Игорь Шувалов — РБК: «Не люблю заявлений, что мир не будет прежним»

Игорь Шувалов (Фото: Ruben Sprich / Reuters)

Об инвесторе для ЦСКА, «Стрелке» и необходимости копить на пенсию

О поддержке бизнеса, пользе кризиса и мастерстве госуправления

О неэффективности удаленки и возвращении в офис

О поправках в Конституцию, слепом трасте и защите личной жизни

— Два года назад ВЭБ балансировал на грани выживания и требовал финансового оздоровления. В каком состоянии он сейчас столкнулся с кризисом, завершена ли его трансформация?

— В самом тяжелом состоянии ВЭБ был в начале 2016 года. Тогда было принято решение о смене руководства. Из Сбербанка пришел Сергей Горьков с командой. Финансовым оздоровлением ВЭБа занимались несколько членов правительства. Основная ответственность была на министре финансов. Была проведена большая работа, не был допущен дефолт. Были уволены многие сотрудники старого ВЭБа. Корпоративную культуру стали задавать выходцы из Сбербанка.

К моменту моего прихода два года назад в организации уже не было кричащего кризиса. Мы продолжили административную трансформацию. Нам было проще, потому что Горьков согласовал с президентом и председателем правительства новую систему оплаты труда, чтобы привлекать лучшие кадры с рынка, начал выдавливать коррупцию из ВЭБа. Были уголовные дела.

Мы начали в первую очередь с формирования команды. У ВЭБа было много «дочек» с избыточным персоналом. В «ВЭБ Лизинге» — почти 2 тыс. человек, в «ВЭБ Капитале» — 1 тыс. человек. Мы провели консолидацию, сократились почти в три раза. «Дочки» остались в качестве операционных единиц. Но управляет ими менеджмент ВЭБа.

В этом году мы приняли решение об интенсификации труда. С 1 июля проведем еще одну процедуру сокращения. Это будет завершающий этап трансформации.

— Масштабное сокращение?

— Десять процентов от численности. Мы меняем и структуру управления. В некоторых подразделениях будут перераспределены силы. Одновременно проводим аудит должностей силами PwC. У нас есть единицы, которые переоценены или, наоборот, недооценены. Мы это несоответствие приведем к стандартам рынка.

Наша команда полностью изменила социально-финансовый пакет. У нас нет рабочих автомобилей, водителей, дорогих медицинских страховок — это осталось в прошлом. Всё ликвидировали. Топ-менеджеры ездят на личных автомобилях.

— И вы?

— И я. Мы поступили цивилизованно.

— В каком состоянии ВЭБ сегодня?

— По капиталу и финансовым обязательствам проблемы ВЭБа позади. Мы уже не банк, а госкорпорация развития. Произошла не просто смена статуса, а фиксация реальной роли ВЭБа. Наша задача — быть эффективным инструментом правительства в реализации крупных инвестиционных проектов. Мы являемся организаторами их финансирования. Привлекаем как бюджетные, так и частные средства. На каждый рубль, вложенный ВЭБ.РФ, приходится примерно 2,5 руб. частных инвестиций.

В нашем портфеле более 200 проектов. Среди них есть весьма крупные, например создание 21 танкера на судоверфи «Звезда» в Приморском крае или строительство газохимического комплекса в Ленинградской области. Но мы фокусируемся и на проектах городского развития, которые влияют на качество жизни. Пример — обновление общественного транспорта в Твери. Там на дороги вышло более 400 современных автобусов российского производства. Сейчас мы вместе с правительством по поручению президента работаем над аналогичными проектами в других регионах.

— Баланс ВЭБа остается проблемным?

— Наш баланс чистый. Разговоры, что ВЭБ подсадила Олимпиада или проекты, связанные со странами-соседями, неактуальны. Мы отказались от многих активов, которые для нас не были профильными, передали их на балансы других организаций и теперь не контролируем. По другим сложным активам готовимся к продаже либо инвестированию.

В прошлом году мы провели несколько таких сделок. Расчистили баланс Связь-банка и передали государству для интеграции с ПСБ. Передали «Евродон» профильному Россельхозбанку.

Достаточность капитала ВЭБ.РФ сегодня выше 11%, ликвидности достаточно для финансирования проектов. Мы не являемся бременем для правительства и ЦБ, нет опасности для финансовой стабильности. Не осталось никаких скрытых тем.

