий восточноевропейский, а говоря шире — современный постмодернистский или даже постисторический контекст дискуссий, ведь речь идет не о чем-то уникальном, а о том, что повторялось много раз после 1991 года на пространстве к востоку от Одера. Впрочем, присутствует здесь и специфический постсоветский компонент, характерный не только для Украины, но и для стран Балтии.

Проблема идентичности

Новая идентичность постсоветских и постсоциалистических государств строилась, как правило, на возвращении к ситуации до 1939 года, времени до начала Второй мировой войны. Создавались умеренно националистические нарративы о пропавшей идиллической жизни до прихода нацистов и/или коммунистов, к которой и необходимо вернуться.

На «короткой дистанции» подобный механизм включения исторической памяти работал неплохо. Из жизни до 1939 года вспоминались по преимуществу приятные вещи: отсутствие дефицита, неколлективизированная деревня, безбоязненное исповедование религии, свободные поездки за границу, вообще «нормальная жизнь» в какой-никакой европейской стране, пусть даже не очень демократической (за исключением Чехословакии). Такие воспоминания объединяли большинство населения.

Но после первого этапа насыщения как материальным изобилием, так и политическими свободами наступал неизбежно второй этап, связанный с вхождением в Евросоюз, представители которого до времени закрывали глаза на те или иные шероховатости, связанные с воплощением консервативной утопии. Тут пошла речь не только об учете интересов множества меньшинств, которых прежде и «не существовало», — гендерных, сексуальных, этнических, — не только об экологии, социальной ответственности и т.д., но и о проблеме взаимодействия исторической памяти и настоящего. Это уже создание европейской идентичности в долгосрочной перспективе.

И оказывается, что те, кто на первом этапе борьбы с коммунизмом и коммунистическим наследием являлись своего рода маяками, образцами для подражания, героями новой патриотической мифологии, теперь оказываются не столь однозначными лидерами и примерами поведения, а их убеждения и поступки берутся под сомнение. Выявляется неоднозначность собственной истории.

Польша и Прибалтика

В Польше этот процесс прошел наиболее звучно. История с еврейским погромом в Едвабне, случившимся в июле 1941 года, сразу после прихода немцев, получила сильный резонанс, поскольку «продвигалась» с самого верха — бывшим президентом Александром Квасьневским. Первоначально его усилия были встречены польским обществом неоднозначно. Но сперва элиты, а затем и большинство населения осознали, что отказ от позиции, согласно которой поляки во Второй мировой войне были только страдающей стороной, несет в себе больше потенциальных выгод, в том числе в плане евроинтеграции.

Менее рельефно, но не менее значимо идут схожие процессы в странах Балтии. В период перестройки и первые постперестроечные годы история Второй мировой в регионе сводилась в основном к советской оккупации и вооруженной борьбе повстанцев против нее. Участники антисоветского сопротивления рассматривались как национальные герои. Их сотрудничество с нацистским режимом считалось вынужденным выбором из двух зол.

Но чем дальше, тем сильнее раздражали Европу и марши ветеранов коллаборационистских соединений, и отсутствие памятников жертвам холокоста, и привлечение к ответственности еврейских партизан. Особенно сильно это проявилось в Литве. Два скандала, связанных с так называемым временным правительством (действовало в июне—августе 1941 года), которое в 2000 году по инициативе Витаутаса Ландсбергиса попытались признать законным правительством страны, а в 2012-м торжественно перезахоронили за государственный счет его главу Юозаса Амбразявичюса, вызвали немалое смятение на Западе. Журналисты, например Джонатан Фридланд из Guardian, приезжая в Литву, были неприятно шокированы отсутствием институализированной памяти о геноциде евреев на фоне тщательно культивируемой мифологемы о «лесных братьях». Давление с разных сторон привело наконец к смене господствующих парадигм.

Книга Руты Ванагайте «Наши» (об участии литовцев в холокосте) и статья драматурга Марюса Ивашкявичюса «Евреи. Проклятие Литвы» вызвали немало шума и привели к длительным дискуссиям на тему неоднозначных моментов в истории страны. Атмосфера в итоге значительно изменилась. Например, в маршах памяти у мемориала убитым евреям в Молетае участвуют уже не только активисты, но и президент Литвы Даля Грибаускайте. В прошлом году мне довелось писать рецензию на книгу «Краткая история стран Балтии» Андрейса Плаканса. В ней «лесные братья» практически не упоминаются, а холокост предстает главным событием Второй мировой войны на территории Балтии. В последних публицистических выступлениях поэта Томаса Венцлова, «литовского Бродского», тема холокоста и общей ответственности литовцев за него преобладает.

