Продюсеры о билетобоязни, деньгах Моргенштерна и отменах концертов

— Массовые мероприятия остановлены практически во всей стране. Новые данные о росте заболеваемости COVID-19 появляются каждый день. В Санкт-Петербурге ужесточили санитарно-эпидемиологические нормы. Как в условиях продолжающейся пандемии развивается российский музыкальный бизнес?

Иосиф Пригожин: Все абсолютно нестабильно. Люди боятся покупать билеты. Мне кажется, что люди, которые дают распоряжения по поводу массовых мероприятий, не понимают, как работает этот бизнес. Это же не просто аренда зала или продажа билетов. Организация концерта — это логистика, которая планируется за полгода-год. В этой логистике присутствуют вещи, расходы на которые нельзя отменить.

Экономики даже в 50-процентном зале нет вообще никакой. Валовой сбор от продажи билетов формирует весь бюджет мероприятия. Возьмем киноконцертный театр «Космос» в Екатеринбурге. Там 3 тыс. руб. в среднем цена билета. Умножьте это на 50% заполняемости зала (вместимость большого зала «Космоса» составляет 1924 человека, соответственно, средняя прибыль от продажи половины билетов составит 2,9 млн руб. — РБК). Отсюда вы вычитаете перелет, транспорт, гостиницу, суточные. Вычитываете аренду зала и оборудования, рекламную кампанию. Если мы говорим об артистах-женщинах, то тут возникают дополнительные расходы: девочке нужен визажист, парикмахер и стилист. И наконец — гонорар, куда входит и зарплата коллектива. О какой прибыли тут может идти речь? Кроме того, артисту необходимо присутствовать на различных съемках для телеканалов, интернет-проектов. При этом многие съемки не оплачиваются. Артист сам инвестирует в свое появление на экране.

Яна Рудковская: Пока мы существуем в ограничениях. Реальность такова, что у нас 1500 мест на Ледовый дворец в Санкт-Петербурге (вместимость площадки без ограничений составляет 12,3 тыс. человек. — РБК). Мы не понимаем, будет ли у Димы Билана, например, концерт или нет, или у Евгения Плющенко его шоу «Союз чемпионов». По Москве пока стабильная ситуация. Мы продаем 75% в Crocus. Но мы в любом случае уже второй год несем убытки. Потеряно много регионов, особенно Санкт-Петербург, который до сих пор под вопросом. Собирать в Ледовом дворце 15% аудитории никому не выгодно. Чтобы окупился зал, должно быть 80–90%. Если сейчас будут ограничения, мы будем все переносить на апрель.

Игорь Матвиенко: Говорить о развитии бизнеса вообще нельзя. Можно говорить только о его выживании. Я считаю, что мы — отрасль № 1, пострадавшая от пандемии. Даже туризм понес меньший ущерб. Цифры — это не ко мне, но я вижу общую картину. Ограничения касаются массовых мероприятий. Все работает: рестораны, магазины, туризм. Но стоит чуть ухудшиться обстановке — сразу удар по массовым мероприятиям. Не знаю, с чем это связано.

— Ведет ли отрасль диалог с властями по поводу послабления ограничений?

Иосиф Пригожин: Наша индустрия сейчас — это лебедь, рак и щука. У каждого свои интересы. Нет одного лидера, которого бы уважали, с которым бы считались и который бы всех консолидировал. Более того, я скажу утрированно, но тут все друг друга ненавидят. Поэтому диалог с властью вести некому. У нас не мушкетерский подход, цеховой солидарности нет. У Сергея Шнурова, например, все хорошо, он выступает в развлекательном жанре, торгует матом и получает гонорар $200 тыс. Что ему пандемия? Он отработал четыре-пять концертов, забрал свой миллион долларов в месяц, и ему кажется, что так у всех. Если мы говорим о классической музыке, дотационной, с государственной поддержкой, то они как получали немного, так и получают. Но не все же артисты обладают колоссальным именем, как Киркоров, Валерия, Меладзе или Агутин. Их бренд уже сформирован, он в разное время будет по-разному, но востребован. А есть люди, у которых еще нет бренда, которые только начали вкладывать в себя. Их пандемия притормозила.

Яна Рудковская: Здесь палка о двух концах. В прошлом году мы провели «Лебединое озеро» при 25% и вышли в ноль, но хотя бы дали людям работу. В этом году мы делаем новый «Щелкунчик», и у нас пока «ВТБ Арена» запланирована при 50%. При этом мы хоть в каком-то плюсе останемся. Для нас лучше 50% посадка, чем система COVID-free (при которой организаторы могут продавать все билеты при условии, что посетители будут обязаны предъявлять QR-код. — РБК). Для многих сдать ПЦР-тест — это дополнительные деньги к билету. Семье, например, придется отдать плюс 5 тыс. руб.