— Как кризис отразится на финансовом положении ВЭБа? В 2019 году убыток удалось сократить, может ли он вырасти в этом году?

— Да, но наш убыток — это длящиеся обязательства предыдущих периодов. Мы не создавали убытков на протяжении последних двух лет и не формируем сейчас. Могут ли у нас быть отрицательные факторы и отрицательная отчетность? Могут. Но дыры мы не допустим. Отчетность будет абсолютно прозрачной. Можно при этом показать убыток и объяснить его. Мы считаем это правильным.

— На какую цифру ориентируетесь по итогам 2020 года?

— У нас был заложен определенный убыток безотносительно к кризису. Но сейчас даже хорошие заемщики стали обращаться по поводу кредитных каникул. Необходимо понимать, как заемщики будут себя вести, будут ли они в состоянии платить. Если на несколько месяцев все приостановится, тогда убыток будет немного больше. Но это не повлияет на достаточность капитала. Мы всегда будем держать ее в зоне выше 10%.

— Как изменится объем проблемной задолженности?

— Может вырасти, но не сильно. По проблемным долгам все резервы созданы. Например, по сочинским объектам уже была предусмотрена льготная система погашения кредитов. Но в Сочи сейчас нет туристов. Как только возобновится туристический поток, начнут работать предприятия и гостиницы, мы посмотрим, оправданы ли кредитные каникулы.

— Может ли в условиях кризиса быть задействован механизм подписного капитала?

— Может. Этот подход был одобрен в 2018 году. Мы его обсуждали с Минфином и правительством. В момент, когда вы находитесь уже на определенном уровне капитала, надо с регулятором (для ВЭБа это Министерство финансов) начинать переговоры: еще две-три сделки, и мы приходим за капиталом. Это, во-первых, позволяет Минфину дать нам капитал немедленно путем перераспределения денежных ресурсов и свободных остатков. Во-вторых, это позволяет нам оперативно отреагировать путем выдачи кредитов, образовывая синдикаты для промышленных, логистических инфраструктурных или других проектов.

— Вы пересматривали план финансирования проектов на 2020 год?

— Не пересматривали. Скажу больше: наряду с антикризисным управлением необходимо думать о том, какие предприятия откроются через годы. Жизнь через три-пять лет будет продолжаться. Реагировать на вызовы дня надо, но инвестиционный цикл — это процесс нон-стоп.

В ВЭБе мы сейчас рассматриваем более 30 новых проектов. Объем инвестиций — до 1,7 трлн руб. Это промышленный экспорт, газохимия, аэропорты. Все планы сохраняем. Намерены направить в экономику до 2024 года 3 трлн руб. С учетом вклада партнеров — до 9–10 трлн руб.

«ВЭБ.РФ дополнительные деньги из ФНБ запрашивать не будет»

— Как ВЭБ будет участвовать в финансировании транспортного коридора Европа — Западный Китай? Как вы оцениваете проект «Меридиан»?

— Там есть несколько вариантов. Я в этот проект [«Меридиан»] верю. С ним конкурирует другой, который поддерживает Минтранс. В этих условиях очень тяжело будет взять весь кредитный риск, если рядом появится дорога, построенная за бюджетные деньги. Должны быть гарантии по потокам грузов. Пока базовые элементы не сложились. Но если они сложатся, то мы заинтересованы в том, чтобы российскую часть сделать через механизм «Фабрики проектного финансирования». Мы под это даже изменим ее правила — это мегапроект. Он в том числе может быть интересен инфраструктурной компании «Нацпроектстрой», которая создается при участии ВЭБа.

— По газохимическому проекту в Усть-Луге сдвиг сроков обсуждается?

— Нет.

— В сложившихся условиях там может появиться иностранный акционер?

— Мы считаем, что да. Только надо понимать, в какой момент. В точке, в которой мы сейчас, позвать иностранного акционера — это одна цена. Но ВЭБ хотел бы на этом заработать. А когда вы запустили производство и начали отгружать продукцию, это другая цена. Верю в силу партнерства. Когда предприятие нацелено на экспорт, система акционерного владения оптимальна, если она интернациональна.

— Проект получит деньги из ФНБ?

