Глава ФРИИ — РБК: «На венчурном рынке колоссальная нехватка денег»
Содержание:
- Про российский венчурный рынок
- Что происходит с проектами и инвестициями ФРИИ
- Про нехватку денег
- Про государственные деньги
- Про мировой венчурный рынок
- Про рынок частного капитала
- Какие стартапы сейчас интересны
Про российский венчурный рынок
По словам главы Фонда развития интернет-инициатив Кирилла Варламова, за последний год реализуется тот же тренд, который проявился в 2022 году, — объем венчурных инвестиций снижается.
— В России уже настолько маленькие цифры, что любая флуктуация вызывает изменения статистики. В целом рынок упал в десять раз, как-то немножко шевелится, но цифры катастрофически недотягивают до уровня 2021 года, когда у нас были пики по объему инвестиций и количеству сделок. Сломалась венчурная модель как таковая. Компании перестали покупать стартапы, у них другая повестка — сохранить бизнес. Из-за политических и экономических рисков оценки стартапов резко упали, соответственно, их владельцы не хотят продавать бизнес. Если никто не хочет ни продавать, ни покупать, то инвестировать в стартапы в этой модели бессмысленно — никто не ждет, что стоимость стартапа будет расти. Но все хотят есть, и участники венчурного рынка тоже, поэтому появилась дивидендная модель — инвесторы решили вкладываться в стартапы, которые принесут дивидендный доход.
Но здесь другая проблема. Во-первых, стартапов, которые зарабатывают и могут платить дивиденды, не так много. Во-вторых, инвесторы хотят вернуть свои вложения за определенный срок, желательно такой, какой был раньше — условно пять лет. Но в дивидендной модели крайне сложно вернуть капитал с хорошей доходностью за такой срок. Компания должна мгновенно вырасти и сразу же начать платить большие дивиденды, которые не только окупят инвестиции, но еще и принесут ощутимый доход, покрывая в том числе потенциальные убытки от других стартапов. Это напоминает анекдот: «Идеальный мужчина в глазах женщины — тот, который зарабатывает бешеные деньги, проводя все свое время с семьей и детьми».
По словам Варламова, любой инвестор, пытающийся заработать деньги, человек или фонд, думает о том, как он будет выходить из проекта. Но поскольку вся модель сломалась, «в Excel ничего не сходится», они не инвестируют в такую модель. Есть какие-то исключения, если на стартап есть понятный покупатель, например крупная корпорация, под которую он целевым образом выращивается, или, допустим, если есть понимание, что компанию можно будет продать на глобальном рынке, но это «очень частные истории».
Что такое ФРИИ
Фонд развития интернет-инициатив (ФРИИ) — проект Агентства стратегических инициатив, был учрежден в 2013 году по предложению президента. Изначально крупные российские компании (какие именно, не раскрывается) передали под управление ФРИИ 6 млрд руб. За время существования ФРИИ инвестировал более чем в 460 стартапов, в том числе в разработчика сервиса распознавания лиц VisionLabs и разработчика роботов Promobot.
Что происходит в ФРИИ
По словам Варламова, после весны 2022 года ФРИИ тоже начал инвестировать в дивидендные компании. Фонд является evergreen («вечнозеленым»), то есть регулярно вливает капитал в поддержку развития портфельных компаний, поэтому у него нет задачи за пять лет вернуть капитал, срок возврата может быть более длинным. Сейчас в портфеле ФРИИ около 270 компаний. До 2022 года их было около 460, из них 60 были проданы, остальные 130 прекратили существование.
— Все наши 270 стартапов приносят какую-то прибыль, но существенные дивиденды платят от силы десятка два компаний. Важно понимать, что мы инвестируем в стартапы, которым нужен один или два шага до выхода на рентабельность. Это еще одна проблема в России: глубина рынка резко схлопнулась. Если раньше стартапы могли поднимать три, четыре, пять раундов до выхода на рентабельность, то сейчас максимум один-два. Никто не хочет давать деньги стартапам, которым далеко до момента, когда они начнут зарабатывать. При этом платить дивиденды — это противоречие для сути стартапа, потому что в классической модели его задача — максимально вырасти, чтобы нарастить свою стоимость. Получается, что выдергивают деньги вместо того, чтобы вкладывать их в рост. Но модель сейчас такова, что по-другому не заработать.
До 2022 года стоимость портфеля активов ФРИИ оценивалась примерно в 15 млрд руб., еще какое-то количество денег лежало на счету, говорит Варламов. Более свежую оценку фонд не проводил.
