Рукотворное неравенство: почему в Давосе говорили о справедливости
Юбилейный форум в Давосе, проходящий на фоне самого продолжительного глобального экономического подъема за последние полтора века, тем не менее не стал праздничным мероприятием. Несмотря на рост, жители большинства стран разочарованы из-за растущего ощущения неравенства. Эта тема постоянно поднималась на форуме; к ней сегодня обращаются не только ущемленные несправедливостью, но и самые успешные; все чаще говорится о том, что неравенство способно вызвать разрушительные социальные конфликты, а серьезные политики призывают покончить с миллиардерами.
Установление диагноза
Проблема неравенства действительно очень серьезна. В США, где с середины 1970-х годов неравенство начало резко расти, исследователи давали разные объяснения происходящему. В 1980-е годы считали, что «новое неравенство» обусловлено технологической революцией, девальвирующей неквалифицированную рабочую силу и резко повышающей оценку уникальных способностей. Причем статистика по зарплатам это подтверждала: с 1979 по 1985 год доходы выпускников колледжей выросли на 8%, а людей со школьным образованием — упали на 20%. В начале 1990-х годов главный вклад в неравенство стал приписываться снижению налогов, инициированному Рональдом Рейганом. В 2000-е годы и позже под влиянием альтерглобалистских течений в фокусе оказалось глобальное неравенство, в котором стали обвинять развитый мир в целом; параллельно после кризиса 2008 года все обратились в сторону государства и начали говорить о необходимости повышения налогов и большей социальной справедливости, вспомним хотя бы Тома Пикетти с его «Капиталом в XXI веке».
Особую остроту проблеме придает то, что сегодня наиболее обеспеченные слои общества меньше озабочены материальными результатами своей деятельности, в то время как самые обделенные мотивированы исключительно экономическими факторами. Это существенно отличает нынешние классовые противоречия от положения прошлых эпох, когда обе стороны были мотивированы в равной степени утилитарно. Последствия подобного раскола могут стать даже более катастрофическими, чем те, что мы видели в начале ХХ века.
Офшорный мир
Чтобы понять причины нынешнего положения вещей, стоит вспомнить, что период «наибольшего равенства», 1970-е годы, были ознаменованы не только высокими налогами, но и относительной автономностью национальных экономик и финансов. Начиная с 1980-х годов в мире начались гигантские перетоки капитала, в которые вовлекалось все больше «хозяйствующих субъектов». В 1981 году во Франции социалистическое правительство смогло на время запретить покупку валюты, если только предприниматель не имел на руках выставленный зарубежной компанией счет на поставку товара. А уже в середине 1990-х годов любой человек через швейцарскую или люксембургскую юридическую фирму мог открыть компанию со счетом в любой валюте на Виргинских островах или купить лихтенштейнский слепой траст. Количество офшорных юрисдикций выросло с трех в 1980 году до более чем 40 в 2000-м. И не стоит полагать, что ими пользуются только российские казнокрады или латиноамериканские наркоторговцы. Десятки тысяч компаний создаются людьми, легально получившими свои доходы, но не желающими снова и снова платить с них налоги в случае прироста капитала от удачных инвестиций, вложений в недвижимость и даже при передаче наследства. Законно заработанные деньги уходят в офшоры и оттуда инвестируются по всему миру, недосягаемые для финансовых ведомств тех стран, где они работают. Следствием становятся сокращение налоговых поступлений, растущие дефициты бюджетов, урезание социальных программ.