— В текущих условиях не знаю, получит ли какой-нибудь проект деньги из ФНБ. Все должны понимать, что бюджетные обязательства этого и будущего года будут исполнены в полном объеме. По правилам это первый долг и для этого ФНБ нужен в первую очередь.

ВЭБ.РФ дополнительные деньги из ФНБ запрашивать не будет. Будем вести переговоры с Минфином, но наш запрос такой: надо использовать деньги иностранных партнеров, российского рынка, приглашать к участию в инвестировании граждан, подумать, в каких формах это можно сделать. Мы считаем, что можно создавать фонды коллективных инвестиций, куда люди будут заинтересованы вкладывать, понимая, что они, например, акционеры Усть-Луги.

— Что планируете делать с Новинским пассажем?

— Мы забрали его себе на баланс. Наш главный офис на Воздвиженке принадлежит китайской группе Fosun. Мы могли бы поменяться с ними зданиями, либо придумать другую операцию, либо сами переехать на Новинский бульвар, потому что там достаточно места для размещения сотрудников ВЭБа.

ВЭБ стал основным владельцем ЦСКА

Спорт

— Насколько ВЭБ долгосрочный инвестор для ЦСКА? Есть ли у Евгения Гинера право обратного выкупа и на каких условиях?

— Да, у него есть такое право. Мы договаривались, что входим в этот проект на три-пять лет. Мы будем заниматься финансовой стороной, недвижимостью. Договорились с «Почтой России» о размещении их офиса в бизнес-центре «ВЭБ Арена». Параллельно при помощи наших партнеров из РФПИ мы уже начали прорабатывать возможность привлечения зарубежных инвесторов.

Вид на стадион «ВЭБ Арена»

(Фото: Сергей Бобылев / ТАСС)

— В сам клуб?

— Да.

— Кризис убил экономику ЦСКА на этот год?

— Про этот год мы еще не знаем. Люди устали сидеть дома. При хорошем креативном подходе можно весь комплекс «ВЭБ Арены» использовать не только для спортивных, но и для культурно-массовых мероприятий. Тогда даже за летние месяцы можно кое-что подзаработать. В любом случае появляется базовый арендатор на огромный объем недвижимости, чего не было в прошлом году.

— На каких условиях Evraz покупает «Сибуглемет»?

— В декабре набсовет ВЭБ.РФ принял решение о продаже «Сибуглемета». Лучшее — враг хорошего. Нам некоторое время хотелось улучшить сделку. Evraz сейчас не уверен, готов ли купить. У нас есть для них оферта. Но пока они попросили подождать.

— Заводы «Индустриального союза Донбасса» на каком временном горизонте могут быть проданы?

— Это уже не ответственность ВЭБа. Еще до моего прихода моим предшественником и правительством эти активы были переданы в специально созданное общество. Это теперь не наш актив.

— ВЭБ в прошлом году получил от государства субсидию на 242 млрд руб. на компенсацию убытков по проектам, в которых участвовал до 2018 года. О каких именно проектах идет речь? Правильно ли мы понимаем, что в том числе о вложениях в олимпийскую стройку?

— Нет, в основном это касается внешнего долга. По субсидиям на его выплату была договоренность с Минфином и правительством. Эту часть долга покрывают субсидии в 600 млрд руб. Нам выдали из них только часть, потому что для финансового планирования было благоприятнее для Минфина нам дать эту часть денег в конце 2019 года, чем выдавать меньшими частями три года подряд.

— Были ли списаны какие-то олимпийские кредиты в последнее время?

— У нас резервы по этим стройкам созданы, нет никакой необходимости в дополнительном резервировании. Проблема в том, как заемщики будут себя чувствовать. Чтобы они платили по долгам, у них должны быть клиенты. Этого пока нет. Будем с ними это обсуждать.

— Как продвигается проект ВЭБа по созданию собственного НПФ на базе «Благосостояния»? Бесперспективна ли сейчас модель гарантированного пенсионного плана, предложенная Минфином и ЦБ?

— Молодые люди, выходящие на рынок труда сегодня или завтра, должны понимать, что им надо начинать копить на пенсию немедленно. Ситуация сейчас на это не влияет. Если вы посмотрите, скажем, на Китай, то там копят все независимо от уровня доходов.