— Стоимость портфеля может быть сравнимой с той, какая была до 2022-го, потому что оценка каких-то активов уменьшилась, но каких-то увеличилась. Некоторые компании вернули в виде дивидендов уже в несколько раз умноженный капитал. Это позволяет нам существовать и продолжать инвестировать. Может быть, не в том объеме, как нам хотелось бы, но мы вполне самодостаточные. При этом мы продолжаем обсуждать с разными партнерами привлечение дополнительного капитала. По-моему, в России сейчас не хватает активности, которую вел ФРИИ в период своего становления, в 2014–2016 годах, когда мы инвестировали по 75 компаний в год, запускали акселераторы. Из-за этого мы увидим просадку через пару лет в объеме зрелых стартапов.
Варламов не уточнил, с кем ФРИИ ведет переговоры о привлечении дополнительного финансирования. Лишь сказал, что с «Ростелекомом», который в 2020 году стал совладельцем 31% одной из структур ФРИИ, вложив 2 млрд руб. в ее уставной капитал, таких переговоров нет.
До недавнего времени ФРИИ выходил из капитала 10–15 компаний в год, сейчас, по словам Варламова, получается сделать одну-две сделки. Например, в начале года ФРИИ продал «Ростелекому» компанию 2do2go (ООО «Медиа Сервис»).
— Это скорее случайные сделки, когда есть большое желание со стороны покупателя, есть какая-то синергия между ним и стартапом. Целенаправленно мы сейчас не ищем покупателей в свои стартапы. В некоторых компаниях продолжаем наращивать свое участие.
На днях ФРИИ инвестировал 150 млн руб. в Brandquad, которая продвигает систему для ретейлеров по контролю за информацией о продукте и статистикой интернет-продаж. Среди ее клиентов — L’Oreal, Nestle, PepsiCo, Johnson & Johnson и Mars. Всего у ФРИИ было десять сделок в 2023 году, план на 2024-й — примерно 15–20 проектов с возможным чеком до 200 млн руб.
Про нехватку денег
— Еще одна фундаментальная проблема в России — на венчурном рынке колоссальная нехватка денег, инвестиций. До 2022 года их нехватка оценивалась примерно в восемь раз от объема на тот момент, сейчас — на два порядка. Из-за нехватки денег на рынке частота появления новых стартапов в России снизилась в десять раз. На энтузиазме основатель может продвигать сколько-то идей, но их на порядок меньше, чем то, что ты можешь сделать с деньгами.
Варламов отмечает, что государство пытается предпринимать усилия, создает институты развития, разработало законопроект про право на риск (в конце мая правительство внесло в Госдуму законопроект «О технологической политике России», в котором среди прочего указано, что органы финансового контроля при оценке финансирования проектов должны учитывать право на обоснованный риск, и если сформирован портфель проектов, то он должен оцениваться целиком, а не по отдельным проектам, но критерии должно будет установить правительство). Но, по мнению главы ФРИИ, это вряд ли поможет рынку.
— Сегодня один чиновник дал право на риск, а завтра пришел другой и посадил тебя. Если пропали бюджетные деньги, кто-то должен сесть, а лучше несколько человек. Мы изучали, как это устроено в других странах. Например, китайские госкапиталисты создают так называемые целевые венчурные фонды. У них несколько десятков таких фондов, которые занимаются конкретными нишами: рынками, технологиями, чем угодно. В США относительно рыночный формат — там несравнимо больше, чем в России, эндаумент-фондов (целевых фондов. — РБК), которые инвестируют в капитал. Плюс в США деньги в венчурные фонды могут давать пенсионные фонды. У нас так нельзя. Мы делали подход к тому, чтобы часть пенсионных денег разрешить инвестировать в венчур, но из-за законодательных ограничений эта дорога не кажется реализуемой.
По словам Варламова, сейчас они вместе с лидерами партии «Новые люди» продвигают законопроект, по которому компании, инвестирующие в венчурный рынок, смогут снизить налог на прибыль пропорционально инвестициям.
— Эта конструкция была признана жизнеспособной и согласована с правительством, Минфином, остальными участниками рынка. Так как налог на прибыль по большей части платится в бюджет регионов, то они будут принимать решение о применении механизма. У нас есть богатые регионы, которые, думаю, будут заинтересованы в такой схеме. Понятно, что корпорации инвестируют в первую очередь в стартапы в сегменте b2b, но, с другой стороны, никто не мешает условному «Яндексу» или VK создавать свои фонды, которые будут работать в b2c. Надеюсь, в первом чтении законопроект будет принят в июне.
