Олег Бойко — РБК: «Превратиться опять в СССР? Нет, не надо»

Олег Бойко (Фото: предоставлено пресс-службой)

«[Проекты выбираю на основании того] — где можно заработать, постоянно идет сканирование каких-то сегментов, возможностей. Но всеядность, которую так все любили в 1990-е, постепенно уменьшается. Мы сфокусировались в последнее время на своем основном бизнесе — финансовом. Наверное, диверсифицироваться больше не будем.

Конечно, все время возникают новые вещи, поток предложений, естественно, всегда идет. [Но] если мы в 1990-е занимались тем, «кто быстрей добежал», потом стали концентрироваться на нескольких вещах, которые мы понимали хорошо, то теперь мы концентрируемся только на финансовых продуктах, на финансовых бизнесах».

«Правило в инвестировании № 1 — инвестируй в то, что ты понимаешь. Ты работал всю жизнь, например, в пищевой промышленности — покупай акции компании этого сектора, потому что у тебя хотя бы какая-то есть индустриальная экспертиза. Если ты хочешь начать заниматься каким-то бизнесом, нужны какие-то базовые знания. Даже во франшизном бизнесе франчайзи выбирают из индустрии: если человек не имел опыта работы в ресторанном бизнесе, ему не продадут лицензию на ресторан.

Квалификация имеет значение. Ты будешь соревноваться с другими людьми, которые точно ее имеют, поэтому это будет очень серьезный конкурентный недостаток, если ты ничего в этом не понимаешь. За конкурентные преимущества надо обязательно бороться. Это необходимая вещь».

«Нет, конечно. О том, что я попал в список Forbes, я узнал из СМС товарища из Киева. Я вообще об этом не знал и не думал. Вообще «про миллиард» стали думать только тогда, когда появился Forbes. Мой товарищ рассказал такую историю: «Знаешь, много людей в России имели, например, по $300 млн и чувствовали себя как $300 млн. Когда появился рейтинг Forbes, они стали себя чувствовать, как будто они имеют минус $700 млн, а не $300 млн». То есть вот эта планочка всех стала подтягивать. Никто не думал про то, что надо миллиард. Действительно — какой миллиард? Уехать бы куда-нибудь из страны в хорошее место позагорать — уже круто.

Стремиться ли к миллиарду? Я думаю, что надо стремиться только к одному в жизни — к тому, чтобы уровень счастливости у тебя был максимальный, а что для этого нужно — это очень индивидуально: миллиард, триллиард или вообще не то совсем».

«На самом деле у меня случился такой казус: я в какой-то момент попал в нирвану, неожиданно для себя. С тех пор, собственно, в ней и нахожусь, то есть у меня уровень счастливости равен 100%. Я никак не могу от этого как-то избавиться. Делаю ошибки, но все равно не получается. Я думаю, что [быть счастливым] единственная цель человека вообще, никакой другой быть и не может. Максимально счастливо жить, а что для этого нужно, это такой уже очень глубокий вопрос».

«Ничего загадочного: у меня всегда есть какие-то цели по всяким бизнесам. Этих целей я и добиваюсь. У меня нет такой цели, которой я добьюсь один раз и буду счастлив всю жизнь. Это не работает, поэтому счастье в пути, как говорят философы с Востока. Это научно-медицинский факт.

[Цели] вне бизнеса — это скорее такие из разряда хобби. Я, например, изучаю проекты, которые связаны с поиском людей с повышенными способностями, обнаружением этих людей и их дальнейшим обучением. Я сейчас изучаю варианты интеллектуальных сообществ людей, которые друг другу подходят и движутся какими-то идеями по улучшению нашего жизненного пространства. У меня в каком-то таком формате все хобби скорее интеллектуальные, чем какие-то практические. На охоту я не езжу, рыбу я не ловлю. Стандартные вещи я не делаю».

«Люди — это не новая нефть, это единственная нефть, потому что столько value, сколько в людях содержится, ни в какой нефти не содержится. Cтарая истина — все делается людьми, все проекты и достижения. Я вообще про людей все время думал, начиная еще с того, как появились первые школы эмоционального интеллекта, NLP и т.д. Я все это очень с интересом изучаю до сих пор.