К ВЭБу в этом смысле доверия на рынке больше. Мы выполняем функцию государственной управляющей компании средствами «молчунов», показываем хороший результат.

В «Благосостоянии» основной партнер у нас РЖД, другой акционер — Газпромбанк. Фонд должен естественным образом благодаря нашим компетенциям и репутации вобрать в себя возможность работать с теми, кто сейчас еще не накапливает. Это могут быть и те, кто перейдет из ГУК (государственной управляющей компании), и молодые люди, выходящие на рынок труда.

— Минфин подготовил проект, согласно которому ВЭБ может вложить до 100 млрд руб. в вечные бонды РЖД, выпускаемые для поддержания инвестпрограммы компании. Зачем это ВЭБу?

— ВЭБ сейчас не может это сделать, потому что не позволяют правила. Если будет принято решение правительства и купонный доход будет обеспечен в любом случае, в такой конфигурации это будет хорошее вложение.

— Минфин согласился докапитализировать ВЭБ на 70 млрд руб. для финансирования лизинга SSJ для «Аэрофлота»?

— Так или иначе это будет либо через поручительство государственных организаций, либо через капитал, либо через гарантию. Вторичного рынка по этим самолетам нет, мы понимаем, что должен быть предоставлен грант на определенную сумму. Потребуется он или нет, мы не знаем, но об этом надо договориться, чтобы исключить неожиданности.

— Продолжает ли ВЭБ платить лоббистам в США?

— Работу по этому направлению продолжаем. На зарубежных площадках нам стали приписывать грехи, к которым ВЭБ не имеет отношения. Мы решили, что будем отстаивать собственные интересы, добиваясь правды в отношении организации. Это важно и потому, что вообще не было представления, что такое новый ВЭБ и какими проектами он занимается.

Мы обязательно эту работу будем проводить, потому что с Капитолия сигналы по многим странам расходятся. В портфеле нашего долга много американских инвесторов, мы должны работать на рынке США и разъяснять, что занимаемся отстраиванием современной городской экономики, промышленными и инфраструктурными проектами.

— Премьер-министр Михаил Мишустин поручил оценить эффективность работы институтов развития. Есть ли уже результаты оценки? Как вы считаете, целесообразно ли рассмотреть возможность их слияния?

— В правительстве этот вопрос ведет Андрей Рэмович Белоусов, мы отрабатываем его с ним и с руководителем аппарата правительства Дмитрием Юрьевичем Григоренко. У ВЭБа как была большая перспектива, так и должна остаться: это серьезная организация. Во всех странах, которые создавали новые отрасли и вытаскивали тяжелейшие проекты, всегда были задействованы банки развития. ВЭБ — хороший финансовый инструмент для того, чтобы программы президента и правительства были исполнимы.

По нашей новой модели мы не работаем как единственный кредитор — только в крайних случаях, когда это проект общегосударственного значения. Мы создаем синдикаты с коммерческими банками, в том числе через «Фабрику проектного финансирования».

Андрей Белоусов и Игорь Шувалов

(Фото: Алексей Никольский / РИА Новости)

Вместе со Сбербанком, ВТБ, Газпромбанком мы уже одобрили десять проектов в газохимической, металлургической промышленности, портовой и дорожной инфраструктуре, цифровой экономике. Общий объем инвестиций частных инвесторов, банков и ВЭБ.РФ в них — 767 млрд руб. По шести проектам в 2019 году открыто финансирование. В этом году откроем по оставшимся. Рассматриваем по «Фабрике» еще 12 проектов на сумму более 1,1 трлн руб.

— Как строится сейчас ваша работа как координатора институтов развития с «Дом.РФ» и РЭЦ, после того как сменилось их руководство? И обсуждается ли смена руководства в Корпорации МСП?

— Компетенции по развитию МСП и экспорта были в свое время выделены из ВЭБа. Формально не связан с ВЭБом и «Дом.РФ», но его создавали как институт развития в жилищной сфере. Мы могли объединить эти институты в одну структуру, но это неправильно. Не хотелось бы, чтобы выглядело, что ВЭБ для них начальник. ВЭБ — старший партнер. Это совершенно другая культура взаимодействия.

Мы за последние два года стали координироваться по линии казначейств, юридических вопросов, управления рисками. Сейчас вместе с Корпорацией МСП реализуем антикризисные меры по поддержке предпринимателей, утвердили «дорожную карту» по стимулированию деловой активности МСП.