Игорь Матвиенко: Есть Ассоциация концертно-театральных и билетных организаций, которую возглавляет Надежда Соловьева. Они пытаются что-то сделать. Но особо не видно каких-то преференций для нашей индустрии. Сейчас Владимир Путин понизил НДС для туристической отрасли. Такое же можно было бы сделать и для культуры. Особенно для концертной деятельности, особенно для коммерческих структур. Тем, кто находится на бюджете, все-таки проще. А вот у коммерческих организаций нет вообще никакой подпитки.

— На чем сейчас зарабатывают исполнители?

Иосиф Пригожин: Реклама и корпоративы. Но корпоративы — это либо случайные мероприятия, либо запланированные свадьбы и дни рождения. Это не массовая аудитория. И там вопрос вкуса заказчика. Зачастую ему неважно, кто у него поет, нужен просто актуальный артист с танцевальным репертуаром. Люди повеселились и забыли. Кстати, стоимость корпоратива выросла в среднем на 30–40%.

Яна Рудковская: Благодаря корпоративным мероприятиям мы выровняли баланс. И, естественно, стриминг, YouTube. Очень большие деньги приносят авторские, смежные права. Это сейчас хорошо монетизируется. Все большие артисты живут нормально. Пострадали те, у которых мероприятия провинциального масштаба.

Игорь Матвиенко: На стриминге. Не все артисты работают на корпоративах. Есть разные жанры: джаз, рок, хип-хоп, рэп. Не могу сказать, что этих исполнителей ждут на корпоративах. Реклама тоже несущественна. Молодые артисты на это не ориентируются, это ближе к блогерам.

— Как артисты работают со стриминговыми сервисами?

Иосиф Пригожин: Платформы стали приносить значительно большие доходы, чем радио, и молодежь в основном делает акцент на них. Тут схема простая: количество прослушиваний умножается на деньги. Есть определенный бюджет у каждого сервиса, который распределяется между исполнителями. Условно говоря, вас могут 100 раз прокрутить по радио, но вы ничего не заработаете. А если вас 100 раз прослушали на стриминге, вам это вернется в виде денег. Молодежь радио слушает значительно меньше. Если вы садитесь в такси, у вас не радио играет, а, например, Моргенштерн, которого вы включили, подсоединившись по Bluetooth. А Моргенштерн в онлайн-режиме видит, сколько денег ему в этот момент упало. И задача таких артистов — чтобы в стриминге их слушали как можно больше. Я думаю, один сингл Моргенштерна за сутки позволит ему заработать $2 млн на одном только стриминге. Но есть и те, кто за месяц получит 20 млн руб. Взрослых артистов так не стримят, как молодежь.

Яна Рудковская: Стриминговая система построена так, что, попадая в чарты, в том числе и в других странах, вы получаете деньги. Такие сервисы сейчас приносят существенный доход артистам.

Игорь Матвиенко: Стриминг — это, пожалуй, основной заработок в текущих условиях. Для определенной группы артистов — единственный.

— Каковы объемы экспорта российской музыки?

Иосиф Пригожин: У нас нет экспорта музыки. Есть импорт, грандиозный. Мы слушаем западную музыку, которую они делают на высочайшем уровне. А наши исполнители делают только ее копию — рэп, хип-хоп. Ничего своего не создается. Кому мы нужны? Здесь влияют и политика, и бизнес. На каком основании мы должны экспортировать? Мы что, делаем такую музыку, которую могут повторить на Западе? Нет. Плагиат. У нас на экспорт идет только классическая музыка и классические артисты. Юсиф Эйвазов, Анна Нетребко, Эльдар Абдуразаков, Валерий Гергиев, Юрий Башмет, Денис Мацуев. Вот эти люди идут на экспорт. А все остальное — локальное потребление. Были экспортные вещи, группы t.A.T.u., Gоrky Park, например. Но они не воспользовались своим успехом, быстро завершили свою карьеру. У нас на экспорт идут художники, галереи, театр, балет — тоже в основном классика. Популярный жанр практически никому не интересен.

Яна Рудковская: Экспорт есть, безусловно. Билана, например, слушают и в других странах. Это Казахстан, Украина, Белоруссия, Узбекистан, Эстония, Латвия, Литва, Восточная Европа. Это не такие доходы, как от России, но все равно.