В последнее время меня заинтересовали итоги Давосского форума. Не знаю, насколько все это заметили, но идет очень серьезная и глобальная тенденция смены социально-экономической формации, всего мироустройства. Там, собственно, это было продекларировано. Эта новая жизненная парадигма достаточно глобальна, много серьезных следствий из нее: для социально-экономической жизни, для социальной, вообще для всех сфер. Это господство технологических компаний, расслоение людей, по сути дела, на два класса: которые причастны к этому технологическому и финансовому господству и которые к нему не причастны. Все это очень серьезно. Я сейчас изучаю, насколько, как это будет развиваться, потому что из этого очень много следствий для всей жизни».

«Будет борьба между обществом и государством, обществами, государствами и вот этими [технологическими] альянсам. На самом деле там не только технологические гиганты, там же и примкнувшие к ним финансисты. Там интересная коалиция — финансовый капитал и технологические гиганты. Концентрация власти и влияния [со стороны технологических компаний], конечно, становится беспрецедентной».

«Все должно быть на службе общества. Бизнес должен работать на общество и должен иметь социальное лицо. Государство должно работать-то на общество, и у него должны быть только одни интересы — угодить обществу.

Сейчас заговорили о том, что, может быть, нам не нужно экономический рост считать достижением, может быть, нам потребление уменьшить. Это так называемый посткапитализм. Это совершенно новая система взглядов, и к этому все идет. На самом деле есть одно государство, которое очень давно говорило, и, собственно, в программе правительства у них написано всегда было, что задача правительства — это не экономический рост, а повышение уровня счастливости населения. Я тоже давно за это топлю, так сказать, что надо именно этим заниматься. Все остальное — это какие-то опосредованные вещи. Может быть, это не потому, что у них много денег, потому что чем больше денег, тем больше стресса. Здесь очень тонкий такой баланс. Государство это, правда, маловато. Бутан называется.

Кризис капитализма абсолютно очевиден. Есть отдельные интересные высказывания по поводу того, что капитализм превращается обратно в социализм, и произойдет это по-настоящему тогда, когда можно будет вести мировое плановое хозяйство. Для этого всего лишь не хватает вычислительных мощностей, которые лет через десять, собственно, позволят каждую скрепку заранее планировать.

Я все время говорю, что мы живем в самое интересное время, потому что если представить себе кривую научно-технических открытий и научно-технической эволюции, то это все время была такая плавненькая, немножечко загибающаяся кривая, то есть за единицу времени количество открытий научных и технических потихонечку нарастало. Сейчас загибается, в общем, в таком экспоненциальном ключе. Экспонента, в общем, ее вертикальный взлет назначен, собственно, статистически на 2045 год. Тогда будет совсем по-другому все устроено».

«[В успешность экосистем] скорее не верю, чем верю. Повезет только тем, у кого появится внутри ДНК финансовое. Если бы МТС Банк купил МТС, например, мне кажется, было бы интереснее, чем наоборот. Потому что сотрудники нефинансовых компаний очень боятся идти в финансовый бизнес, потому что они не понимают кредитного риска, у них нет этого опыта. Представьте, сидит сотрудник высокопоставленный, у него огромная зарплата, бонусы. Ему говорят: шагни в пропасть, там будет хорошо. Он думает: заплатить не заплатят, потому что уже куда больше платить мне нельзя в любом случае, а могу все потерять, да зачем мне это нужно. Вот так это все и происходит. Смотрите, сколько разговаривают о том, что мобильный оператор и банк должны как-то сотрудничать. И где оно? Потому что очень большая разница культур. Но тем не менее это неизбежно происходить будет.

Обязательно [выстрелят проекты, когда ретейлеры покупают банки]. Но только тогда, когда за этим банком будет какой-то банковский фаундер, коммерсант, человек, который может создать бизнес. Вот сколько туда ни назначай линейных сотрудников, ничего не будет. Бизнес должны делать бизнесмены. Создать новый бизнес, назначая туда линейных сотрудников, — это тупичок».