Необходимо, чтобы все части сложились в большой пазл, от микропредприятий до крупнейших производственных мощностей. Мы претендуем на то, чтобы строилось много комфортного жилья, чтобы появился современный бизнес по утилизации бытовых отходов и из них получали энергию, а не создавали новые полигоны. Вот это нам интересно. И это четыре организации развития должны делать в партнерстве.

По Корпорации МСП мы раньше согласовали с Александром Браверманом модификацию управления части национального проекта, относящейся к институтам развития. Доложили по этому вопросу в правительство. В сложившейся экономической ситуации и в среднесрочной перспективе система будет работать. У объединенной команды институтов развития появятся новые возможности.

— Зачем ВЭБ создал компанию «Новые городские проекты», если и так занимался городскими вопросами? Чем конкретно она станет заниматься и как будет взаимодействовать со «Стрелкой»?

— Мы строим ВЭБ, создающий новую ценность. Заявили свои амбиции по городской экономике два года назад и в некоторые проекты вошли. Наиболее успешный — это комплексная программа развития городского транспорта в Твери. Сейчас обсуждаем его расширение с другими губернаторами. Близок к началу реализации проект в Перми.

Мы надеемся, что дальше руководство городов будет видеть: мы предлагаем для них множество вариантов комплексного развития. Например, есть проблемы с экологией, потому что вокруг городов мусорные полигоны в жутком состоянии. А ВЭБ.РФ это может превратить в хороший инвестиционный тренд: полигоны расти не будут, а люди, которые платят за услуги ЖКХ, наконец-то смогут быть уверенными, что отходы не выгрузили по дороге на полигон, а цивилизованно утилизировали.

Как сортировать и правильно утилизировать отходы во время эпидемии

Зеленая экономика

Когда мы создавали «Новые городские проекты», у нас было видение, что можем заниматься развитием городской экономики через общество «Прогород». И со «Стрелкой» мы будем взаимодействовать, у нас есть с ними суперопыт. Их критикуют за то, что стоят дорого. Но они работают день и ночь и у них первоклассный коллектив. Наше видение городских проектов совпадает с видением «Стрелки».

— Сделка по покупке доли в КБ «Стрелка» была безденежной?

— Это денежная сделка, мы приобретаем около 20%. Более того, сейчас думаем, что еще такую же долю купит другой рыночный участник, который понимает, что с развитием городов развивается экономика страны. Люди завтра не будут выбирать страну для проживания, они выбирают города, в которых хотят жить.

Фото: Николай Хижняк / РИА Новости

— Кто может быть этим партнером?

— Мы хотим, чтобы это был финансово сильный игрок, способный влиять на городскую повестку. Готового ответа нет. Идеальными партнерами могли бы быть Сбербанк и ВТБ. Этот проект должен для них стать интересным, увлекающим. Сейчас мы видим серьезный интерес у «Почты России». С ней по логистике в городах можно многое сделать. В целом мы думаем о разных вариантах партнерств.

«Надо искать новых людей, которых за высокими ценами на нефть не было видно»

— Каких последствий пандемии вы ждете для мировой и российской экономики?

— Не люблю заявлений, что мир никогда не будет прежним. Становление новой модели экономики идет на протяжении последних лет. Еще в 2008 году стало понятно, что глобальный кризис — это проявление процесса становления новой экономической, социальной и культурной модели. Нужно быть готовым к любому вызову, этим «черным лебедям». Кризисные ситуации случаются, но заставляют концентрировать энергию и много работать. Только так можно выйти победителем.

— Сколько поручительств ВЭБ уже выдал в пользу банков на зарплатные кредиты? К каким потерям вы готовы?

— Мы выдали на 100 млрд руб. поручительства и покрываем риск кредитных организаций на 75%. Размер нашего возможного дефолта — 75 млрд руб. Был запрос от многих заемщиков, банков и ЦБ, чтобы этот лимит был увеличен до 85%. Значит, это будет 85 млрд руб.

Кстати, часть сделки по приобретению правительством акций Сбербанка касается ВЭБа. В ближайшие дни у нашей организации может появиться дополнительный капитал: формально это 350 млрд руб., но фактически аудитор учтет дополнительный капитал в размере 210 млрд руб. Он позволит нам проводить такого рода операции с высоким риском. Для того ВЭБ и существует.

