Зачем Медведев отдает пенсионные деньги стартапам
Пенсионные деньги могут потратить на высокие технологии. Экспертный совет при правительстве предложил вкладывать часть пенсионных накоплений в венчурные фонды и напрямую в технологические стартапы. Премьер Дмитрий Медведев поручил ведомствам подготовить свои предложения на этот счет к ноябрю. Объем пенсионных средств, которые могут пойти на венчурные цели – около $1 млрд. Примерно столько же было инвестировано на российском венчурном рынке в прошлом году.
Чтобы понять, насколько пенсионные средства помогут российской венчурной индустрии, нужно разобраться, что в ней происходит. В прошлом году российский венчурный рынок впервые за несколько лет начал падать. По данным недавнего отчета PricewaterhouseCoopers и РВК, объем вложенных средств за 2013 год сократился на 30%. Согласно исследованию Rye, Man and Gor Securities и East-West Digital News, в первом квартале 2014 года тренд продолжился – сделок по сравнению с предыдущим кварталом стало меньше на 38%.
Стоит ли паниковать? Пока нет. Большинство экспертов полагают, что замедление темпов роста – признак не стагнации, а взросления рынка. Несколько крупных игроков (Runa Capital, iTech Capital, Bright Capital и др.) вскоре завершают свои жизненные циклы – то есть снижают инвестиционную активность и сосредоточиваются на выходах из бизнесов. Количество этих выходов растет, пусть пока и медленно (на интернет-рынке, по имеющимся данным, было 30 сделок в 2013 году против 10 в 2011). Да, это мало, и денег выручено в итоге немного - если вынести за скобки гигантские сделки вроде IPO «Яндекса» передел акций «ВКонтакте», объем вырученных на выходах денег увеличился за два года с $262 млн до $298 млн, то есть примерно на 14%. К тому же далеко не у всех участников сделок бизнес был создан на деньги венчурных инвесторов. Но все-таки процесс сдвинулся с мертвой точки.
Да, у стартапов есть поводы для беспокойства. Отечественные фонды, которым хочется снизить риски, все чаще ищут проекты за пределами России и с глобальным потенциалом. Однако даже несмотря на падение, денег на рынке пока еще много, так что хорошим командам беспокоиться не стоит. А плохих и не жалко.
Более серьезный вопрос – что дальше? Самый проблематичный момент не в том, хватит ли достойных стартапов для инвестиций, а в том, хватит ли фондам денег в дальнейшей перспективе. В последние годы заметно обострилась конкуренция за средства потенциальных LP (limited partners) – инвесторов, которые вкладывают в фонды деньги, но сами в управлении ими не участвуют. И в ближайшее время вряд ли станет лучше.
Во-первых, на повестке дня – политический кризис, который уменьшает шансы вхождения иностранных владельцев капиталов в российские фонды практически до нуля. Впрочем, фонды почувствовали проблему гораздо раньше. Представьте, какой выбор стоит перед западными LP – фондами фондов, пенсионными фондами, страховыми компаниями, инвестбанками и т.д. Они выбирают между прямыми и венчурными инвестициями, затем между развитыми или развивающимися рынками, между макрорегионами, между отдельными странами. В итоге России приходится соревноваться, например, с Бразилией, Китаем, Тайванем или Индией, и в этом случае вероятность, что выберут именно нас, минимальна. На западных инвесторов бурный рост российского интернета не производит такого впечатления, как на нас самих.
Теоретически ничто не мешает инвестировать в Россию западным корпорациям и просто состоятельными людям, но на практике число таких альянсов можно пересчитать по пальцам. В целом российские венчурные фонды не назовешь приоритетным направлением вложений для иностранных LP. А после Крыма и санкций уж тем более.
Что с российскими капиталами? На развитых рынках до 25% венчурных капиталов дают фонды фондов: они не инвестируют в проекты напрямую, а вкладывают средства в другие фонды, а те уже непосредственно работают с предпринимателями. В России есть только одна структура подобного рода – РВК, и сейчас ее инвестиционный цикл практически завершен, основные средства давно розданы, а продолжение инвестиционной активности пока под вопросом.
Далее – институциональные инвесторы. Примерно четверть средств, управляемых венчурными фирмами в США, составляют деньги пенсионных фондов и страховых компаний. Это очень удобные для венчура «длинные» деньги, так как их можно размещать на долгий срок (от 5 до 10 лет). У нас в стране этим структурам пока не разрешается вкладывать деньги в венчурные проекты: государство до сих пор считало это слишком рискованным, несмотря на высокую доходность венчурного бизнеса. Если новая инициатива премьер-министра Дмитрия Медведева заработает, если у пенсионных фондов появятся пути комфортного и безопасного вхождения на венчурный рынок, результат будет значительный.
Но всех проблем индустрии эта инициатива не решит. Самый главный потенциальный источник капитала для венчурного рынка – это российские корпорации и частные инвесторы. На практике они сейчас предпочитают не идти в фонды, а делать все самостоятельно. Например, создавать собственные венчурные подразделения, как поступили «Ростелеком» и ряд других крупных компаний, в том числе в ИТ (Softline Venture Partners, Qiwi Venture) и банковском секторе (Сбербанк, ВТБ, Life, Ocean Bank и др.).
Владельцы небольших по меркам рынка капиталов (до $3 млн) чаще всего уходят в самостоятельное плавание – в бизнес-ангелы. Им трудно смириться с тем, что их деньгами будут распоряжаться другие люди, с которыми еще нужно делиться прибылью. Один из таких инвесторов, с которым мы пытались работать, долго пытался выторговать для себя разные привилегии, но когда узнал, что за управление деньгами ему придется платить отдельную сумму (management fee), окончательно передумал. Коллеги из крупного фонда рассказывали нам, как возмущен был один владелец капитала в $500 000, узнав, что при таком масштабе вложений у него не будет возможности принимать инвестиционные решения и влиять на параметры сделок.
Те же, кто располагает более весомыми суммами, как и корпорации, часто создают собственные венчурные структуры и распоряжаются деньгами либо сами, либо с помощью наемных менеджеров.
Отчасти дело также в молодости рынка. Для многих западных игроков принципиально важно, чтобы фонд прошел хотя бы два-три жизненных цикла. Большинство наших фондов еще не доросли до этого состояния – им всего по пять-семь лет, как и рынку в целом. В России нет пока ни одного игрока, который может продемонстрировать закрытый цикл инвестирования с выходами и доходностью. Поэтому и российским потенциальным инвесторам кажется – и небезосновательно, – что когда берешься за дело сам, риски и расходы ниже.
В конечном счете все это означает, что стоит ждать более острой конкуренции фондов за частные капиталы и сокращения числа самих фондов. На рынке появится больше непрофильных инвесторов с менее адекватными оценками и ожиданиями, что может плохо отразиться на качестве инвестиций, командах стартапов и отрасли в целом.
Отношение частных игроков к венчурным вложениям не изменится, пока не завершится отраслевой цикл и деньги не начнут массово возвращаться к инвесторам. Только когда циклы работы фондов станут системными, желающих отдать свои средства в управление будет больше.