Про государственные деньги
Варламов настаивает, что лучше, чтобы государство не инвестировало в венчур. По его мнению, так хуже и для стартапа, и для самого государства.
— Государство научилось выдавать гранты. От них есть какая-то польза, например в микроэлектронике, программном обеспечении, где есть экстренные задачи по импортозамещению решений ушедших из России компаний. Но в целом эффективность такого финансирования значительно ниже, чем инвестиционного. Я много раз говорил, что грант — это благотворительность, а инвестиции — это как нанять человека на работу. То есть вы изначально смотрите на его мотивацию, качества, требуете возврата инвестиций и т.д. И если посмотреть на индустриальные центры компетенций (ИЦК, создавались для объединения усилий участников рынка по импортозамещению специализированного софта ушедших из России компаний. — РБК) и центры компетенций по развитию российского общесистемного и прикладного программного обеспечения (ЦКР, создавались для импортозамещения общесистемного софта, например операционных систем, офисных приложений и т.п. — РБК), которые занимались подбором проектов для получения грантового финансирования, общий объем запрошенных денег составил более 500 млрд руб., а выдали около 12 млрд руб.
Согласно опросу ФРИИ, 64% компаний говорят о недостаточном качестве предлагаемых российских решений, 36% — об отсутствии подходящих решений для своих ниш, 43% — о сложности интеграции, 28% — об их высокой стоимости.
— Но это не чья-то жадность, просто дешевле не сделать. Есть определенный объем сложного кода, который нужно написать. Когда вы вынуждены делить эти затраты на условно трех-четырех заказчиков, если, например, речь про какие-то отраслевые решения, то получается очень дорого. Нужно делить затраты с потенциальными заказчиками из других стран. Допустим, есть пять заказчиков в России, которым нужен определенный софт. Они могут скинуться на его создание столько, сколько попросят, потому что других вариантов нет. А могут дать те же деньги через фонд, имея после этого долю в капитале компании, купить этот софт, но уже по условно рыночной цене. При этом эта компания может иметь экспортный потенциал, продавая потом софт на другие рынки. Это другой путь, но он более сложный.
Про ситуацию в мире
В мире, по словам Варламова, венчурные инвестиции тоже снижаются из-за инфляции, высокой ставки рефинансирования, подорожания денег. На рынке США, который является наиболее крупным по объему и активности, все раунды просели, никто не хочет поднимать down round, то есть раунд с более низкой оценкой, чем был предыдущий, говорит глава ФРИИ. «Инвесторы, в свою очередь, не хотят вкладываться по высоким оценкам, потому что деньги стали дороже. Если деньги дороже, оценки должны падать, но владельцы стартапов не хотят привлекать по таким оценкам. Получается замкнутый круг», — указал он.
— При этом довольно резкое снижение видно по объему инвестиций, которые поднимают сами фонды. То есть LP (limited partners, физические или юридические лица, желающие разместить свои деньги в фонде для получения прибыли. — РБК) денег не дают, а часто даже сами GP (general partners, управляющие фондом. — РБК) денег не берут, потому что не могут их в рынок разместить. При этом фонды сидят на деньгах — очень много было поднято в 2020-м — начале 2022-го. Поэтому мы видим сумасшедшие раунды по $50–100 млн в стартапы на seed-стадии (посевных инвестиций, когда стартап создает бизнес-план, тестирует проект. — РБК).
Про рынок частного капитала
Зарубежные инвесторы начали постепенно уходить с российского рынка с 2014 года, вспоминает глава ФРИИ. Примерно к 2017–2018 годам их почти не осталось, но к 2019–2020 годам появилось большое количество частных российских инвесторов, маленьких фондов, бизнес-ангелов, синдикатов — «рынок заколосился». В 2020–2021-м было много сделок. Но сейчас частные инвесторы на венчурном рынке ведут себя точно так же, как остальные, то есть работает только дивидендная модель. При этом на публичном рынке частные инвесторы сейчас, наоборот, очень активны.
— Частные игроки стали главными действующими лицами на бирже. Случился бум IPO. Большое количество денег оказалось заперто в России, плюс повысилась доступность работы с брокерами. Мы в каком-то смысле повторяем модель иранского рынка, когда на страну наложили масштабные санкции, у них резко вырос фондовый рынок. Хотя сейчас в России высокие ставки по депозитам, но, если их чуть-чуть снизят, будет дополнительный интерес к инвестированию в акции, в капитал.
По словам Варламова, в последних нескольких IPO, особенно в крупных вроде Совкомбанка, были институциональные инвесторы, но в небольших размещениях было много частных инвесторов.
