Собор без примирения: почему РПЦ не смогла преодолеть раскол с Киевом
Архиерейские соборы Русской православной церкви (РПЦ) обычно проходят спокойно, без сенсационных неожиданностей. В последний раз конфликтная ситуация на соборе была в 2008 году, еще в патриаршество Алексия II. Тогда соборяне осудили деятельность крайне консервативного чукотского епископа Диомида, условно лишив его сана за нападки на священноначалие. Когда мятежный епископ вместо раскаяния провозгласил анафему Алексию и будущему патриарху Кириллу, то лишение сана и священства стало состоявшимся. Но скандал быстро закончился — верующие отшатнулись от бывшего архиерея, ставшего простым монахом.
Теперь же РПЦ столкнулась с куда более серьезной проблемой, чем локальный бунт. Это дефицит коммуникаций с современным обществом, который приводит к печальным последствиям.
Загадка Филарета
Главным событием собора стал конфликт вокруг обращения к собору главы киевского патриархата Филарета (Денисенко). Бывший киевский митрополит, он в 1992 году возглавил раскол, за что в том же году был лишен сана, а в 1997-м — отлучен от церкви (анафематствован). Причем в отличие от анафем Диомида это неизмеримо более серьезное действие, признаваемое всеми каноническими православными церквями. С тех пор Филарет считается в РПЦ Михаилом Денисенко, с которым воспрещено всякое церковное общение.
И вот этот Филарет обращается к собору с двусмысленным текстом, который можно трактовать по-разному, особенно если рассматривать отдельные фразы вне общего контекста. Например, в тексте Филарет просит прощения у тех, кого обидел, — это легко принять за покаяние. Но если прочитать текст целиком, видно, что речь идет о варианте типичной для православной традиции формулы «прощаю и прошу прощения», не связывающей ее автора никакими обязательствами. Равно как и отсутствие в подписи Филарета патриаршего титула не является доказательством того, что он от него отказывается. Назвав себя «собратом» адресатов (а это и патриарх, и собор), он задал читателям его текста загадку — считает ли он равным себе патриарха или многочисленных митрополитов.
Однако письмо было оглашено неожиданно и для абсолютного большинства соборян, и для СМИ, которым трудно разобраться в тонкостях стиля. Поэтому в публичном пространстве письмо Филарета было истолковано как покаяние и капитуляция. Что, разумеется, вызвало негодование самого подписанта, который не только дезавуировал свою «капитуляцию», но еще и сообщил, что члены его делегации, негласно посещавшие Москву несколько недель назад, не только вели переговоры с главой внешнеполитического ведомства РПЦ Иларионом (Алфеевым), но и служили литургию и причащались в одном из подмосковных храмов Московского патриархата. Если это так, то история серьезная — таких событий, означающих де-факто признание православности Филарета и филаретовцев, не было уже четверть века.
А еще возникает проблема с Украинской православной церковью Московского патриархата (УПЦ МП). В этой церкви есть самые разные тенденции — от ориентированных на компромисс с Филаретом на основе создания независимой (автокефальной) церкви до консервативных, желающих не только сохранять, но и укреплять связи с Москвой. Особенно «промосковские» тенденции свойственны монастырям, пользующимся духовным авторитетом и привлекающим большое количество паломников. Анафема Филарету и полное игнорирование его фигуры являются аксиомами для немалой части клира и паствы УПЦ МП. Для них Филарет — враг, с которым невозможны компромиссы, а допустимо только полное и безусловное покаяние. А теперь получается, что Филарет то ли враг, то ли не совсем — и это способно внести смуту в ряды УПЦ МП.
В общем, если делалась попытка удивить общественное мнение, то она удалась. Но только плюсов от этого не видно. Общество оказалось не подготовлено к такому повороту — времена, когда его просто ставили перед фактом, ушли в историю. Филарет тоже счел себя оскорбленным. Попытка хотя бы начать «распутывание» украинского узла может привести к еще большему его запутыванию. На соборе сформирована комиссия, которая должна вести переговоры с филаретовцами, но предмет этих переговоров неясен. Если обсуждать тему автокефалии, возмутятся многие украинские верующие. Если не обсуждать, то для Филарета и его сподвижников это неинтересно.
Пресловутый ритуал
На фоне украинского конфликта тема признания аутентичности царских останков несколько отошла на второй план — но, разумеется, никуда не исчезла. В этом вопросе существуют два уровня восприятия — внутрицерковный и внешний. Внутрицерковный связан с наличием серьезной оппозиции признанию останков среди наиболее консервативной части епископата, за которой стоит немалая часть клира и паствы. В масштабах страны это не так много, но если учесть, что, по данным Левада-центра, практикующих — то есть посещающих церковь не менее чем раз в месяц — верующих в России около 14%, то удельный вес этого сообщества в церковной среде не так уж и мал.
Поэтому ни одна инстанция не может принять решение о признании мощей — несмотря на многочисленные подтверждающие экспертизы. Патриарх Кирилл заинтересован в том, чтобы переложить ответственность на коллективный разум Архиерейского собора, — консерваторы и так подвергают его резкой критике за его прошлогоднюю встречу с папой Франциском в Гаване. В то же время отсутствие единогласия на соборе может вызвать серьезную проблему, так как вопрос носит сакральный характер. А ситуация в церкви и так напряжена: наиболее консервативные украинские епископы — те самые, которые настроены промосковски — одновременно требуют сворачивания экуменических контактов с протестантами и католиками. Поэтому вопрос о мощах в очередной раз отложен — до следующего года, когда ожидаются церемонии, посвященные 100-летию расстрела царской семьи. Но все равно придется решать — государство заинтересовано в признании мощей как символа завершения гражданской войны.
И вот здесь и возникла тема ритуального убийства, которую озвучили церковные деятели, включая и епископа Тихона (Шевкунова), который считается одним из наиболее влиятельных архиереев. Для внутрицерковной среды это обсуждаемая тема, причем с явным антисемитским подтекстом. Эта тема была поднята для того, чтобы пойти навстречу реакционерам, продемонстрировать, что церковь готова учитывать их интересы. В результате возник сильный диссонанс с общественным мнением. Для внешней по отношению к церкви среды — как, впрочем, и для многих церковных людей — даже намек на «кровавый навет» выглядит неприличной архаикой. Пришлось заявить, что ритуальная версия не связана с евреями, но выглядело это запоздало и не слишком убедительно.
Церковь исторически исходит из своей самодостаточности, из того, что ее священноначалие решает, что хорошо и что плохо, а паства должна внимать. Это укоренившаяся точка зрения, которая, однако, создает церкви все более серьезные проблемы. В одном случае церковные деятели принимают за общественное мнение маргинальную точку зрения — и считают необходимым на нее реагировать. В другом — они ставят верующих перед фактом, когда речь идет об украинском вопросе, который как раз нуждается в общественной дискуссии и разъяснении причин изменения церковной позиции. Если такие тенденции будут продолжаться и далее, то авторитет РПЦ будет подвергаться все новым испытаниям.