Стоит заметить, что в свете этих тенденций иначе воспринимается решение Латвии и Эстонии, принятое в начале 1990-х годов, лишить де-факто русскоязычных жителей этих республик гражданства и приступить к построению «апартеидной демократии». Данный шаг явно был сделан вразрез с европейской ментальностью.

Украина

Аналогичный процесс, очевидно, запаздывает на Украине, чем и объясняются ее нынешние трения с Польшей по острым вопросам совместной истории. Иначе они были бы нелогичными в контексте нынешнего совместного геополитического противостояния Украины и Польши — России. Недаром в Киеве многие говорят об «ударе в спину» со стороны ближайшего соседа и союзника.

До 2014 года радикальный и воинствующий национализм никак не мог получить права гражданства (вспомним отмену судом присвоения Степану Бандере звания Героя Украины). Но после Евромайдана страна переживает «медовый месяц» романтического национализма. Неожиданная актуализация наследия ОУН-УПА (запрещенная в России организация) в условиях конфликта с Россией и кризиса гражданской идентичности при ирредентистских настроениях в Крыму и Донбассе напоминает о Восточной Европе и Балтии 1989–1991 годов.

Однако Киеву не стоит ждать снисхождения от Европы: там не собираются дожидаться «естественного» осознания собственных ошибок и покаяния. Активная позиция польских властей и общества показывает, что Украину будут активно подталкивать к этому процессу. У поляков, конечно, имеется и вполне прагматичная цель — опять предстать жертвами истории после саморазоблачений относительно Едвабне. Правящая партия хотела бы записать в свой актив раскаяние со стороны официального Киева.

Вспомним историю с «Кладбищем орлят» (Лычаковское кладбище во Львове), где более десяти лет назад под активным напором Варшавы удалось восстановить мемориал польским добровольцам, в том числе подросткам, погибшим в польско-украинскую войну 1918–1919 годов. Это случилось как раз через полгода после «оранжевой революции», когда Виктор Ющенко был крайне заинтересован в сближении с Польшей. Кстати, иные факты, связанные с «орлятами», сегодня воспринимаются совсем иначе: привлечение подростков к военной службе и участию в боевых действиях (например, в Африке) приравнивается к тяжелейшим преступлениям против человечности. 14-летний Юрек Бичан, погибший ради того, чтобы Львов был польским, а не украинским (как выяснилось, безуспешно), является символом не столько патриотизма, сколько безответственности вождей национализма, посылающих детей на смерть во имя эфемерных ценностей.

Поэтому можно ожидать, что нынешняя кампания агрессивного национализма и восхваления вождей ОУН-УПА (запрещенная в России организация) вскоре будет максимально приглушена, несмотря на ее пропагандистскую востребованность. Не случайно Петр Порошенко никак лично не отреагировал ни на эскапады с польской стороны, ни на речь в Раде президента Израиля Реувена Ривлина, в которой тот обвинил бойцов УПА в причастности к холокосту.

Конец «героического» этапа

Поскольку Первая мировая война привела к появлению новых государств, соотносимых с тем или иным этносом, 1920–1940-е годы стали временем всплеска националистических страстей в Европе. Некоторые нации оказались обделенными и стали вести борьбу за возможность воплощения своей националистической мечты всеми возможными способами. ОУН предстает совсем не уникальной организацией на фоне аналогичных подпольных террористических группировок. Достаточно вспомнить ирландскую ИРА, хорватских усташей, македонскую ВМРО, на руках боевиков которых немало крови. Даже сами евреи не избежали общей тенденции: группировка «Лехи» Штерна-Шамира занималась в общем-то тем же, что и остальные радикальные националисты, только в существенно​ меньших масштабах.

На сегодняшний момент «героический» этап истории в Европе, в том числе в Восточной, перешел уже в далекое и неактуальное прошлое. Его принято придирчиво-критически, а зачастую даже саморазоблачительно рассматривать и уж определенно не гордиться «подвигами» пращуров. Думается, сенсационные книги украинских авторов о «злодеяниях» соотечественников, в Волынской резне например, уже не за горами.