— Мне говорили, что в одной из компаний, которая делала IPO, 40% всего размещения выкупили инвесторы по одной акции. Акция стоила 2 тыс. или 3 тыс. руб., то есть там был очень-очень длинный хвост. Небольшую сумму не жалко потратить, попробовать, что это вообще такое. Это на самом деле очень многообещающе, потому что сегодня эти люди инвестировали 2 тыс., а завтра — 5 тыс. руб. На этот «хвост» можно опираться. Хотя у него есть свои недостатки. Непрофессиональных инвесторов легко ввести в заблуждение, они нетолерантны к рискам. При малейшем снижении, непонимании того, что происходит, они будут паниковать и убегать. Ряд компаний, скажем так, пользуются этим, раздувают капитализацию, при этом фундаментально, может быть, не являются инновационными, большими, быстрорастущими компаниями. Не буду называть имен. По ним все равно у инвесторов будет разочарование, какое-то охлаждение, отрезвление. Значит, надо постепенно воспитывать грамотность. Есть ожидания, что в ближайшие полтора-два года мы увидим порядка 30 IPO в России. Один из свежих российских трендов — продажа акций стартапов через банки-брокеры до их размещения на бирже.
У ФРИИ, по словам Варламова, есть планы по выводу на биржу ряда портфельных компаний, но детали он не назвал.
Какие стартапы наиболее интересны
По словам Варламова, в последние два года в России есть больший интерес ко всему, что связано с кибербезопасностью и импортозамещением.
— Есть три волны импортозамещения, как я для себя это сформулировал. Условно, экстренное импортозамещение, когда ни минуты нельзя ждать, надо все поменять. Это, в частности, кибербезопасность, потому что ты не можешь больше пользоваться какой-то иностранной системой безопасности — она же мгновенно может стать «системой опасности». Поэтому видели бум инвестиций и бум роста продаж отечественных решений. Вторая волна — операционные системы, офисные приложения, базы данных, ERP (система управления и контроля за основными бизнес-процессами в компании. — РБК). При их отключении бизнес встанет не мгновенно, а в течение нескольких дней. Это тоже довольно серьезный риск. Третья категория — условно все остальное, что надо импортозамещать. Острая фаза первой волны почти закончилась, сейчас реализуется вторая.
Кроме того, по словам Варламова, в России проявляются глобальные тренды, связанные с технологиями. Есть интерес к стартапам, занимающимся искусственным интеллектом, IT, облачными технологиями и др. Но, например, для биотеха, который развивается глобально, в России не хватает глубины рынка.
— Биотех — очень капиталоемкое направление с очень длинными циклами инвестиций. Исследования, регистрация и испытания препаратов занимают много времени, цикл продукта от идеи до вывода на рынок — 15–20 лет. В развитых инновационных экосистемах есть огромное количество венчурных фондов на каждом этапе. Компании, которые только через 6–7 лет намерены представить продукт и получить первую выручку, умудряются проводить IPO. Но это компании, которые уже существуют 10–12 лет, то есть это очень глубокий рынок с точки зрения поддержки стартапов. Ничего подобного в России ни по объему денег, ни по инфраструктуре выращивания таких компаний и близко нет.
Пять фактов о Кирилле Варламове
10 февраля 1974 года родился в Свердловске.
В 1996 году окончил Уральский государственный технический университет, прошел образовательную программу Университета Брэдли (Пеория, США) и компании Caterpillar.
В 2001 году вместе с Александром Давыдовым создал IТ-компанию Naumen.
В 2012 году окончил московскую школу управления «Сколково», Executive MBA, стал доверенным лицом кандидата в президенты России Владимира Путина и победителем в международном конкурсе «Предприниматель года» консалтинговой компании Ernst & Young в 50 странах мира.
В марте 2013 года назначен директором созданного на тот момент Фонда развития интернет-инициатив.
Зеленский потребовал «компенсацию» у НАТО
Названа основная версия убийства генерала Кириллова
Пляжи Анапы залило мазутом. Как идет спасательная операция
ЦБ рассматривает идею тестирования для получения ипотеки
Конор Макгрегор анонсировал боксерский поединок
В России начались продажи электрического Mercedes-Benz G-Class стоимостью более 30 миллионов
Крупнейшие банки повышают ставки по депозитам, не дожидаясь решения по ключевой ставке
Вторичное жилье в Москве подешевеет до 15% в 2025 году
Число ипотечных сделок с новостройками Москвы снизилось в 2 раза
Как бывший замминистра обороны отреагировал на продление ареста. Видео
Читайте РБК в Telegram! Подборка наших каналов
