Первый зампред ВТБ — РБК: «Сложно предсказать последствия двойного удара»

Юрий Соловьев (Фото: Олег Яковлев / РБК)

«Все утонули и пытаются выскочить наверх»

 — Как на группу ВТБ повлияет обвал цен на нефть после отказа от сделки ОПЕК+? Вы готовились к такому стрессу?

 — Мы всегда моделируем разные сценарии. Кроме того, от нас этого требует ЦБ. Сценарии, которые мы проходили, были жестче того, что мы наблюдаем сейчас.

Предугадать «совершенный шторм» или «черного лебедя» на рынках очень тяжело. Но группа ВТБ вошла в этот шторм в хорошем состоянии, и прямые последствия для нас минимальны. В целом российская финансовая система сейчас намного лучше подготовлена к жесткому приземлению, чем в 2014–2015 годах, тем более в 2008-м или 1998-м. Если посмотреть на состояние российской экономики — насколько она защищена — накопленные Минфином сверхдоходы на 1 марта — порядка $150 млрд. Этого нам хватит на шесть-десять лет. Кроме того, накопился опыт работы в условиях хронически высоких рисков и нефтяной волатильности. Это на мою бытность четвертый большой шторм на финансовых рынках, но сейчас российская система сильнее, чем еще десять лет назад.

 — Этот шторм надолго?

— Мы жили и не при таких нефтяных ценах — например, в январе 2016-го и $28 за баррель, и доллар в районе 76 мы с вами уже переживали. Но еще до переговоров ОПЕК+ мы очень серьезно оценивали последствия коронавируса. Его воздействие сейчас менее понятно, сложно предсказать последствия двойного удара. Если вы посмотрите на рынок нефти, то по нему нанесен двойной удар — сначала шок со стороны спроса, а теперь за ним последовал шок со стороны предложения. Вирус и падение цены на нефть — это «совершенный шторм».

ОПЕК+ изначально создавалась для стабилизации цен и создания предсказуемости. Но стабилизация цены на протяжении нескольких лет и инвестиции в сланцевую нефть привели к росту предложения нефти на мировом рынке. Было очевидно, что рано или поздно кооперация в рамках альянса может закончиться или подвергнуться серьезному испытанию. Каждое новое сокращение добычи становилось все менее эффективным и давало возможность проектам, которые имеют высокую стоимость добычи, выходить на новый уровень. Как результат — за последние три года США смогли увеличить свою добычу практически на 40% и стали мировым чемпионом, заняв в районе 12–13% рынка. А доли России и Саудовской Аравии снизились. Принимая на себя обязательства по сокращению, мы взращивали себе конкурентов, особенно американских. То, как будет влиять на нас обвал цен нефтяных, очевидно — это краткосрочное и значительное снижение бюджетных поступлений и менее значительное снижение прибыльности российских компаний. Но полная себестоимость сланцевой нефти — это $40–45 за баррель. При себестоимости российской нефти в $10–15 за баррель с учетом транспортировки, лизинга и капзатрат — есть большой запас, куда нефть может падать, до того как она нанесет урон нефтяным компаниям. Но при этом падают налоги, которые нефтяные компании платят правительству. Я не могу сказать, что будет на следующей неделе. Но среднесрочно мы должны тяготеть к $40–45 за баррель. А волатильность всегда будет, она может быть связана с сезонностью, вирусом и т.д. И пока волатильность будет, некоторые инвестбанки будут грозить — $20 или ниже за баррель. Я думаю, что тестировать низкие значения мы будем, потому что сейчас идет процесс: показать, кто в доме хозяин. Это создает шок предложения. Но я считаю, что уже в этом году мы увидим значительно более высокие цены на нефть. Самое главное — понять, как рассосется шок со стороны спроса.

— Какие еще факторы влияют на развитие кризиса?