До самого последнего времени считалось, что офшорная экономика — это увлечение лишь немногих государств за пределами развитого мира. Отчасти с этим можно согласиться: по некоторым расчетам, суммы, превышающие 40% ВВП их стран, держат в офшорах только представители России, Венесуэлы, ОАЭ и Саудовской Аравии. Однако когда президент Дональд Трамп огласил свою программу снижения налогов, почтеннейшая Apple вернула в США из-за рубежа более $285 млрд — сумму, сопоставимую с годовыми доходами российского федерального бюджета. Когда в 2016 году было обнародовано «Панамское досье», стало ясно, что оборот клиентов только одной, и то базировавшейся не в Швейцарии и не в Люксембурге, юридической компании составлял в год несколько триллионов долларов. Считается, что только из развивающихся стран в развитые ежегодно перетекает около $1 трлн с использованием обезличенных финансовых схем. Сегодня доступ к услугам офшорных финансовых центров получил даже upper middle class развитых стран, который на протяжении всего ХХ века был добросовестным налогоплательщиком. В таких условиях главы налоговых служб по всему миру начинают напоминать водителей, крутящих руль, привод которого к колесам давно сгнил и развалился. Чем больше власти будут повышать налоги, тем сильнее окажется стимул их избегать и тем изощреннее станут методы ухода.
Сегодня в мире сложились две альтернативные модели. С одной стороны, это респектабельные государства, в которых почитается священное право собственности, торжествуют законность и демократия и расширяются социальные программы. Налоги тут достигают 35–50%, и об уходе от них странно не задуматься. С другой — это страны с налогами 2–15%, часто авторитарные, где налогоплательщиков то запирают в семизвездочных гостиницах, пока те не отдадут миллиард-другой, то просто кошмарят так, что полковникам спецслужб не хватает жилплощади для складирования наличности. Бизнес предсказуемо ищет любые схемы спасения из этого рая. Итог един: все бóльшая часть финансовых потоков выходит из-под налогообложения.
Налоговый маневр
Оптимального решения проблемы пока не видно. И мне кажется, стоит радикально изменить сам взгляд на нее. Сегодня справедливо говорится о неравном распределении богатств. Но возьмем хрестоматийный пример Билла Гейтса, человека с состоянием $110,6 млрд. Богатство его семьи превышает состояние медианной американской в 1,14 млн, а доход за прошлый год — в 327 тыс. раз. Но за президентские люксы, где он останавливается во время поездок, гостиницы берут всего в 80–100 раз больше, чем за простые номера; дом его семьи площадью 6700 кв. м превышает по площади жилье средних американских семей всего в 42 раза; а костюм стоит (может быть, но не факт) в 15–20 раз дороже, чем те, что висят в сетевых магазинах. Это указывает на то, что неравенство в доходах и состояниях в развитых странах сегодня в сотни раз выше, чем неравенство в потреблении, хотя борцы с неравенством должны бы стремиться к снижению именно последнего. Тогда, может быть, следует сместить акценты? Подоходный налог или налог на прибыль легко обойти в любой стране. Зато почти невозможно, особенно сейчас, когда каждая единица товара и каждый счет попадают в электронные базы данных, обойти НДС или налог с продаж, избежать налога на недвижимость, автомобиль или яхту, не заплатить акциз на бензин или алкоголь. Радикально перекроив налоговую систему, перенеся основную тяжесть с налогов на доходы на налог на потребление, разве нельзя нанести смертельный удар офшорной экономике?
Сегодняшний мир очень сильно отличается от мира XIX века. Тогда самые крупные состояния создавались поколениями и переходили по наследству. Аристократический характер обществ делал высшую страту закрытой. Сейчас лишь один из десяти самых богатых американцев, Джим Уолтон, не создал свое состояние с нуля. Подавляющее большинство успешных людей в развитых странах сегодня успешны благодаря собственным талантам и усилиям, а не случайным обстоятельствам. Облагать их непропорционально высокими налогами — значит просто демотивировать. В эпоху первоначального накопления и индустриального капитализма идея прогрессивного налога была справедлива, но сегодня она утрачивает экономический смысл даже при сохранении ее моральной привлекательности. Я думаю, что пришло время, в том числе и собраниям, подобным давосскому, отвлечься от дебатов о нравственности и вернуться к дискуссиям об экономической эффективности и конкретно к обсуждению таких принципов налогообложения, которые уничтожат самое разрушительное изобретение последних десятилетий — глобальную офшорную экономику.