— В Институте исследований ВЭБа предлагали пересмотреть бюджетное правило, в частности поднять цену отсечения с $42,4 до $50 за баррель. Вы разделяете это мнение? Как, с вашей точки зрения, нужно скорректировать бюджетное правило?

— Институт — экспертная площадка, которой я как председатель ВЭБа не руковожу. Их прогнозы и аналитические выводы получают разные оценки. Но институт для того и создавался, чтобы давать независимые рекомендации.

Наш главный экономист и куратор этого направления Андрей Николаевич Клепач долго работал в правительстве, многое понимает. Сейчас его ответственность — говорить, что он думает как эксперт. Не важно, разделяю я эту точку зрения или нет, это независимая экспертная позиция.

В дискуссии по бюджетному правилу многое определяет место. Когда ты отвечаешь за финансы, лучше, чтобы цена отсечения была одна. Когда не отвечаешь — лучше, чтобы другая. ФНБ сегодня достаточный и позволяет запускать несколько пакетов господдержки.

— В этом году. А в следующем?

— И в этом, и в будущем — по этому поводу нет опасений. Это результат цены отсечения. Некоторые говорят: «Мы копили эту кубышку, сейчас время ее потратить». И да, и нет. Потратить надо так, чтобы завтра было лучше, чем вчера. Тут нет позиции, когда все довольны. Будут критиковать справа и слева, но в этом и есть мастерство государственного управления.

— Возможно ли повторение опыта ВЭБа в прошлом кризисе, когда он входил в капитал промышленных компаний?

— Мы можем это делать только по решению правительства.

— Это, на ваш взгляд, не бездарная трата денег?

— Мы и в предыдущие кризисы считали, что надо спасать не собственников, а предприятия, если они важны для экономики. А если нельзя спасти предприятие, в любом случае надо помочь сотрудникам. Если собственники не справляются с финансовым управлением, есть долги, которые они не могут вернуть, у государства есть рычаги, чтобы задействовать ВЭБ.

Это не бездарная трата денег, но надо опираться прежде всего на силы бизнес-сообщества. У ВЭБа нет амбиции управлять такими предприятиями. Всегда надо понимать, кто в дальнейшем возьмется за их развитие.

— Нет кандидатов на вхождение в капитал сейчас?

— Сейчас нет. Но последствия отрицательных явлений этих месяцев мы увидим чуть позже. В этом нет ничего сверхъестественного: кредиторы забирают за долги предприятия. Но могут возникнуть долги, которые коммерческие банки не смогут взять на себя или списать. Тогда правительство может принять решение, что это проект общегосударственного значения.

— ВЭБ выступает оператором национальных проектов. Какие коррективы будут в них внесены на фоне вирусного кризиса?

— Это прерогатива правительства. Проекты ВЭБа, от «Энергии из отходов» до городской экономики, в любом случае впишутся в приоритетные цели. Мы надежный партнер правительства.

— Предполагаете ли вы, что часть финансирования нацпроектов будет сокращена и перераспределена на антикризисную программу правительства?

— Это зависит от программы. Можно продолжать строить автомагистрали, железные дороги, аэропорты, и это будет антикризисное управление. А можно помогать социально, предоставляя выплаты компаниям, чтобы они вышли из тяжелой ситуации. Могут быть самые разные решения.

— Считаете ли вы объявленный объем господдержки от правительства достаточным?

— Я больше не в правительстве и политическим управлением не занимаюсь. Главное — использовать ресурсы, чтобы экономика завтра стала сильнее. Надо думать о том, в каком состоянии экономика будет в 2021–2022 годах. Даже в прошлые кризисы, когда многие считали, что выхода нет, были и другие, уверенные, что в этот момент создается все позитивное (я в их числе). Потому что работать надо больше, искать новых людей, которых за высокими ценами на нефть не было видно, и на них опираться.

«Людей, которых не нужно возвращать с удаленки, в ВЭБе я не вижу»

— Сколько человек у вас ушли на удаленку и как вы оцениваете этот опыт? Может быть, кого-то нет смысла уже в офис возвращать?