Игорь Матвиенко: Какой экспорт? Он возможен по стримингу, YouTube-каналам, и то речь идет про «Смешариков» или «Машу и медведя». Если это можно отнести к шоу-бизнесу, то вот это весь наш экспорт. Музыка — нет. Как может быть русскоязычная музыка востребована? Разве что какие-то наши сограждане, которые проживают за рубежом, послушают. Но говорить о каком-то тренде нельзя.

— Расскажите на своем примере, как сейчас музыкантам и продюсерам распоряжаться финансами?

Иосиф Пригожин: У меня нет рисковых активов, которые поставили бы меня в зависимость перед банками. Я постарался сформировать экономику своей семьи таким образом, чтобы на случай кризиса у нас не было бы долгов. В плане работы мы с Валерией дополняем друг друга. Я отвечаю за бизнес-составляющую, она — за творчество. У нас был большой расходник, связанный с видео, с записью в студии, с покупками одежды для выступлений. Сейчас это все минимизировано. Меньше выходит песен, клипов. Мы стали откладывать, размещать средства в виде депозитов, например. Кроме того, арендный бизнес, ценные бумаги. Это помогает продержаться в пандемию. Раньше наш коллектив был закреплен за нами постоянно. Сейчас мы разрешаем им сторонние подработки. Если сегодня у Валерии концерта нет, коллектив может выступить с другим исполнителем. Хочу подчеркнуть, что ни одного человека я не уволил. И всем сохранил ту самую зарплату, которую они получали.

Яна Рудковская: У Димы Билана много корпоративных мероприятий. Они дают нам возможность нормально и по-прежнему зарабатывать. Советов никому я давать не буду. Единственное, хотелось бы призвать организаторов концертов соблюдать масочный режим, контролировать это, потому что беспечность по отношению ко всему приводит только к ужесточению ограничений.

Игорь Матвиенко: Музыкантам сейчас лучше сосредоточиться на творчестве, на сочинении нового, пока есть возможность. Потом, если очень повезет, результат сможет прокормить артиста и его семью.

— Каков ваш прогноз на конец года?

Иосиф Пригожин: Возьмите Кремлевский концертный зал. Он был закрыт в течение всего года. Его аренда стоит порядка 1,25 млн руб. Да, он поддерживается государством, но раньше он был самоокупаемым за счет аренды и билетов. А сейчас он в течение всего года вынужден оставаться на дотации, то есть на плечах государства. Или спортивные площадки, например «ВТБ Арена», ледовые дворцы, они же тоже вынуждены остановить мероприятия. Выживут либо за счет государства, либо за счет кредитов. Индустрия глубоко закредитована. Возьмите любой частный концертный зал. «Крокус Сити Холл», например. Там работают 100–150 человек. Плюс все те, кто приезжает делать конкретный концерт. Ежемесячно в одном зале трудится в совокупности 500–1000 специалистов. Вот эти все люди остались без денег.

Кроме того, у нас огромное количество залов построено или взято в кредит. Средний зал стоит $30–60 млн, 2–4 млрд руб. Допустим, вы большой друг банка и вам дали кредит под 10%. У вас процент по кредиту — 200 млн руб. Зал на аренде получает 30–35 млн руб. в месяц, это 350–400 млн руб. в год. Вот из этой суммы вычитаются проценты по кредиту. Есть еще тело кредита. А оставшаяся разница идет на эксплуатацию. А теперь представьте себе, что это все 12 месяцев не работает. Как расплачиваться? Вопрос открытый.

Яна Рудковская: Надо приспосабливаться к сложившейся ситуации. Мы уже осознали, что коронавирус не пройдет. Одна волна будет находить на другую. Понятно, что у нас везде прививки, понятно, что все нормальные люди их сделали, плюс есть переболевшие. Но пока мы работаем так. Да, шоу-бизнес страдает больше всего. Меня особенно расстраивает Санкт-Петербург. Там нет практически никаких мероприятий.

Игорь Матвиенко: К Новому году мало что изменится. Все зависит от ситуации с пандемией. Конечно, люди соскучились по концертам. Если коронавирус пойдет на спад, то потихоньку наша деятельность будет восстанавливаться. Но очень медленно. Какие-то вещи уже попросту не вернуть. Многие артисты вообще ушли из профессии. Сейчас музыканты даже таксистами работают. Обычно после кризисов, как было в 2008-м, 2014-м, на восстановление индустрии уходит два-три года. И развлечения будут последними, что восстановится.