— Рынками развитых стран, кроме страха вируса и падения нефти, движут еще несколько факторов. Один из них — нехватка долларовой ликвидности. Изначальной искрой был вирус. Когда был удар по нефтяным ценам, паника усилилась. Многие инвесторы, в том числе с Ближнего Востока, начали забирать деньги и ликвидировать свои позиции в глобальных фондах. Когда все закрывают свои позиции, особенно страдают инвесторы, которые играют на бирже с плечом: на падающем рынке им приходится докладывать средства банкам-кредиторам либо продавать бумаги. Происходит определенная спираль: все начинают искать доллары, чтобы увеличить обеспечение из-за подешевевших бумаг, а те, кто не могут доложить деньги, вынуждены продавать акции, это приводит к дальнейшему падению их цены. Это создает большой спрос на долларовую ликвидность в мире.

Комплексные меры по профилактике распространения коронавируса на территории РФ в аэропорту Внуково

(Фото: Гавриил Григоров / ТАСС)

Второй фактор, чуть более сложный, — в стратегиях риск-паритета, которые реализовывают большие инвестиционные фонды, по разным оценкам, на более чем $1 трлн, неожиданно «сломался» паритет — корреляция между рисковыми и хеджирующими активами на больших негативных движениях рынков оказалась не соответствующей расчетной. Эти стратегии за счет сложно моделированной диверсификации активов в портфеле должны защищать инвесторов при любых рыночных изменениях, но при сильных движениях на рынках в очень короткое время у фондов возникли убытки, и банки потребовали у таких фондов дополнительное обеспечение. Поэтому сейчас, при падении многих активов одновременно на колоссальные величины, превосходящие 20–30%, по всему миру мы видим огромное количество margin calls. Наконец, на фоне нехватки долларов инвесторы продают активы в других валютах, поэтому многие валюты падают — и британский фунт, и евро, и валюты развивающихся стран. Кроме того, для падения валют есть и другие факторы: например, Англия и Европа не справляются с коронавирусом. В итоге инвесторы ликвидируют рисковые активы, чтобы получить доллары, и создается такая большая воронка, которая вытягивает на себя долларовую ликвидность и приводит к перекосам. Например, Libor в нормальном состоянии в среднем имеет значение +20 базисных пунктов к ставке федеральных фондов США (fed funds), сейчас это +100 базисных пунктов. То есть премия для краткосрочного заимствования больших американских банков у ФРС выросла в пять раз! Если учитывать процентную разницу в валютных свопах, то для европейского банка офшорные доллары стоят +150 базисных пунктов к fed funds, что очень дорого. Для клиентов банков заимствования обходятся еще дороже. Это показывает, что людям просто не хватает воздуха, все утонули и пытаются выскочить наверх. Центральные банки США и Европы пытались это отрегулировать, выдавая ликвидность под такие активы, как казначейские облигации и ипотечные ценные бумаги. Но таких активов не хватает. Однако в четверг и ЕЦБ, и ФРС объявили, что начнут программу количественного смягчения, используя и менее качественные активы. На это они готовы потратить сотни миллиардов евро и долларов. Это показывает, что регуляторы понимают проблему нехватки ликвидности, и, в отличие от кризиса 2008 года, они будут работать c ней быстрее и более фокусно. Это дает еще один повод для оптимизма. Паниковать не надо.

— Планирует ли ВТБ изменить подход к кредитованию российских нефтегазовых компаний?

— У каждой компании своя долговая нагрузка, CAPEX и так далее, то есть надо подходить к каждой отдельной компании, смотреть на ее ситуацию. Но в целом мы подход свой менять не будем. У нас относительно качественные заемщики в кредитном портфеле. Краткосрочно, из-за того, что налоги платят сначала, а перерасчет осуществляется потом, у некоторых нефтяных компаний может не хватать оборотных средств. Мы готовы протянуть руку помощи, чтобы короткий временной лаг закрыть. Но на сегодняшний момент у нас очень мало кто запросил средств — в районе 3–4 млрд руб. Может быть, увидим еще запросы, потому что шок был внезапный.

— В каких отраслях за последнюю неделю были margin calls?

