Фонд реформ: почему в России не любят вспоминать о сотрудничестве с МВФ
Как причудливы бывают иной раз исторические траектории: отказавшись в рамках Бреттон-Вудского процесса стать полноправным соучредителем у колыбели МВФ, СССР с ним надолго расстался, чтобы почти полвека спустя, 5 октября 1991 года, все-таки оформить свое вступление за подписями президента СССР Михаила Горбачева и директора МВФ Мишеля Камдессю. Однако это «историческое», по словам участников встречи, событие прошло практически незамеченным, поскольку сам Советский Союз находился уже на «смертном одре».
А всего через три месяца в МВФ за финансовой помощью в размере $6 млрд для пополнения валютных резервов, осуществления платежей по внешнему долгу и интервенций на валютном рынке официально обратилось правительство Российской Федерации, государства, ставшего правопреемником СССР. После напряженных переговоров и заключения соглашения между фондом и гайдаровским правительством о финансовой помощи, предусматривавшего проведение в России глубоких социально-экономических реформ, в страну в августе 1992 года поступил первый миллиард по кредиту stand-by.
От транша к траншу
Казалось, жизнь и сотрудничество налаживаются, однако последующие кредитные транши в 1992 году выделены не были, и это стало только началом крайне сложных и противоречивых взаимоотношений между Россией и фондом. На самом деле сложность их была объективно предопределена самой ситуацией, которая сложилась в 1990-х годах прошлого века.
С одной стороны, с точки зрения российских чиновников, МВФ постоянно придирался и «зажимал» обещанные деньги, прикрываясь пресловутым принципом conditionality, т.е. обусловленностью кредитования выполнением согласованной программы реформ. Действительно, перспективы российского бюджета не раз висели на ниточке в зависимости от того, поступит ли в закрома очередной транш. Многие в правительстве и ЦБ тогда полагали, что фонд напрасно не прислушивался к их мнению и навязывал России свою догму, совершенно не принимая во внимание специфику огромной страны, экономика и граждане которой после десятилетий работы в принципиально иной системе координат с огромными трудностями переходили на рыночные отношения.
Надо признать, что в отношении «догмы» критики были в известной степени правы, поскольку через каких-нибудь десять лет МВФ едва ли не полностью пересмотрел свои позиции и традиционные рекомендации по ряду ключевых вопросов макроэкономической политики. Но правы они были лишь отчасти, ибо элементарные привычки бюджетно-налоговой дисциплины и антиинфляционной гигиены без давления со стороны фонда российские политики 1990-х самостоятельно усваивать никак не хотели.
Новый наркотик
Если посмотреть на ситуацию с другой стороны, глазами самого фонда, то осторожность его была вполне оправданна. Задачи, которые предстояло решить при трансформации российской экономики, были не только беспрецедентны, но и по своему риск-профилю подобны минному полю, где ошибок совершать никак нельзя: мировое сообщество не могло себе позволить допустить экономического краха ядерной державы. Россия одновременно была too big и too dangerous to fail.
Поэтому не стоит утверждать, что фонд был с Россией слишком жесток: часто, поддаваясь давлению лидеров стран «Большой семерки», ему приходилось закрывать глаза на явное отставание в графике преобразований, а то и на полное нежелание российских контрагентов выполнять ранее заключенные договоренности. Не случайно министр финансов Борис Федоров в 1998 году сравнивал получение Россией траншей МВФ с наркотиком, инъекция которого всякий раз лишала правительство стимулов проводить дальнейшие реформы.
Добавим к этому еще одно важное обстоятельство: МВФ времен Мишеля Камдессю в 1990-х годах объективно был одним из наиболее влиятельных игроков на российской политико-экономической сцене, и различные группы влияния, воспользовавшись поддержкой фонда, не раз пытались решить свои собственные задачи. Удержать в таких условиях нейтралитет, стоя на чисто профессиональных позициях, было чрезвычайно сложно. Российский кризис 1998 года стал, пожалуй, самым крупным на тот момент фиаско в истории фонда, чиновники которого, судя по подробным и искренним воспоминаниям представителя МВФ в Москве Мартина Гилмана, вынужденно принимали самое непосредственное участие в драматических событиях, связанных с дефолтом.
Однако то, что произошло потом, обернулось едва ли не еще большим конфузом: махнув после дефолта на Россию рукой, МВФ, ничтоже сумняшеся, предсказал сокращение ВВП России в 1999 году в размере 8%. Но тут вдруг произошло нечто совершенно неожиданное: российская экономика, предоставленная сама себе непассионарным правительством коммунистов, уже через год после дефолта перешла к уверенному подъему и устойчиво демонстрировала опережающий, по сравнению со среднемировыми показателями, рост вплоть до глобального финансового кризиса 2008–2009 годов.
Так что неудивительно, что вскоре фонд стал России не нужен. Поначалу правительство занималось реформаторской деятельностью без его финансовой помощи; первый и последний транш МВФ после дефолта поступил в Россию в июле 1999 года. Ну а после 2004 года роль наркотика стали с успехом выполнять выросшие цены на нефть. В 2005 году власти России досрочно погасили всю накопленную ранее задолженность перед фондом на $3,3 млрд и заодно решили, что от реформ одни неприятности и они больше не нужны.
Деньги не главное
Сегодня в России про МВФ вспоминают редко, он напрочь исчез из отечественного новостного дискурса. Затухающая битва за справедливое перераспределение голосующих квот в этой международной организации никого уже не зажигает: нынешние 2,63% голосов вполне комплиментарно отражают роль России в мировой экономике, а Китай с Индией и без нашей помощи потихоньку увеличивают свою долю за счет Европы и Северной Америки, хотя до перехвата контроля у Запада еще очень далеко. В СМИ крайне вяло комментируются даже бурные перипетии взаимоотношений МВФ с Украиной (в том числе в связи с печальной судьбой кредита на $3 млрд, сдуру выданного напоследок президенту Виктору Януковичу из российского Фонда национального благосостояния).
Мораль этой истории вроде бы очевидна, но не так проста.
Во-первых, деньги — это не самое главное. Денег от МВФ за всю историю отношений в Россию пришло не сказать что очень уж много. 15,5 млрд СДР (специальные права заимствований — валюта фонда), или чуть более $20 млрд, — это примерно 1,5% нынешнего российского ВВП, или меньше половины бюджетного дефицита текущего года. Скажем, задолженность по внешним облигационным займам, кредитам российскому правительству от частного сектора, сегодня почти в полтора раза больше этой величины.
Во-вторых, в такой стране, как Россия, реформы нельзя навязать извне. Пока элита всеми печенками не осознает их необходимость, никакие сочетания кнута и пряника не могут быть эффективны в продвижении преобразований.
И последнее. В целом усвоив не очень сложные уроки дефолта 1998 года, российская элита зря возомнила, что все знает и умеет сама и никакая чужая мудрость ей не указ. Главное достоинство МВФ всегда заключалось в уникальном и проверенном в различных условиях опыте десятков и сотен отборных профессиональных исследователей и практиков, игнорировать который может позволить себе только очень счастливое государство.
К сожалению, сегодняшняя Россия, напрочь забросившая какие бы то ни было преобразования и погрязшая в экономической стагнации, к числу таковых точно не относится.