Олег Бойко

(Фото: предоставлено пресс-службой)

«Сначала было, конечно, страшно: было падение спроса на кредиты, и были такие тенденции, что государства некоторые вообще приветствовали кредитные каникулы. И все было совершенно непонятно — насколько эти каникулы затянутся и чем это все кончится. Поэтому весной прошлого года было, конечно, все достаточно печально. Но это достаточно быстро восстановилось. То есть, вернее, не так. Быстро стало восстанавливаться, быстро вернулось на траекторию роста обратного. И сегодня можно сказать, что оно уже вернулось полностью. И в банковском сегменте, и в небанковском кредитовании, в общем-то, все на месте уже.

Все адаптировались, и потребление стало как-то потихонечку возвращаться, и риски можно посчитать, потому что страшно было то, что неизвестность, невозможно предсказать, какой масштаб примет эпидемия, какие будут действия правительств. А теперь и то и другое понятно. Поэтому можно просто управление рисками подкорректировать и спокойно ехать дальше».

«Фиат уступает место криптотехнологиям, естественно. И рано или поздно весь фиат будет просто цифровой. Это раз. И криптовалюты как таковые, они должны выполнять понятную функцию. Это либо криптовалюты экосистем, либо это криптовалюты государств, либо это криптовалюты спекулятивные. Ну хорошо, еще одну функцию можно придумать — международные расчетные криптовалюты, так условно назовем. И верю ли я в то, что криптовалюты другие какие-то будут жить? Нет, потому что в них должен быть смысл фундаментальный. Они зачем нужны? Просто как тюльпаны, для того чтобы раздувать пирамиду? Это не функция, она не фундаментальная, она эпизодическая. Как я сказал, криптовалюты стран — понятная вещь, криптовалюты систем — понятная вещь, блокчейн — совершенно отдельная история. Это технология, которая очень многие процессы может обслуживать, и, безусловно, она будет развиваться, это абсолютно однозначно. Практически она проникнет тоже везде. Ее нужно внедрять там, где, во-первых, есть неэффективность, а во-вторых, там, где можно за счет нее эффективность повысить. Просто ее внедрять для того, чтобы это красиво звучало, смысла нет. Поэтому так и будет происходить. Ну и плюс надо понимать, что это тоже достаточно молодая технология, ее еще не просто сделать».

«Это здоровая тенденция (увеличение розничных инвесторов. — РБК), потому что она финансирует развитие промышленности, бизнеса и всего остального. Поэтому это абсолютно хорошо. То, чтобы регулятор за этим поспевал, тоже абсолютно необходимо, потому что действительно есть злоупотребление, есть непонимание, и должно быть сбалансировано, доступ непрофессиональных игроков нужно очень внимательно организовывать. Но это все старые вещи, ничего нового в этом нет, многие страны через это проходили. Если мы говорим про весь мир, то там просто рост рынка за счет печатания денег немножко эту активизировал историю. И плюс проникновение интернета, проникновение мобильных устройств и создание технологии цифрового интерфейса.

У нас (в России. — РБК) просто упали ставки, стало скучно людям, и одновременно появились «Тинькофф», БКС, Внешторгбанк, Сбербанк, то есть появились приложения удобные. Это и совпало. Хорошо ли это? Абсолютно хорошо. Будут какие-то эксцессы? Ну, какие-то небольшие будут. Потом все утрясется».

«Это, во-первых, не у нас. Слушайте, а кто пострадавший? Это хедж-фонды, вам их жалко? Мне не очень. Все равно будет отрегулировано, потому что любая манипуляция рынка — это нехорошо, а это манипуляция все-таки худо-бедно. Поэтому и это тоже будет как-то упорядочено, потому что это тоже какое-то такое неправомерное обогащение кого бы то ни было, наверное, неправильно. Поэтому отрегулируют».