— У нас очень маленький был портфель таких кредитов и для баланса банка совсем не критичный. За последние две недели у нас был margin call по двум компаниям. Не могу сказать, кто это, но скажу, что проблем с ликвидностью заемщики не испытывают и проблем по этим сделкам нет. В брокерском бизнесе с 9 на 10 марта более 16 тыс. клиентов имели маржинальные позиции либо позиции на срочном рынке. По нашим оценкам, при стрессовом сценарии 5 тыс. могли попасть в ситуацию с margin call. Однако благодаря информированию о возможности такого события и возможности оперативно пополнять брокерские счета с такой ситуацией столкнулись менее трети этих клиентов. Клиенты не только дозанесли денег, но и произошел еще больший deleverage — у нас фактически в два раза на прошлой неделе сократились позиции населения с плечом. Более того, на той неделе мы зафиксировали, наверное, рекордный приток — 40 млрд руб. клиентских средств. И вчера, и позавчера (16 и 17 марта. — РБК) был еще более высокий приток средств населения на брокерские счета и счета под управление. При этом количество счетов, которые торгуют с плечом, уменьшилось приблизительно в два раза.

«Рынок колбасит»

 — Переносятся ли крупные сделки на «после вируса»?

— При таком шоке все публичные сделки откладываются на неопределенный срок, пока не установится новая система координат. Непонятен удар по мировой экономике. Очень сложно видеть в моменте фундаментальные показатели оценки компании, рынок колбасит, волатильность очень высокая. Рынок в большей степени двигается не рациональными, а техническими факторами. На биржах торгуют роботы, которые должны отслеживать индексы. Существуют позиции опционов, при которых чем ниже акция идет, тем больше надо продавать. Хаос.

Весь мир пришел сейчас к остановке сделок, и это касается не только акционерного капитала, но и долгового. Рынки остановились, и некоторое время размещений никаких не будет. На первой неделе после развала сделки ОПЕК+ на Московской бирже была зарегистрирована чуть ли не рекордная неделя. Дальше я ожидаю снижения, потому что и ликвидность будет из рынков уходить, и мы будем переходить в режим ожидания новостей. Я надеюсь на позитивные новости по борьбе с вирусом, прежде всего в Европе.

— Как вы в новых реалиях общаетесь с клиентами уровня Михаила Гуцериева и Игоря Зюзина и выше? Все контакты переведены в дистанционный режим? Сильно ли это ограничивает вашу деятельность?

— Конечно, ничего не заменит прямого человеческого общения, в том числе и в вопросах бизнеса. Особенно там, где мы имеем дело со сложными сделками и комплексными ситуациями. Но сегодня нужно беречь друг друга, поэтому мы с успехом пользуемся и видео, и телефонной связью, в том числе и с этими клиентами. Все они спрашивают, что мы делаем как банк. Мы достаточно оперативно отреагировали на угрозу коронавируса, в банке был создан оперативный центр. Мы с понедельника уже по некоторым подразделениям больше 50% работников перевели на удаленный режим работы. Мы мониторим ситуацию постоянно, были одними из первых компаний в России, которые отменили зарубежные командировки, а сейчас сократили передвижения как между офисами, так и внутри страны. В офисах происходит постоянная дезинфекция, измеряем температуру, в общем, занимаемся этой ситуацией очень серьезно. И делимся этим опытом с нашими клиентами. Очень были рады видеть, что многие параллельно или после нас тоже вводили такие меры. Безопасность наших клиентов и здоровье сотрудников — наш безусловный приоритет.

Юрий Соловьев

(Фото: Олег Яковлев / РБК)

«У нас «амуниция» не истрачена»

 — Есть ли принципиальные отличия в поведении бизнеса сейчас и в 2008-м или 2014-м?

— Отличий очень много, потому что намного больше опыта. Если взять монетарную и фискальную политики, у большинства развитых стран мира «амуниция» уже заканчивается. Опять все вынуждены использовать балансы центральных банков, раздутые еще с кризиса 2008 года. Большинство правительств также нарастили огромные долги и имеют бюджетные дефициты. А у нас «амуниция» не истрачена. Кроме того, макроэкономические показатели у нас в отличной форме. Корпоративный сектор очень сильно снизил долговую нагрузку и выровнял ее валютную составляющую в плане риска — выгашено очень много долга в иностранных валютах. Так, если я правильно помню, такие кредиты достигали $750 млрд в 2014 году, тогда как сейчас они значительно ниже $500 млрд и больше распространены в секторах экономики с выручкой в иностранных валютах. Думаю, это касается и населения. Таким образом, в плане валютного разрыва мы намного более защищены. Посмотрите: движение валюты большое, но у нас сбалансированы покупки и продажи. А вспомните 2014 или 2015 год — очереди бесконечные в банки.

