Почему российской экономике не поможет даже доллар за 90 рублей

11 октября 1994 года, двадцать лет назад, в ходе биржевых торгов в Москве доллар подорожал по отношению к российскому рублю на 38%. Это было воспринято как национальная катастрофа, а председатель ЦБ Виктор Гера­ще­нко лишился своей должности уже на следующей неделе. С начала июля 2014 года доллар взлетел на те же 38% – но президент зани­мался проблемами Донбасса, а монетарные власти излучали оптимизм. 

Пока рубль обесценивался, часть экспертов впадала в панику, часть предлагала экзотические варианты спасения экономики, а некоторые выступали с объяснениями того, почему происходящее можно считать нормальным и не стоящим особого внимания. Стоит обратить внимание на недавнее выступление экономиста Максима Миронова в газете «Ведомости», суть которого сводилась к тому, что цены в России исключительно высоки, зарплаты непомерно раздуты, и потому рубль был обречен на радикальное удешевление.

Эта теория встает в один ряд и с другими построениями типа концепции «ловушки средних доходов» или российского «климатического проклятия», которыми у нас в стране привычно объясняются застарелые экономические проблемы. При этом никого не смущает, что в ту же «ловушку» почему-то не попала, например, Южная Корея, совершившая успешное путешествие из третьего мира в первый; а сложные климатические условия не мешают Аляске быть третьим по уровню благосостояния граждан штатом США, как не препятствуют они развитию Австралии или ОАЭ, где на кондиционирование производственных и офисных помещений тратится энергии больше, чем в Анкоридже или Якутске на их обогрев. 

Однако стоит ли, как в упомянутом тексте, делать вывод о том, что валютный курс должен составлять 70–90 руб. за доллар, из того, что кофе в Москве сто­ит Є6–8 против Є4–5 в столицах Западной Европы? Почему бы тогда не посоветовать Банку Японии срочно играть против иены, учитывая, что поездка из аэропорта Нарита в Токио на такси может обойтись в ¥23–27 тыс. (Є165–190) и более, тогда как в европейских городах подобные поездки порой в разы дешевле? Да что там иена! А швейцарский франк? Цены в этой альпийской стране таковы, что Москва покажется раем. Почему конкурентоспособность Швейцарии и Японии (эти страны занимают в Global Competitiveness Report 2014-2015 соответственно 1-е и 6-е места) не страдает от дорогих иены и франка, а Россия «задыхается» при «переоце­ненном» рубле?

Относительная стоимость валюты – лишь один из элементов в большой экономической игре. Есть и другие: чтобы быть конкурентоспособной, стране нужно структурно диверсифицироваться, усиливать внутреннюю конкуренцию, бороться с монополизмом, вводить диверсифицированные и стимулирующие экономику налоги; в той же Швейцарии федеральный налог с доходов, не превышающих 13 600 швейцарских франков в год (более 50 тыс. руб. в месяц), не взимается вообще, а НДС составляет 8%, а не 18%, как в России.

Нужно строго соблюдать права собс­твенности; создавать условия для открытия новых биз­несов; поощрять не государственных монстров, но средних и мелких предпри­нимателей; не дискриминировать иностранных инвесторов, а воспринимать всех, кто вкла­дывает деньги в твою экономику, как своих. А если уж быть совсем откровен­ным, то пока страна не превратилась окончате­ль­но в богатую и про­цветающую, разумно ограничить расходы на военщину, пугающую сопредельные государства, – например, тем же 1% ВВП, каким вполне обходятся японские силы самообороны. И тогда повышение курсовой стоимости рубля отнюдь не будет тормозить хозяйственный рост.

Впрочем, попытка объяснить проблемы отечественной экономики «переоцененностью» рубля наверняка будет востребована. Ведь этот аргумент можно интерпретировать и по-другому: своими успехами страна обязана бескорыс­т­н­ым чиновникам, а проблемами – алчным гражданам и потерявшим всякий стыд предпринимателям. Такая позиция может понравиться власть имущим, но хозяйственных проблем страны она не решит.

К сожалению или к счастью, сегодня не 1994 и не 1998 год. Российская экономика стала совсем другой. Подъем 2000-х привел к восстановлению экономической активности. Дефолт конца 1990-х выз­вал продолжительный экономический бум потому, что казавшиеся прежде бесполезными производственные мощности, задействованные на 60–70%, в мгновение ока оказались ценным активом и были загружены новыми заказами. Взрывной рост цен на нефть, начавшийся с 2000 года, оказался столь благотворным не только сам по себе, но и потому, что спровоцировал рост добычи в 2001–2008 годах почти в полтора раза. 

Сегодня этот эффект восстановления давно исчерпан, и ничто так и не помогло российской экономике развиться. Во многих отраслях ее показатели остаются на уровне РСФСР позднесоветского периода. В том легко убедиться, посмотрев на показатели добычи нефти и газа, жилищного строительства, внутренних пассажирских перевозок и многие другие. Населенная чиновниками и охранниками стра­на, в которой делается все для уничтожения предпринима­тельской инициативы, не может развиваться. И ее, разумеется, не подтолкнет к развитию даже девальвация последних месяцев.

Хотя, возможно, именно так рассуждает сегодня российская власть, полагая, что россияне – как предприниматели, так и простые люди – не до­стойны к себе ответственного человеческого отношения; что бизнес существует не для развития общества, а в лучшем случае для наполнения бюджета; что граждане должны надеяться на лучшее будущее, а не реально в нем жить; что обещания ру­ководства можно выполнять не через реальное доведение доходов до обозначенных ори­ентиров, а посредством обесценения рубля, которое позволит достичь намеченного раньше срока и ничего при этом не делая.

Власть сохраняет показательное спокойствие – но не потому, что знает, как в долгосрочной перспективе выйти из того состояния, в котором пребывает страна. Экономика продолжит развиваться так, как развивалась все годы путинского правления: от кризиса к кризису, но в целом не выходя за пределы того, чего когда-то уже достигала. И чем серьезнее окажутся будущие потрясения, тем более убежденно будут звучать голоса, утверждающие, что все дело в зажравшемся народе. Ну и действительно, а если не он, то кто?