— Не готовы технологии и наша культура к тому, чтобы полностью перевести на удаленную работу даже половину процессов. У нас команда единомышленников и специалистов. Мы сидим в открытом пространстве, нам необходимо видеть друг друга. Я могу в течение дня пройтись по этажу три-четыре раза и решить 40 вопросов.

В плане антивирусных мер мы начали действовать раньше остальных. В середине марта повесили по всему офису санитайзеры, рекомендовали людям носить маски, изменили правила больничного. Приняли решение, что в течение двух недель оплачиваем больничный по полному тарифу, и людям рекомендовали при первых признаках простуды на работу не выходить.

В период, когда только объявили режим повышенной готовности, у нас только служба безопасности была на рабочих местах. Люди из финансового блока выходили два раза в неделю, чтобы провести платежи, и уходили. Чтобы дисциплинировать коллектив, я приезжал в офис, проводил сеанс видеосвязи. Но это было в первые две недели.

Потом мы вывели приблизительно четверть людей на рабочие места — тех, без кого физически невозможно обойтись, — и все руководство. На прошлой неделе мы протестировали на коронавирус 100% сотрудников, выявили три положительных теста; людей предупредили, выявили круг общения, соприкосновения на работе, попросили этих людей еще дома побыть. Готовимся к тому, что с 1 июня у нас будут 100% работать очно. Сейчас у нас уже 50–60% на рабочих местах. Планируем довести к концу недели до 75%.

Людей, которых не нужно возвращать с удаленки, в ВЭБе я не вижу. Наша организация нуждается во всех сотрудниках.

— Вы не верите в эффективность удаленного режима работы?

— Хорошо, что он есть, когда нельзя собираться. Но это не та же самая энергия и не те же скорости, которые у нас были до этого режима. Многие мне говорят: «Я работаю даже больше». Это и по себе знаю: мы проводим много конференций, устаем, но не могу вам сказать, что мы даем больше результата.

Игорь Шувалов

(Фото: Александр Астафьев / ТАСС)

«Нужно понять изменение моего статуса»

— Пропуск заказывает наша служба безопасности, это у нас делается централизованно. По офису я хожу в маске, мои коллеги тоже все в масках и перчатках.

— Нет ли у вас опасений, что базы данных, где содержится информация о передвижениях, смогут использовать в будущем для ограничений гражданских свобод?

— Уже сейчас информации о нас в Сети достаточно. Пандемия, поверьте, ничего дополнительно не создала.

— Самолет, которым пользуется ваша семья, вылетал за границу в последнее время? Члены вашей семьи покидали страну?

— Нет, все члены семьи в этот сложный период были со мной в Москве.

— Активы вашей семьи до сих пор в «слепом» трасте, несмотря на то что вы уже не чиновник?

— Нужно понять изменение моего статуса. В странах западной демократии есть такой подход: если ты занимаешь публичную позицию, то должен терпимо относиться к вторжению в частную жизнь до тех пор, пока это не переходит рамок твоей личной безопасности или безопасности членов семьи. Поэтому раньше я не считал необходимым публично защищаться, просто делал свою работу.

Все изменилось вместе с моим статусом: хотя я работаю в государственной корпорации, здесь я занимаюсь бизнесом. Моей семье возвращено право в полном объеме защищать свою личную жизнь. Выполняю положения законодательства о председателе ВЭБ.РФ в полном объеме, публично эту часть жизни не обсуждаю.

Я ничего не прячу: все, что у меня есть, публично описано. Когда было положено перевести все активы из-за рубежа, я в 2013 году в полном объеме все перевел в Россию. Но говорить публично готов только в рамках своей профессиональной деятельности.

— Вы предлагали вписать в Конституцию предпринимательство и бизнесменов. Зачем эта поправка? Не считаете ли вы, что обилие поправок девальвирует Основной закон? Как вы относитесь к поправке Валентины Терешковой, которая дает Владимиру Путину возможность принять участие в следующих президентских выборах?

— Запрос на изменение Конституции слышу уже несколько лет. Это не в один день родилось. В тот момент, когда началось активное обсуждение, я посчитал своим долгом сказать, что определение предпринимательства устарело. Это не просто деятельность по извлечению прибыли. Предприниматели стали совсем другими людьми. В странах ОЭСР есть определение, что это люди, создающие новую ценность. Считаю, что и в российском законодательстве должны появиться такие определения. Я лично голосовать пойду.