— Сейчас очередей не будет?

— Помните, по телевизору показывали, как во время одного из прошлых кризисов один человек решил купить то ли утюгов, то ли чайников в ожидании, что цены будут идти вверх, а потом не знал, что с ними делать. Очереди из непродуктового ретейла испарились, и больше никто не паниковал. Это как в романе Дугласа Адамса «Автостопом по галактике»: Don’t panic! Самое главное внутри волатильных движений — не паниковать. Мы рублевая экономика, стоим на ногах крепко. Сейчас создаются для инвестирования на среднесрочную перспективу великолепные возможности, такие, о которых люди полтора, два месяца назад и не мечтали. У большинства российских компаний здоровые балансы, отлаженные бизнес-модели, хорошие денежные потоки. Государство разрабатывает целый ряд значительных мер помощи секторам российской экономики, напрямую пострадавшим от кризиса. Это серьезный вызов, но российская экономика справится.

— Какие параметры ВТБ закладывал для себя в самый жесткий стресс-тест?

— Мы рассматривали разные сценарии. Если говорить очень упрощенно, то десятипроцентное движение цены на нефть ведет к изменению курса доллара приблизительно на 2 руб. В этих условиях я бы сказал, что цене нефти порядка $30 за баррель соответствует курс 72–75 руб. за доллар, цене нефти порядка $40 за баррель соответствует курс 66–69 руб. за доллар. То, что сейчас происходит, приблизительно совпадает с тем, как мы себе такого рода сценарий представляем. Рыночные риски у нас очень умеренные, прямой двойной удар влияния вируса и падения цен на углеводороды мы прошли практически без убытков. В плане достаточности капитала: девальвация на каждые 10 руб. снижает уровень наших нормативных значений достаточности на 0,15%. Соответственно, мы абсолютно ничего не нарушаем и имеем достаточный запас. Сейчас идет оценка потенциальных вторичных эффектов на наш кредитный портфель через возможное ухудшение финансового состояния ряда заемщиков. Возможно, нам придется создавать дополнительные резервы. Но до сегодняшнего дня мы шли с определенным опережением бизнес-плана на этот год, так что запас прочности в этом плане имеется.

У нас есть чувствительность к риску изменения ставок, если Центральный банк решит защищать валюту или бороться с инфляцией через повышение процентных ставок. Дальше все будет зависеть от того, насколько он повысит, насколько долго это простоит и насколько сильно будут переоценены пассивы. Вы видели, часть небольших банков уже начала поднимать ставки по депозитам. Мы пока наши позиции не меняли, более того, снизили ставки по долларовым депозитам. Понижение ставок всеми остальными государствами при сохранении нашей существующей ключевой ставки уже ужесточает монетарную политику по сравнению с другими. Поэтому мы надеемся, что этот сценарий не будет реализован. Центральный банк за последние несколько лет доказал, что он является абсолютно бескомпромиссным борцом с инфляцией. И мы оцениваем, что даже при реализации негативных сценариев инфляция вряд ли превысит 5–6% на горизонте года и точно вернется к цели в 2021 году.

Фото: Евгений Разумный / Ведомости / ТАСС

«Все, что дает нам больше капитала, — это хорошо»

— Как вы считаете, может ли ЦБ сейчас пойти на повышение ключевой ставки?

— Мое мнение, что это делать нецелесообразно, потому что понижение ставок во всех других странах уже создает привлекательность рублевых ставок для инвесторов, хотя опять же сейчас большинство людей действуют нерационально. Видели, наверное, шутку: «У меня начинается паника, оттого что у меня нет паники, когда у всех остальных вокруг полная паника». Я нахожусь в этой категории людей, потому что мы не обременены рисковыми позициями в моменте. У нас был целый ряд хеджирующих операций. Я не вижу вообще причин для паники по поводу среднесрочной перспективы. Наш корпоративный портфель меньше 30% в иностранных валютах, в 2015–2016 годах он был намного больше. Внутри валютного портфеля у нас превалируют экспортеры.