«Если говорить про сильные стороны в смысле сопротивления кризису, это немножко одно. Наша экономика оказалась резистентной, потому что она достаточно консолидирована — и промышленность, и государственный сектор, естественно. Большой и крупный промышленный сектор в составе ВВП. Малый и средний бизнес пока достаточно маленький. А он пострадал прежде всего. Поэтому мы пострадали достаточно мало, потому что просто страдающих мало. Просто статистически.

Если говорить в принципе о сильных сторонах нашей экономики — это все-таки наши врожденные ресурсы и какой-то все-таки интеллектуальный потенциал, который у нас есть. А вот слабых сторон гораздо больше: это низкая производительность труда, это вовлечение государства, всевозможных участников в экономическую жизнь. В том числе и силовых структур, естественно. Все это нехорошо. Риски для частной собственности выше, конечно, чем хотелось бы. Из-за этого и инвестиционный процесс страдает и так далее. Поэтому минусов, конечно, пока хватает. Тем не менее устойчивость — это, наверное, главное достоинство нашей экономики и нашего вообще общества. То есть, в общем, достаточно устойчиво все. У нас нет каких-то перегревов, которые на Западе рано или поздно вызовут серьезные проблемы. Нет такого внешнего долга огромного. И внутреннего тоже. Умеренность, так скажем, в росте, которая раньше считалась негативом, теперь теми же мыслителями считается позитивом. Вот она, пожалуйста, мы ее добились. У нас рост небольшой.

Мы угадали тенденцию случайно. Сейчас все говорят: «А не надо расти. Замрите. Все хорошо». Потребление не растет. Оттачиваем процессы социальные. Больше фокуса на массовые какие-то нужды и так далее. Отлично. Мы прям в тренде.

Рост рынков — это пузырек финансовый. Поэтому это не рост. Рост — это когда растет производство. Когда продукции больше производят. Той или иной. Вот это рост. А роста нигде особо нет. Конечно, после этого падения рост небольшой от дна есть. Но относительно 2019 года пока не видно, что есть какой-то сильный рост где-то, кроме Китая. Поэтому мы вообще попали в тренд. Все призывают не расти, а мы и не растем».

«Здесь есть дерево, так скажем, сценариев. В разных сценариях это будет по-разному разыгрываться. Большие компании государственные неэффективны. Они проигрывают конкурентам. Если бы это была одна страна на весь земной шар, было бы абсолютно нормально. Но поскольку есть внешние конкуренты, то, конечно, частную инициативу никто не отменял. И частный бизнес все равно будет более эффективным, чем государственный.

Есть, конечно, фантастические сценарии, что опять же вычислительные мощности достигнут такого уровня, что плановое хозяйство опять будет превалировать. И тогда мы можем дожить в этом состоянии до этого момента. И скажем: «Мы опять угадали. Мы опять там, где надо». Но это нам сильно повезет, если будет так. Потому что, скорее всего, может быть немножко и не так. Мы можем начать уступать конкуренции внешней. Потому что производительность труда низкая. И это такая печальная ситуация. У нас нет инновационного лифта. У нас нет, к сожалению, в достаточной степени инновационных институтов, необходимых в совокупности своей. И предпосылок для инновационного роста. Вот это вот печально. Вот это недостаток, безусловно. С этим надо что-то делать. Сейчас реформу провели. Посмотрим, что из этого будет получаться.

Дело в том, что инновационная среда не появляется сама эволюционно. Вернее, появляется, но очень медленно. То есть для этого нужно что-то делать. Есть несколько моделей. Есть модель американская с Силиконовой долиной. Но почему жизнь зародилась на одной планете, а не зародилась на других? Потому что огромное количество факторов стеклось одновременно: это и университеты в Долине, вокруг которых творческая мысль, наличие ангельского капитала, венчурного капитала, финансовые рынки и так далее. Это десять минимум шариков, которыми надо жонглировать одновременно. Поэтому это непростая штука — создание».