 — Возможен ли вариант, при котором ЦБ отложит нововведения, которые планировал ввести в этом году? Я имею в виду в первую очередь ПДН в ипотеке, дополнительные надбавки за системную значимость для двух крупнейших банков, прямые ограничения на выдачу некоторых видов займов.

— Все, что дает нам больше капитала в любой момент времени, — это хорошо. Опять же мы не говорим о каких-то экстремальных значениях, потому что если капитала слишком много, то возврат на капитал становится невысоким.

«Отношения между государствами пройдут период пересмотра»

— Считаете ли вы адекватными меры, которые принимает российское правительство в рамках борьбы с вирусом, — закрытие границ, изоляция? Насколько они соответствуют уровню угрозы?

— Стратегия российского правительства, я считаю, абсолютно правильная. Ее суть я понимаю так: замедлить распространение и выиграть время. Проблема пика, которую мы сейчас наблюдаем в определенных регионах Италии, — существующие медицинские мощности не справляются с потоком заболевших. Людей могли бы спасать, просто вовремя дав препараты, изолировав или поменяв условия быта. В итоге все равно приходится все закрывать, но гораздо большей ценой человеческих жизней и переболевших людей. Даже если мы не сможем снизить общее количество заражения, мы растянем это во времени — сохраним жизни. Цена — замедление деловой активности. Но на мой взгляд, это издержки необходимые. Потому что альтернативой было бы принятие больших потерь.

Еще очень страшным эффектом является разрушение логистических цепочек. У российских компаний, к сожалению, нет к этому иммунитета, они испытают большой шок. Но политика импортозамещения, провозглашенная российскими властями, уже дает большой эффект. Например, мы практически полностью обеспечиваем население собственными базовыми продуктами питания. Помните, как в России после [санкций и кризиса] 2014–2015 годов произошел резкий прирост сельского хозяйства по всем показателям? Тот шок дал возможность нашему сельскому хозяйству не только обеспечивать продуктами население, но и стать экспортером большого количества товаров, в том числе и зерновых. Поэтому ВТБ, собственно говоря, и заинтересовался этим бизнесом. В целом, я думаю, если говорить глобально, логистические цепочки, торговые взаимосвязи и отношения между государствами, видимо, пройдут период пересмотра и деглобализации как результат кризиса 2020 года.

— Как вы оцениваете положение авиакомпаний и ждете ли их банкротства?

— В Китае, где за счет жесткого удара по экономике удалось победить вирус, количество авиарейсов сократилось примерно в четыре раза. Если брать это за показатель, то аэропорты и авиакомпании будут как передовая линия, которая возьмет на себя финансовый удар. Есть еще целый ряд секторов экономики, которые будут испытывать большие трудности, — туризм, отельный бизнес, непродовольственный ретейл, ресторанный бизнес. Правительство разрабатывает целый ряд комплексных мер по поддержке таких индустрий. Банковский сектор тоже будет помогать — рассрочкой платежей, предоставлением краткосрочной ликвидности.

— Возможен ли пересмотр ориентиров ВТБ по прибыли и по размеру дивидендов по итогам 2020 года?

— На сегодняшний день мы абсолютно идем в бизнес-плане с небольшим превышением. Как на нас будут сказываться вторичные последствия [кризиса] — через наших клиентов, — мы увидим в следующие несколько месяцев. Поэтому пока причин для пересмотра [прогнозов по прибыли и дивидендам] у нас нет.

— Обсуждали ли вы предварительно с ЦБ и правительством возможную поддержку банка в условиях кризиса? Финансовому сектору в целом потребуется поддержка?

— Центральный банк и правительство очень чутко относятся к состоянию банковской системы. Мы не обсуждали каких-то конкретных мер для поддержки нашей группы, поскольку мы находимся в хорошем состоянии. Но идут дискуссии в широком кругу по системным решениям, которые касаются общих вопросов для всего рынка в плане потенциального увеличения ликвидности финансовых рынков и мер дальнейшей стабилизации, если волатильность глобальных рынков будет продолжаться. Также обсуждаются меры поддержки клиентов банков, которые могут испытывать трудности в этот период.

Еще меня очень обнадеживает тот факт, что правительство в момент такой мобилизации продолжает работать над нацпроектами и мотивирует нас увеличить усилия в этом направлении, несмотря на сложившуюся ситуацию. В целом устойчивость финансовой системы России сейчас в разы лучше, чем была в 2014–2015 годах, я не говорю про 2008–2009 годы. В этом году общие погашения корпоративных евробондов, включая выплаты банков, — $16 млрд на всю нашу экономику. Поэтому я пока не вижу особенного стресса заемщиков и банков. Кредитные спреды корпоративных облигаций тоже попали под расширяющее давление за последние два-три дня. Но ситуация на долговых рынках в общем пока стабильная. Мы меряем «температуру» по всем нашим бизнес-линиям сейчас гораздо чаще, чем в обычном режиме, и пока довольны их состоянием. В работе с населением у нас сильное увеличение спроса на кредиты наличными, умеренный рост спроса по ипотеке — видимо, люди опасаются или роста цен на жилье, или повышения ставок по кредитам. Объем операций по кредитным картам пока был неизменным, и автокредиты показали некую тенденцию к снижению.

Юрий Соловьев

(Фото: Олег Яковлев / РБК)

— Другие банки начинают отказываться от валютных вкладов. ВТБ откажется от долларовых вкладов или нет?

— Мы не отказываемся, но мы в этом году дважды понижали ставку по долларовым вкладам. Люди забирают доллары, вкладывают в рубли. Это наша осознанная позиция: мы хотели чуть-чуть уменьшить зависимость нашей пассивной базы от долларовых пассивов. Поэтому опять же все происходит в штатном режиме.

 — Сейчас, после двух экстренных решений ФРС, ставки по долларовым депозитам, видимо, должны снизиться до нуля?

— Опять же зависит от банка, от структуры его валютных активов. Вот у нас целенаправленная была политика на снижение, и мы до снижения ФРС на опережение уже снижали. По-моему, из крупных банков у нас чуть ли не самые низкие ставки были по доллару. Поэтому мы частично двигались с предугадыванием, что будет делать ФРС, частично от структуры баланса нашей банковской группы. И наша политика была направлена на то, чтобы либо доллары были совсем дешевые, скажем так, либо их общее количество уменьшилось в наших пассивах.

«Лучше бы был business as usual»

— Как вы оцениваете потенциальные совместные проекты с нефтегазовыми компаниями? Будут ли пересматриваться планы по их крупным проектам?

— Каждое наше решение по финансированию того или иного проекта предусматривает какой-то негативный сценарий. Пока мы кредитование абсолютно не сворачиваем. И параллельно оцениваем потенциальный удар по нашим заемщикам: «температуру» с них снимаем каждый день, почти как при коронавирусе. Пока у меня, за исключением тех четырех-пяти секторов, которые мы с вами упомянули, обеспокоенности нет. Чем быстрее мы выйдем из этого кризиса, тем быстрее тот же отложенный спрос заработает, будут восстанавливаться логистические цепочки и жизнь опять будет идти своим чередом.

При взгляде на котировки складывается ощущение, что жизни завтра уже не будет. Ни у нефтяных компаний, ни у металлургических. Но мы неоднократно уже кризисы проходили. Паниковать не нужно, нужно рационально смотреть на то, что происходит вокруг. В 2014 году у нас [страновой] внешний долг был порядка $750 млрд, а сейчас он меньше $500 млрд. Мы разговариваем с целым рядом российских корпораций по поводу потенциального частичного выкупа своих собственных акций с рынка (buy back). В мире происходит смягчение денежно-кредитных политик и количественное смягчение через покупку Центральными банками массивного количества активов — это значит, что ставки некоторое время останутся близкими к нулю. И российские корпорации могут занимать по относительно низким ставкам. Сейчас оценка российских компаний фондовыми рынками абсолютно не имеет смысла или рационального объяснения. Пока у нас один клиент созрел [для buy back]. Но разговариваем мы больше чем с десятью компаниями. Например, у нас сейчас рыночная капитализация — $4,6 млрд. При этом в прошлом году мы заработали чистой прибыли 200 млрд руб. Даже по существующему курсу это намного больше половины стоимости, за что нас сегодня можно купить. Рынок подразумевает огромные, какие-то несусветные убытки. Я хорошо понимаю наши внутренние риски, но для меня это абсолютный нонсенс. Сейчас мы в ряде акций [по цене] уже на уровне 2009 года, в ряде акций — на уровне 2015–2016 годов. При всем этом компании развивались, сокращали свои долги, корпоративный сектор у нас все равно потихонечку рос. Прибыльность росла. И при этом перед падением у нас были одни из самых низких мультипликаторов в мире. Соответственно, такого рода движения [рынка] для меня не совсем понятны. И естественно, [на оценку рынком влияет] очень большой уровень паники, очень большой уровень неопределенностей.