«Есть разные точки зрения. Есть младореформаторская — быстрая шоковая приватизация привела к появлению класса эффективных собственников. Такое себе утверждение. Потому что в Китае никакой шоковой приватизации не было. И, в общем, тоже ничего, получше даже получилось. Много ли было нарушений и всяких злоупотреблений? Да, конечно, много, огромное количество. Поэтому все понимают, что это было что-то такое кривоватое. Объективно. А вот что с этим делать теперь? Надо ли делать ревизию? Вот здесь вот осторожней. Потому что, а что в государство все сгружать? Развалится, никто не подхватит там это дело. Поэтому — да, можно, конечно, печалиться на эту тему. Но, мне кажется, сделать ничего нельзя. Уже. Задним числом. Поэтому — да, неприятно осознавать, что не очень широко эта собственность распространилась. Но, с другой стороны, я не вижу, что с этим можно сделать».

«Как распоряжаются собственностью — это другое. И разные подходы, наверное, должны быть к этому. А почему возникают такие вещи (пересмотр итогов приватизации. — РБК)? По разным причинам. Например, по политическим соображениям: то есть кто-то пиарится, кто-то инициативничает. Ну а кто-то какие-то свои конкретные интересы преследует. А кто-то просто теоретизирует, морализирует. По разным поводам люди высказываются. Да, естественно, приватизация прошла не без греха. Это надо отметить. Ну и что? Что теперь делать? Превратиться опять в СССР? Нет, не надо. Поэтому нужно про эволюцию думать, а не про ревизию. Не спасет эта ревизия.

Будут найдены какие-то способы поставить крупный бизнес лицом к обществу. Но только они должны быть очень тонко настроены. Например, мировое сообщество подскажет. Потому что есть мощные движения за белые и пушистые компании. Давайте так сформулируем. То есть которые не используют рабского труда, не используют неправильные материалы, не выбрасывают отходы не туда, СО₂ не выделяют. Хорошие компании. Относятся хорошо к своим сотрудникам. Клиентов не обижают. То есть такие правильные компании. А вот если ты не такой, то мы тебе и денег не можем инвестировать. Уже мандаты пишутся инвестиционных фондов таким образом, что компаниям, которые не соответствуют определенным ESG, так называемым требованиям, уже и денег-то нельзя дать. И кредит нельзя дать, и инвестировать нельзя, и сотрудничать нельзя. Скоро уже будет и телефон поднять нельзя. То есть воспитание какое-то такое, мировое. Новая деловая этика».

«Появилась идея. Какие-то люди сидят и говорят: «Да, нам это хорошо. Давайте мы побыстрей побежим впереди паровоза и отличимся перед своими инвесторами, перед своими правительствами». И это, в общем-то, бизнес. Первые, кто вскочил в этот поезд, неплохо зарабатывают. Потому что действительно есть люди, настроенные филантропически. И, например, есть специальные фонды, давно существуют, которые говорят: «Мы только в социально полезные бизнесы инвестируем. И ни в какие другие не инвестируем». Есть мощная социальная польза от этого бизнеса. Мы инвестируем. Если нет, то нет. И вот ты сидишь, ты филантропический инвестор такой. И ты говоришь: «Здесь производят автомат Калашникова. А вот здесь производят новые системы удаленного медицинского обслуживания». Вот куда? Это модно, это тенденция. Это все та же социальная справедливость. Глобальный тренд на социальную справедливость — это мировой заказ. Мировой социальный тренд».

«Очень разная молодежь. Нет единой молодежи, есть разные страты. Явно есть тенденция в том, какие появляются группы этой молодежи, какие уменьшаются. Да, конечно, появляются гораздо более современные люди. Более цифровые, условно говоря, более технологически образованные и подготовленные по факту жизни. Технологический прогресс в молодежи — это, безусловно, серьезная тенденция. Она влияет, кстати, на много что. Она влияет на социальное поведение, на приоритеты, на мировоззрение, на все. Это революционный процесс. Его можно ругать, не ругать. Он — данность. Он по факту есть и будет только нарастать.

Я стараюсь сильно не взрослеть, и в какой-то части сознательно. И от природы у меня что-то такое есть молодежное во мне. Поэтому я стараюсь понять их тенденции. Потому что за ними будущее. И их нельзя не принимать во внимание, в том числе в чисто практическом плане. Потому что они новые потребители, они новые клиенты. Надо дышать их воздухом».