— У вас есть актив — компания «Магнит». Что вам сейчас говорит розница на предмет потребительских общих настроений? И насколько на руку ретейлерам ажиотаж вокруг гречки и пустых полок?

— Около трех недель назад совет директоров, неформально посовещавшись, принял решение о рекомендации менеджменту «Магнита» делать запасы. Компания значительно увеличила запасы и благодаря этому обеспечила удовлетворение сегодняшнего ажиотажа. Менеджмент «Магнита» профессионально работает в условиях кризиса: увеличили смены, очень плотно взаимодействуют с российским правительством. Я знаю, что правительство не дремлет, а работает, потому что для них важно не только обеспечить людей продуктами, но еще и не поднять цены. Поднятие цен повлечет за собой очередную панику. В этой ситуации все, к сожалению, платят свою цену. Кассиры, через которых проходят сотни людей, находятся на передовой. В случае большого количества заражений, например, существует опасность, что их будет недостаточно. Поэтому сейчас каждый ретейлер заботится о кассирах. Самая большая цена — это цена человеческих жизней. Поэтому выигрыша от этой ситуации нет ни у кого. Обороты, естественно, растут. Растет средний чек, растет посещаемость. Это наблюдается во всех сетях. В Telegram пишут, что не хватает каких-то продуктов, но мы проверяем: товарные поставки пока идут, в том числе из-за рубежа. И каждый ретейлер, в том числе «Магнит», сейчас проводит огромную, колоссальную работу по поиску товаров. Склады загружены доверху. Все, даже руководство страны, пытаются донести основное сообщение людям: не паниковать и не тарить консервы, которые потом придется либо выкидывать, либо очень долго хранить. В моменте ретейлеры получают огромное увеличение оборота, а вместе с ним — увеличенные часы, измотанную иммунную систему у людей и возможность теоретически не справиться с нагрузкой. Лучше бы был business as usual, чем такого рода наплывы и стресс.

Продуктовый склад холдинговой компании «Магнит»

(Фото: Евгений Дудин / «Коммерсантъ»)

— Какие компании или отрасли сейчас будут интересны для инвестиций в целом и для ВТБ в частности?

— Телекомы, где я бы выделил «Ростелеком», который после объединения с Tele2 стал самой большой телеком-компанией России (ВТБ является крупным акционером «Ростелекома». — РБК), и МТС — лидер мобильного сегмента и хороший дивиденд-плей.

Далее, мне очень нравится на этих уровнях продуктовый ретейл, очевидно испытывающий позитивное влияние от повышенного спроса на продукты. «Газпром», «Татнефть», «Сургутнефтегаз», ряд компаний металлургического сектора (например, «Северсталь», НЛМК, «Мечел», «Русал», «Норильский никель», «Полюс Золото») выигрывают от девальвации рубля, имеют очень хорошие фундаментальные показатели и дивидендную доходность. «Роснефть» незаслуженно упала так сильно. Некоторое время назад инвесторы были счастливы купить по такой цене. Сейчас просто паника и нерациональное мышление охватывают людей.

Наконец, «Яндекс». Еще две недели назад инвесторы не могли достаточно удовлетворить свой аппетит, выстраиваясь в длинную очередь при размещении конвертируемых облигаций этой компании. Она — безусловный технологический лидер в нашей стране, обладающий абсолютными конкурентными преимуществами на рынке. Под давлением панических продаж западных инвесторов за эти дни и акции, и конвертируемые облигации компании очень сильно упали в цене, на мой взгляд, давая российским инвесторам прекрасную возможность стать акционером уникальной компании.